Во имя Ишмаэля - Джузеппе Дженна

Сел в машину. Только что кончился дождь. Открывая дверцу, он почувствовал на ногтях смог, пропитанный водой, темную кашицу на поверхности. Стекло быстро запотело.

Он свернул на площадь Мачакини. Поехал по новому шоссе по направлению в Падерно Дуньяно. Была половина шестого. Город был призрачным, его пронизывали потоки освещенного воздуха под полукружиями фонарей. Слышно было, как шипит электричество при контакте с влагой между проводами над окружной дорогой. Он покинул Милан под покровом темноты.

Въехал в Падерно Дуньяно.

Увидел центральную площадь, повернул налево, следуя указателю. Ему не потребовалось много усилий, чтобы вспомнить дорогу. Казалось, он как будто ощущает сладкую струю аромата травы и мяты, сидя внутри кабины. Он как будто слышал, как растет борода на исхудалых, морщинистых щеках. Кожа резко грубела, как у толстокожего животного; это результат времени — то, во что она превратилась.

Он проехал первую из двух площадей, которые ему назвали по телефону.

На второй остановился. Увидел маленькую улочку, уходящую налево, проехал ее до конца. Ворота трубной фабрики, согласно инструкциям. Двое из людей Ишмаэля прятались под фонарем — худые темные фигуры, кожа, побелевшая от неонового света, как гипсовые статуи или мудрецы-стоики, — что-то очень-очень древнее и смутно угрожающее. Фольезе вышел из машины, оглядев пятна ржавчины на дверце, под окном. Под мышкой он сжимал связанный в пачку отчет для Ишмаэля.

Улыбаясь, подошел к тем двоим.

Протянул руку, пожал руки обоим, отдал отчет с улыбкой бесполезного лукавства. Почувствовал, что от улицы исходит какая-то раздражительность, как будто место может испытывать эмоции, ощущения.

Упомянул о расписании, решил спросить, есть ли новое задание. Ему задали вопросы о Монторси, он рассказал им все, что знал, и был изумлен, когда человек справа сделал первый выстрел из пистолета. Он скользнул назад, услышал за спиной неясный звук — его лицо выражало любопытство и неподдельное удивление, пока он падал. Затем последовал второй выстрел — далекое эхо мира, который ему больше уже не принадлежал, а потом раздался третий выстрел, и шарканье шагов, и запах мокрого асфальта, и еще одна, новая волна запаха мяты — и безразличия.

Инспектор Гвидо Лопес

МИЛАН

25 МАРТА 2001 ГОДА

08:50

Прекрасный дух, представший нам тогда,Шел в белых ризах, и глаза светили,Как трепетная на заре звезда.

Ночь была ослепительной, и следующий день будет еще более ослепительным.

Когда все вокруг рушилось, открылся коридор, и Лопес смог дышать. Они нашли Ребекку. Шведку, которая встречалась в Гамбурге с Клемансо перед покушением на Киссинджера. И с Терцани, миланским связным Ишмаэля. Это была женщина, «идеальная для главной роли», о которой Клемансо писал Бобу в мейлах, обнаруженных в Париже. Лопес попросил, чтоб они вели поиски более интенсивно. Передал коллегам в Гамбург некоторые данные из писем Клемансо. Например, тот факт, что Ребекка имеет некое отношение к местности Банхоф. Коллеги из Гамбурга проверяли информацию через информаторов в Банхофе, но это ни к чему не привело. Тогда они сосредоточили свои усилия на педофильской среде, на всех тех документах по этому делу, которые способствовали операции по перехвату на следующий день в гамбургском порту. Обмен детьми оказался предприятием, которым заправляли представители организованной преступности. Сведения поступили из департамента Рур. Гамбургская полиция нравов не стала лезть выше: никаких расследований о заказчиках детей, обычное стоячее болото, добропорядочное общество все это замалчивало, в Германии, как и везде. Однако, разыскивая Ребекку по наводке Лопеса, они просеяли имена, даты, адреса, чтобы проверить, существует ли какая-то шведка, играющая роль связной между заказчиками и криминальной организацией. Так ее нашли. Ребекка Нёрстром, 34 года, проживает в Лондоне, работает в области финансов. Получили отчет о ее поездках в Германию. Они не знали, что она сейчас в Гамбурге. Информаторы заговорили. Власти нарушили непременный принцип «сдерживания»: не трогать второй уровень, добропорядочное общество. Коллеги из Гамбурга обещали указать местонахождение Ребекки, но теперь они подозревали, что что-нибудь в ходе операции в порту может не сработать. Они затронули уровень, который обычно не трогали. Информаторов задержали в комиссариатах. Боялись, что те заговорят, расскажут, в каком направлении собирается действовать полиция. Коллега из Гамбурга сообщил по секрету: если просочится подобная информация, отреагируют политические круги. Пока Лопес слушал его, он уловил также голос Сантовито в коридоре. Он пришел в ярость. В Милане, сказал Лопес, все происходит точно таким же образом: отреагировали политические круги. Операция в Гамбурге будет проведена в десять часов вечера следующего дня. Одновременно они будут отслеживать Ребекку. Лопес приедет в Гамбург? Да. Машина заберет его в аэропорту. Он будет следить за ходом операции. В его распоряжение сразу же предоставят Ребекку — для допроса. Лопес снова ощутил, как за несколько часов до конца его коснулось ледяное дыхание Ишмаэля.

