Год рождения 1921 - Карел Птачник

Правда, увольнительных не давали, у ворот даже стояли часовые всех трех рот. Но попробуй удержи в сумерках сотню парней, они буквально штурмом взяли ворота! Другая сотня столь же стремительно перемахнула через низкую железную ограду. Остальных часовые уже не задерживали. И кто решился бы задерживать?

Тем временем командиры рот собрались в актовом зале и, чувствуя себя одинокими в этом просторном помещении, призвали своих заместителей.

— Распоряжение батальона — сосредоточить все три роты в одном здании, бесспорно, было непродуманным и поспешным, — разглагольствовал Кизер. — Мы на собственном опыте убедились, что, если дойдет до эксцессов, нам будет очень трудно обуздать людей. Чехи наглеют, в такой массе они чувствуют себя сильнее. И будем откровенны: главная причина этого — плохие вести с фронта. Я предлагаю разделить школу кирпичными перегородками на три части. Только так мы сможем разобщить роты.

Командир второй роты фон Кох сказал, что нужно усилить присмотр за чехами, а для этого поселить вместе с ними солдат, распределив их по всем комнатам. Но командир третьей роты, обер-лейтенант Штайниц, решительно воспротивился этому, и в результате было принято предложение Кизера.

— Не забудьте, — подчеркнул Штайниц, — что до сих пор мы не применяли суровых мер, которые нам разрешило командование батальона. Предлагаю при малейшем неповиновении пустить в ход оружие.

Фельдфебель Нитрибит горячо поддержал Штайница, а Кизер высказался против только потому, что не он сам предложил такую меру и что с нею согласился Нитрибит.

— Прибегнуть к оружию мы всегда успеем. Эта мера уместна лишь в случае, если командирам рот не удастся иначе поддержать дисциплину. Разве в вашей роте такое положение? — иронически осведомился Кизер у Штайница.

Тот громогласно объявил, что его рота куда более дисциплинирована, чем рота фон Коха. Фон Кох обиделся и сказал, что его рота всегда считалась образцовой, в ней царила строгая дисциплина до тех пор, пока она не стала общаться с ротой Кизера. Уязвленный этим замечанием, Кизер посоветовал командирам рот заботиться каждому о своем стойле и не швырять навоз в чужую конюшню. Заместители командиров рот дипломатично ретировались, а Штайниц, после их ухода, велел принести ящик вина.

— На этой платформе мы уладим любой спор, — сказал он, поднимая бокал. — Прозит!

На другой день каменщики сложили кирпичные перегородки в коридорах всех этажей, и роты оказались изолированными друг от друга.

— Вот это правильно! — заметил Кованда. — Ежели в одной роте заведутся клопы, эти милые зверьки по крайней мере не расползутся по всему дому. Клопы-то были бы рады прорваться в соседнюю роту, но теперь им придется перебираться через двор, а там, внизу, их задержит охрана. Так что си-ту-иция для них будет невеселая…

В воскресенье Кизер распорядился подать себе до блеска начищенный фиат и удобно уселся на заднем сиденье.

— Holen sie den Kowarik[71], — приказал он Цимбалу. — Съездим посмотреть завод.

Олин быстро оделся и побежал к машине.

— Присмотри мне там какую-нибудь работенку, господин доверенный, — крикнул ему вслед Кованда. — Герр капитан решил отстранить меня от лошадей, видно, по политическим причинам. А может, какой-нибудь олух внушил ему, что на этой работе пропадают мои богатые таланты.

Цимбал запустил мотор и медленно выехал со двора. На второй скорости он поднялся по шоссе в гору.

— Поедем через город, — решил Кизер, с наслаждением затягиваясь сигарой, — оглядимся немного.

На площади перед школой среди кустов стоял двухметровый макет бомбы с надписью:

TOD UND NOT DIR UND DEUTSCHLAND DROHT[72]

— Что это за объявление? — спросил Олина Цимбал, осторожно переключая скорость. — Узнай-ка у горбуна.

По широкой улице он медленно довел машину к Виндишбергу. Там Кизер велел остановиться, чтобы осмотреть любопытное сооружение, установленное вдоль шоссе, круто поднимавшегося в гору.

— Tadellos, so was, wie?[73] — капитан в восхищении обратился к Олину. — Видели вы прежде что-нибудь подобное?

Муниципалитет Цейтца устроил вдоль шоссе канатную тягу, чтобы облегчить подъем людей, гужевого транспорта и грузов: в гору по рельсам поднималась железнодорожная платформа, навстречу ей спускалась другая, обе соединялись стальным тросом, пролегавшим между рельсами; на полпути был разъезд. Платформой пользовались пешеходы и конные упряжки, они поднимались на ней от вокзала до главной улицы и спускались обратно, к лежавшему в низинке вокзалу. Билет стоил десять пфеннигов.

