Игла бессмертия (СИ) - Бовичев Дмитрий

Вокруг казаки выводили татар по двое, по трое, и с ними сурово говорил Перещибка, а рядом стоял, ухмыляясь, Демид.

Николай же пребывал в замешательстве. Он, со своим гренадёрским ростом, никогда не ходил в вылазки и теперь не знал, как подступиться к заданию. Идти предстояло в светлое время — как прятаться, как укрываться от разъездов? Пожалуй, начать стоило с того, что разузнать где они сейчас. Солдат попросил у Перещибки его трубу и двинулся на башню.

Когда проходил второй этаж, у постели больного уже никого не было.

— Федька! Етить твою мать! Федька!

Но никто не отзывался!

— Олег! Язви тебя в душу!

И парень скоренько выглянул из кухни.

— Подъедаешься?! Вот вытянуть бы тебя по хребту плетьми! Ты почему отошёл от господина капитана?!

Спокойный обычно Николай разошёлся не на шутку, а Олег, в другой раз оробевший бы, нынче глядел хоть и смирно, но с хитринкой, с этакой задорной искрой в глазах.

Откуда искра вскоре выяснилось — в кухоньку за чем-то зашла молодая казачка, а красная как помидор Олеся выскочила.

— Та-ак… а ну-ка бегом наверх, и чтоб сидел подле господина капитана неотрывно! Ишь какой дролечка выискался.

Олег покраснел, кивнул и бросился исполнять.

Николай поднялся на башню. Почти что весь горизонт уже был заполнен серыми, дымными облаками, и лишь вдалеке виднелись просветы. Тревожное зрелище, а тут ещё господин капитан занедужил…

Лагерь выглядел покинутым — ни часовых, ни вообще какого-либо движения. Разъездов тоже не видать, хотя те могли и в высокой траве затаиться. Николай вглядывался в разнотравье с четверть часа, но так никого и не выискал.

— Ну что ж… — пробормотал он в усы. — Без пригляда-то отчего ж не пройти.

Он спустился, в двух словах рассказал Перещибке о предстоящем деле и одолжил у него потёртый и выцветший кафтан. Переоделся, привязал к одному из брёвен тына верёвку, сунул за пояс пару пистолетов и, перекрестясь, стал спускаться.

Ничто не помешало ему ступить на землю, и он, пригибаясь, побежал к высокой траве, клочками росшей между проплешинами выпасов.

Добежал, сел и осторожно коснулся.

— Пороша, Пороша, — позвал потихоньку.

Крапива кольнула пальцы, и из воздуха явилась полудница.

— Зачем зовешь, зачем тревожишь? Вы дали мне вспомнить, но память — это только мука.

— Прости, коли в чём перед тобой виноваты. Не со зла Олег за тебя помолился, помочь хотел. И нынче я к тебе — за помощью.

— Что ж, говори.

— Недужен наш командир, просит твою хозяйку прислать отвар чудодейственный, а лучше — ту мастерицу, что отвар готовит, Прасковью.

— Передам, — сказала полудница и начала истаивать.

— Постой! Хочу помочь тебе, да не знаю, как. Хочешь, снова поговорю с твоей хозяйкой?

— Уж я просила… гневалась она, грозилась… не отпустит добром.

Николай задумался. Что сделает ведьма, если служанка взбунтуется? И может ли она взбунтоваться? Не узнаешь, пока не проверишь.

— Добром не хочет, а коли провинишься ты, воспротивишься ей?

— Как же? Я… не могу.

— Чего тебе бояться? А доброе дело сделать можешь. Освободи крестьян в селе, дай им дорогу!

— Не знаю…

— Ведь там и детишки есть малые, чьи-то сыны и дочки, худо им будет.

Полудница встрепенулась и глянула на Николая остро.

— Согласна! — крикнула она, но после успокоилась. — Только в село мне хода нет, ты их отпустить должен.

— Добро! Но не сдюжить мне одному, позволь друзей позвать.

— Друг твой уже здесь. — Она указала на кого-то сзади.

Николай обернулся и увидел неподалёку схоронившегося Фёдора. Он бы его не заметил, кабы не указка — тот тоже был без мундира, в крестьянской одежде, но с тесаком и ружьем.

— Э-э-э… — замешкался Николай. — Ты погоди, Пороша. Послание-то передай, а уж после.

— Передам, ждите. — Полудница исчезла.

— Федька, Федька, — негромко позвал солдат, но тот не спешил подходить.