Было три часа ночи, когда он вышел с Фатебенефрателли. Уровень адреналина понизился, но упадок сил не стал сильнее. Он прошелся вдоль окружной дороги, ожидая, пока на него опустится сон, — впустую. Остановился у ночной табачной лавки на улице Крема, позади своего дома. Попросил немного кокаина и получил его. Нюхал его в туалете, глубоко в ноздрях чувствуя жжение — меловое и дезинфицирующее. Во рту появился приятный горький вкус. Он заказал два пива. Разразился гневом: лицо Инженера улыбалось среди многочисленных образов. Подъехала патрульная машина, его узнали, поприветствовали и уехали в замешательстве. Унижение жгло его, накатываясь волнами: операция на складе в Пьолтелло была глупостью. В пять он вернулся домой. Он не спал. Думал о Гамбурге. О том, что он спросит у Лауры Пенсанти в больнице. О том, почему женщина с дипломом психолога кончила тем, что стала центральной фигурой в садомазохистской оргии. И о том, что связывает ее, Гамбург и шведку с темным и ослепляющим именем Ишмаэля.

Он вышел из дому в восемь. Ноги были как ватные, он чувствовал себя очень слабым. Он ничего не приготовил для Гамбурга, хотел вернуться в Милан, как только поговорит со шведкой. Нехотя заставил себя позавтракать, от молока стало кисло в горле. Больница находилась в десяти минутах ходьбы. Он зашел в кафе неподалеку. В девять был в отделении, куда положили Пенсанти. Перед палатой женщины он увидел агента в форме, который сидел, пристально глядя в пол. Тот встряхнулся, заметив Лопеса. Лопес сделал ему знак не вставать. Вошел без стука.

Лаура Пенсанти стояла рядом с железным шкафчиком, в легкой белой рубашке, бледная, с синяками под глазами, с голыми руками — запекшиеся следы ударов пересекали белую кожу, — она, казалось, была сделана из пластмассы, корка запекшейся крови видна на щиколотке. Она смотрела на Лопеса, как ребенок смотрит на незнакомую игрушку. Она снимала одежду с металлических плечиков. Лопес на мгновение снова увидел ее крутящейся на колесе, покинутую, в крови, — мрачный и светящийся водоворот.

Она положила одежду на кровать. Снова посмотрела на него.

— Вы — тот человек из полиции, который должен был прийти?

Лопес взял легкий алюминиевый стул, перетащил его ближе к кровати.

— Инспектор Гвндо Лопес. Как вы себя чувствуете?

Женщина теребила кончиками пальцев край рубашки, белой, небрежно брошенной на разобранную кровать. Она смотрела на Лопеса отстраненно, как будто его не существует.

— Хорошо. Ничего страшного, правда. Я могу идти. Врачи сказали мне, что я могу идти, вернуться домой.

Из окна — молочный свет.

— Я должен задать вам несколько вопросов. Это важно.

Она кивнула. Вспышка: струйка слюны, накануне ночью, на PAV, косо стекает у нее изо рта, в то время как колесо замедляет свой ход, а она уже больше ничего не чувствует.

Лопес:

— Я хотел спросить вас об Ишмаэле.

Глаза ее округлились. Она нахмурила лоб. Кожа была прозрачная, тонкая. Голубые вены едва заметно бились под кожей.

— О ком вы говорите?

— Ишмаэль.

На лбу ее, в самом центре, появилась складка. Молчание. Она покачала головой:

— В группе нет иностранцев.

Вспышка: Лауру Пенсанти снимают с колеса — мягкий мрамор, — маленькие алые ручейки текут по рукам, как слезы, плачущее тело.

Лопес:

— О какой группе вы говорите?

— О группе, которая собиралась вчера вечером.

Замешательство. Нежность и жажда.