Стихотворения и поэмы - Юрий Кузнецов

А ещё моя любовь к стихам Юрия Кузнецова, наверное, обоснована тем, что живу я много-много лет в селе, расположенном в степи. И опять-таки, по глубокому моему убеждению, никто из поэтов последних десятилетий так не сумел воспеть русскую степь в своих стихах, как это сделал Кузнецов. Он ведь и вырос-то в степном южном краю, знал его, любил. Одно из его ранних стихотворений написано словно бы про наше село Майское, настолько все приметы окрестного нашего пейзажа узнаваемы, хотя никогда Юрий Поликарпович, к сожалению, в наших краях не бывал:

На степной равнинеТихий городокУтопает в зелени,Как во ржи цветок……Что по главной улицеВ поле напрямикМимо окон лихоМчится грузовик…Долго-долго послеОседает пыльНа цветы весёлыеИ седой ковыль.

Для меня, сельского жителя, вообще удивительно, как, живя в огромном многомиллионном городе, Юрий Кузнецов мог на протяжении всей своей жизни сохранить это ощущение степного простора! Читаешь его «степные» и «деревенские» стихи и диву даёшься, насколько чувствовал поэт природу русскую, насколько знал изнутри природу русского человека. Любил русского мужика и сопереживал ему без лести и укора. И хотя в одном из своих стихотворений он пишет: «Промотал я родные степи…», можно уверенно сказать, что не только не промотал Кузнецов за своё городское житьё родные степи, но приумножил своё чувство отчего края, сделав его художественным достоянием русской поэзии. Не может поэт с таким чувством отчего в крови быть богохульником и богоборцем, каким порой ныне выставляют его иные писатели за последние поэмы о Христе. Вот что странно, почему-то священники, самым своим саном призванные блюсти чистоту православных догм, не клеймят поэта за эти его поэмы. А делает это свой брат-писатель, берущий на себя богопротивную смелость «речь истину в последней инстанции». Наверное, в отличие от писателей священники лучше помнят заповедь о том, что не суди, да не судим будешь. И ещё о том, что Бог поругаем не бывает. Поэт ведь не церковный пастырь, он создаёт художественный образ. Может, нам и Лермонтова с его «Демоном» вычеркнуть из русской литературы? Или Пушкина с его сказкой о попе и работнике его Балде?

То, что Юрий Кузнецов является не только гениальным, но и русским национальным поэтом, мне наглядно доказал случай, приключившийся несколько лет назад. Как я уже говорил, живу я в степном старинном селе «Майское» Пестравского района. Это в Самарской области. Село наше — глубинка — глубже некуда. На весь наш многотысячный Пестравский район только два члена Союза писателей России: поэт Владимир Осипов да я. Однако, не кичась, могу сказать, что у меня — одна из богатейших в Самарской области и России домашних библиотек современной русской поэзии и прозы. Книги современных российских писателей по причине малотиражности сегодня мало доступны читателям в провинции. У многих самарских и российских писателей уже за давностью лет и не сохранилось авторских книг, а у меня все они имеются — да ещё с дарственными надписями. Книги поэтов и прозаиков с Волги, Урала, Сибири, Центральной России, Дальнего Востока, Москвы и Санкт- Петербурга…

За творчеством Юрия Кузнецова в течение многих лет (если не десятилетий!) я внимательно следил по публикациям. Как-то, готовясь к творческой встрече со старшеклассниками нашей школы, решил подновить-уточнить в памяти стихотворение Юрия Кузнецова «Русский ангел», запомнившееся мне по одной из подборок в «Нашем современнике». Пришёл в местную библиотеку, взял журнал, просмотрел оглавление, увидел нужную подборку… Какова же была моя досада, когда вместо искомой подборки увидел я вырванные страницы! Что это — борьба русского народа со своим национальным поэтом или всё-таки любовь к его стихам, которые не купишь сегодня ни в одном провинциальном книжном магазине? Досада моя быстро сменилась гордостью и за Юрия Кузнецова, чьи стихи крадут из библиотек, и за своих земляков, которые кое-что, стало быть, понимают в поэзии.

Опять же невозможностью купить книги Кузнецова в магазинах могу оправдать я свою «наглость», когда в апреле 2000 года решился написать Юрию Поликарповичу на адрес журнала «Наш современник» письмо. В нём, не особо надеясь на успех, попросил поэта прислать его книгу. До сих пор памятен мне день 8 июня 2000 года — счастливый день, когда я получил одновременно два подарка — письмо от Валентина Григорьевича Распутина и бандероль от Юрия Поликарповича Кузнецова. Я и на одну-то кузнецовскую книгу не рассчитывал, а в бандероли было аж три книги стихов Кузнецова — «Ни рано и ни поздно», «До свиданья! Встретимся в тюрьме» и «Русский зигзаг». На первых двух книгах Юрий Поликарпович поставил свою подпись, а на книге «Русский зигзаг» был автограф: «Эдуарду Анашкину на добрую думу. Юрий Кузнецов. 30.05.2000 г.». Так я стал единственным, пожалуй, в Самарской области обладателем всех новых книг поэта…