Тогда Николай сам пробежал к нему.

— Ты что тут делаешь? Я тебе что приказал?

Фёдор молчал и только смотрел волком, что вовсе на него не походило.

— Сейчас вернётся полудница, и мы с тобой пойдём на вылазку в деревню, понял? Да говори же!

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Понял.

— Освободим крестьян, а после ты расскажешь господину капитану, зачем сюда вылез.

Фёдор не ответил, а через мгновение вернулась Пороша, и они, не таясь, пошли за ней. Сделали, казалось, всего шагов пять, а уже перед ними появились огороды.

Николай резво перемахнул плетень, пробежал вдоль стены избы и глянул на улицу. Никого, только дома печально молчат распахнутыми дверями.

Солдаты вернулись на зады и стали пробираться огородами, но от дома к дому везде одна картина — тишина и запустение.

— Где же люди? — сам себе сказал Николай.

Господин капитан рассказывал Перещибке, что их сгоняли к центру деревни, и теперь солдаты находились поблизости, домахв трёх от центра, но никаких признаков людей рядом не было. Одновременно с этим Николай чувствовал, что пленники где-то здесь, недалеко, только их не видно.

— Морок… — потерянно проговорил он.

Что делать с таким колдовством, он не знал.

— Проклятое колдовство, бесовщина, — впервые подал голос Фёдор. — Сжечь бы всех этих колдунов да по ветру развеять.

— Сжечь? — повторил Николай.

А что, если и в самом деле подпалить какой-нибудь дом. Пожар заставит сторожей вывести людей на улицу.

Он поднял с земли приставную лестницу и поднялся к сеннику под крышей.

— Эй, ты это чего? — окликнул его Федор. — Всё село спалишь.

— Сиди смирно и не галди.

Николай достал огниво и стал высекать искры. Да, была опасность большого пожара, потому что с полей дул ветерок, но другого пути Николай не видел. Вскоре сено занялось.

Так же задами солдаты отбежали к окраине села и стали наблюдать.

Сперва ничего не происходило, только от подожжённой избы валил серыми клубами дым. Но едва пламя разошлось и взметнулось горой, провалив крышу, как на улице показались двое татар. Они выбежали из хаты через дорогу, осмотрелись и стали заполошно кричать и махать руками, призывая своих. Всего сторожей оказалось семеро, и пленников они держали в разных домах.

Николай с Фёдором глядели во все глаза, а сторожа живого товара решили тушить пожар. Они вывели несколько дюжин женщин и устроили передачу воды от колодца. Дело продвигалось плохо, ветер, пусть и слабый, раздувал пламя и носил искры во все стороны, так что татарам пришлось выводить на улицу и остальных.

— Идём ближе, — распорядился Николай. — Их семеро, у меня два выстрела да у тебя один, потому стреляем и бежим в дом.

Фёдор проворчал что-то себе под нос. Лицо его, осунувшееся и бледное, было, однако, решительно.

— Я стану в дверях с твоим ружьем, а ты перезарядишь пистолеты. Понял?

— Понял.

— Двинулись.

Перебежками, прячась за углами домов, за бочками и кустами смородины, солдаты приблизились к горящей избе. Пожар заливали с улицы, но один из сторожей отошёл поглядеть — не тлеет ли крыша у соседнего дома и столкнулся с солдатами нос к носу.

Николай был готов к встрече и выстрелил, не раздумывая.

«Чик», — стукнул боёк, но выстрела не последовало, осечка.

— Дошманнар!* — завопил татарин и схватился саблю.

Он вытянул её и уже замахивался, когда Фёдор достал его длинным уколом в живот. Татарин упал, а солдат добил его, приколов сверху в сердце.

В этих простых, человеческих, врагах Фёдор увидел средоточие всех своих бед, и в нём проснулась та боевая решимость, которая есть в каждом ветеране.

Солдаты выбежали на улицу, и Николай выстрелил в ближайшего татарина, теперь удачно, а Фёдор рванулся со штыком наперевес к двум другим.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Ур-ра! — закричал он, и Николаю ничего не оставалось, как вторить ему:

— Ур-ра!

Охранники растерялись и отпрянули. Двое ближайших побежали прочь, но с другой стороны улицы спешили ещё трое. Они расходились в стороны, собираясь охватить чужаков с боков и изрубить саблями. Но в ружье у Фёдора оставалась пуля, и когда против него встал, играя клинком, татарин, он застрелил его и сам стремительно напал на соседнего.