— Скажи ему, — сказал Цимбал Олину, — что такие штуки нам не в диковинку. Поглядел бы он на канатку у нас на Петршине, у него бы горб отвалился от удивления.

От Виндишберга улица стала шире. Фиат миновал редакцию «Цейтцер тагеблатт» и пересек площадь около роскошного отеля «Пройсишер хоф». На площади они увидели красивое здание ратуши, два кино и полдюжины трактиров.

— Подумаешь — диво! — ухмыльнулся Цимбал. — Спроси его, куда ехать.

— Nach Tröglitz[74], — сказал капитан Олину.

— Как это по-нашему-то называется? — отозвался Цимбал. — Ты же знаешь, что я не понимаю по-немецки.

Олин дословно перевел его реплику Кизеру, и Цимбал заметил в зеркальце, что фербиндунгсман выразительно подмигнул капитану. Машина шла под гору с Шутцен-плац. Цимбал дал полный газ, и колеса автомобиля завертелись с бешеной скоростью. За первым же поворотом капитан выхватил пистолет и ткнул его в спину шоферу.

— Сейчас же затормози! — прошипел он. — Иначе я выстрелю. Считаю до трех, раз, два…

Цимбал слегка сощурился и поддал газу.

— Спроси своего горбача, не прибавить ли ходу, — сказал он, облизав губы. — Сейчас я даю девяносто километров. Если нам ехать далеко, могу подбавить.

Почувствовав, что дуло пистолета больше не упирается ему в спину, Цимбал развалился за рулем и сдвинул пилотку на затылок.

— Водителю машины, — бросил он через плечо Олину, — нужна ясная голова, зоркие глаза, а главное, крепкие нервы. Представь себе, что выйдет, если я из-за всякой глупости начну волноваться и при такой скорости, чего доброго, не поспею на повороте вывернуть баранку. Вот так, например. — Цимбал дернул руль, и машину бросило сперва в одну, потом в другую сторону.

— О господи! — ужаснулся капитан, хватаясь за поручни. — Что ты делаешь, проклятый идиот?!

— Чего ему? — учтиво осведомился Цимбал. — Ты же знаешь, я не понимаю по-немецки…

Восемь километров от города до завода они покрыли за пять минут. Цимбал сделал лихой разворот у бензоколонки и затормозил машину под самым носом у веркшуцовца, который, жестикулируя, бежал им навстречу.

— Откажи у меня тормоза, быть бы жене этого лешего вдовой, — заметил Цимбал. — Мне подождать тут?

Завод «Брабаг» вырабатывал бензин из бурого угля.

BRAUNKOHLE BENZIN A. G.[75]

значилось крупными буквами над его входом. Территория завода занимала четыре квадратных километра и вся была заполнена различными постройками, связанными системой трубопроводов. Трубы тянулись над головой, по земле и под землей, извивались, поворачивали обратно, переплетались, поднимались и опускались, кончались и начинались снова. Постройки походили на громадные картонные коробки — прямоугольные, большие и малые, одноэтажные или трехэтажные. Между ними пролегали широкие дороги, окаймленные газонами. Так завод выглядел раньше. Сейчас картина изменилась: повсюду разрушения, на дорогах — воронки от бомб, газоны засыпаны взрыхленной землей, трубопровод поломан и скручен, как пальцы эпилептика, постройки разбиты, крыши сорваны, и все кругом покрыто толстым слоем мелкой желтой пыли.

— Ну и ну! — заметил Цимбал, с трудом проводя машину к корпусу заводоуправления. — Ежели нам предстоит восстановить эту штуку, то на этой работе состарятся и мои правнуки!

Капитан вместе с Олином зашел к директору завода и сообщил ему, что на «Брабаг» направлены три трудовые роты. Вечером Олин рассказал об этом товарищам по комнате, не забыв подчеркнуть, что он самолично беседовал с директором; тот, мол, хорошо знает Чехию: в последнее время директор несколько раз ездил в Судеты, где немцы строят такой же гигантский бензиновый завод.

— Пусть строят, — заметил Кованда. — После войны он нам пригодится.

В понедельник рота поднялась в три часа утра. Работа предстояла сменная: первая рота начнет в пять утра и будет работать до двух, вторая и третья — с полудня до восьми вечера. Во главе с капитаном рота промаршировала в гору, до церкви св. Михаила, там погрузилась на три больших автобуса и через четверть часа была уже на месте.

— Веркшуцовцы здесь как на подбор, глаза у всех словно зеленые стекляшки, — сказал Мирек, когда они проходили в ворота. — Поглядите вот на этого. Бу-бу-бу!