Сами понимаете, что когда я несколько лет спустя узнал, что у Юрия Поликарповича в издательстве «Молодая гвардия» вышла новая книга стихов «До последнего края», мне очень захотелось заиметь и этот сборник. И если повезёт, постараться заполучить автограф автора. В один из приездов в Москву, осенью 2003 года, я направился в редакцию журнала «Наш современник». Было 8 сентября. Казалось бы, золотая осень, но моросил мелкий нудный дождичек. До этого в Доме творчества Переделкино, где я поселился, услышал от писателей, что Юрий Поликарпович последнее время прибаливает. Ну, думаю, в качестве лекарства от всех хворей лучше мёда не сыскать. Прихватил с собой баночку нашего майского пестравского мёда. Зашёл в отдел поэзии, поздоровался. Кузнецов что-то писал, оторвался от работы, посмотрел на меня, мокрого от дождя, как бы оценивая, что я за человек. А я человек простой, сельский. Банку с мёдом бряк на кузнецовский стол. Он смутился, возмутился и заявил: «Что это ещё такое? Какой мёд? Уберите сейчас же!..» А я ему по-простому так говорю: «Имею право я, русский сельский человек, подарить лучшему русскому поэту лекарство?..» Он покряхтел, потом встал и полез в шкаф.

Покопавшись там, нашёл всё-таки книгу — ту самую, которую я так хотел заполучить! Стал подписывать, спросил, как меня зовут и откуда я. Я сказал, что из Самарской области, и назвался. Он, словно что-то припоминая, потёр лоб и сказал: «А ведь я вам, кажется, свои книги посылал. И к тому же фамилию и имя ваше где-то недавно встречал… ну да, читал на посвящении одного стихотворения Дианы Кан в её новой подборке…». «Так Евгений Семичев и Диана Кан мои земляки и хорошие знакомые», — ответил я. Смотрю, Юрий Поликарпович подобрел. Усадил меня рядом с собой и начал расспрашивать о Семичевых — как живут в своём Новокуйбышевске, какое отношение к ним самарских писателей. Я отвечал, что знал. Рассказал и о том, как Евгений и Диана приезжали к нам в село Майское, выступали перед нашими сельчанами в музее «Детская картинная галерея» — единственном таком музее во всей Самарской области. Юрий Поликарпович интересовался подробностями. Затем стал расспрашивать и меня о жизни и творчестве. Я кратко рассказал. Именно тогда он как-то тяжело и рассеянно обронил: «И я вырос без отца…» Напоследок Кузнецов помолчал, словно раздумывая, и веско добавил: «Семичев и Диана Кан мои лучшие ученики и, пожалуй, самые большие на сегодня поэты, я верю в них, они не подведут… Передавайте им привет!» Прощаясь, Юрий Поликарпович подал мне руку и с улыбкой произнёс: «Простите, что поначалу так сурово принял. Подумал, новый поэт с мёдом появился, вирши принёс. Ошибся. Надоели уже эти просители…»

Если бы я знал тогда, что эта будет моя единственная — первая и последняя! — личная встреча с Юрием Кузнецовым! Но ничего этого я тогда и помыслить не мог. Что совсем немного времени спустя мне придётся стать для Семичева и Кан чёрным вестником, первым сообщившим им страшную весть о скоропостижной смерти Юрия Поликарповича. Тогда в ноябре я был в Самарском отделении Союза писателей России и там услышал эту чёрную весть. Приехав домой, сразу позвонил Семичевым. Трубку взяла Диана, обрадованно поздоровалась. Я не стал тянуть, сразу и сказал: «Диана, Кузнецов умер…» Несколько минут мы на обоих концах провода потерянно молчали. Она спросила: «Это точно, может, ошибка?» «Нет, — сказал я, — я был в Самаре во время телефонного разговора с Москвой… Крепитесь, ребята, как-нибудь…» Что ещё можно было сказать? В январе 2004 года Диана Кан, узнав, что я еду в Москву, тоже вдруг решила поехать. 20 января утром встретились мы в столовой Переделкинского Дома творчества. Я спросил её о планах на день. «После завтрака поеду на кладбище к Юрию Поликарповичу…» — ответила она. Я ждал, что, может, пригласит меня поехать вместе с ней, но она не пригласила. Я не обиделся, в конце концов, кладбище не то место, куда ходят хором. Я тоже лучше один съезжу… Вечером того же дня встретились с Дианой в коридоре Дома творчества. Она была замёрзшая, уставшая и немного, как мне показалось, заплаканная. «Ну как?» — спросил я, не уточняя, о чём речь. «Нашла и могилу, и кладбище. Мне в «Нашем современнике» объяснили. — также ничего не уточняя, ответила она и невесело улыбнулась. — Я цветы аж с Цветного бульвара несла, все поморозила… А на Троекуровском кладбище, оказывается, любые цветы купить можно…» Больше мы эту тему не трогали.