Посольство - Лесли Уоллер

Его последний визит был самым важным за день, хотя, возможно, он и не принесет дохода. Он встретился с человеком, знакомым Альдо Сгрои, таинственного кинопродюсера. О своем открытии, связанном с ним, Лейла к этому времени уже сообщила. Примерно то же сказал ему, хотя и не прямо, человек, с которым он только что встретился, – Мустафа, занимавшийся темными делишками в области международных финансов.

– Альдо Сгрои, – объяснил он, – просто личина; он воспользовался ею, чтобы осуществить свои планы в этом месяце. Понятия не имею, каково его настоящее имя и даже итальянец ли он.

– Мне кажется, он сицилиец, – ответил Хаккад, тронув ногтем большого пальца шрам на лице: это был намек на связь с мафией.

– Честно говорю, что не знаю, глубокоуважаемый друг, – признался Мустафа. – Существует реальный Сгрои, возможно, должник этого парня, что и позволяет мистеру Иксу использовать его имя. Но лет десять назад, когда я встретился с этим человеком на Мальте, его звали Юсуф Драго и он владел всеми публичными домами на Стрейт-стрит.

Хаккад глубокомысленно кивнул.

– Принцип тот же: связь финансовых услуг с незаконным источником наличных. Но он проделал длинный путь с тех пор, как был суперсводником.

– Именно к нему обращалась любая мадам, намереваясь открыть новое заведение. Он обеспечивал финансирование. – Мустафа подался вперед и повысил голос. – Последний раз, когда я видел мистера Икса, у него было французское имя, а жил он в Женеве, работая с правительствами маленьких государств, которым нужны были деньги.

– Так его считают серьезным человеком?

– Его уважают, мой друг. Его информация всегда точна. Здесь, в Лондоне, он возглавляет собственную разведывательную сеть и вербует людей повсюду. Они не нашей веры, поэтому им проще работать на Западе. Их железная дисциплина напоминает мне дивизию «Ваффен СС» – «Мертвая голова». Это очень привлекательная комбинация для тех, кому нужны деньги.

У дома номер 12 «роллс» остановился. Швейцар приветствовал доктора Хаккада гостеприимным жестом и провел его к лифтеру. На верхнем этаже доктор Хаккад достал ключи и отпер дверь квартиры. Лифтер, улыбаясь, закрыл двери лифта и спустился вниз. Хаккад вошел в квартиру.

Сделав несколько шагов, он замер и похолодел. Пухлый невысокий человек, называвший себя Сгрои, наставил на него автоматическую «беретту» небольшого калибра. Ее крохотное черное дуло угрожающе смотрело на доктора, но тот не мог оторвать взгляда от своей нагой сестры.

Светлая кожа Лейлы была стянута медной проволокой, как у птицы, которую собираются жарить на вертеле. Влажная плоть вздымалась. В горле у Хаккада застрял стон.

– Спокойно, понял? – сказал Сгрои. – Двигайся тихо, ясно?

Хаккад вытер струившиеся из глаз слезы и громко высморкался. Ужас на его лице сменился хорошо разыгранной яростью.

– Я обязан за…

– Ты веришь в это? – спросил Сгрои. – Ты думаешь, в таком возрасте она все еще девственница?

Наконец Хаккад смог осмотреть всю комнату. Его сестра, нагая и корчащаяся от боли, причиняемой проволокой, находилась посередине. Ее рот был заткнут нейлоновым чулком. Около окон видны были силуэты двух парней с автоматами большого калибра с глушителями. На обитом тканью стуле сидел Хефте и курил сигарету. Его американская подружка сидела с обеспокоенным видом рядом.

– Садись рядом с Хефте, только тихо.

Когда Хаккад оправился от шока, его голова заработала. Каким образом столько людей проскользнуло мимо швейцара и лифтера? Неужели его служащих так легко купить? Быстро же они его предали.

– Что вы хотите? – спросил он человека с «береттой».

– Наличные завтра утром, в девять тридцать, когда откроются банки.

– О! Давайте сейчас.

Мужчина, назвавшийся Сгрои, удивленно взглянул на него.

– Завтра утром, в девять тридцать, наличные. Понял? Иначе имей в виду, что у меня здесь дюжина мужиков… а твоя сестрица – девственница.

Хаккад содрогнулся, представив эту картину. Он снова начал судорожно размышлять и тотчас вспомнил о своем соседе по дивану.

– Хефте, – сказал доктор, – ястреб мой, ты что так тихо сидишь?

– Мне очень грустно, доктор. Мой товарищ Берт… – Аккуратно загасив сигарету, он приложил руку к сердцу. – То же случится со всеми нами, доктор, если мы не будем сотрудничать с этим джентльменом.

– Я что-то не вижу, чтобы проволока впивалась в твое нагое тело! – закричал Хаккад. – Или в тело твоей американской шлюхи.

– Слышите? – спросил Хефте у человека, назвавшегося Сгрои. – Эмоциональный срыв! В этом, как вы говорите, разница между любителем и профессионалом.

Обед в голландском посольстве всегда начинался с выставки разных сортов джина, правда, Бад Фулмер никоим образом не мог знать, что это не было устроено, как особое искушение, специально для него. Пандора погрузилась в беседу с хозяйкой, предоставив его превосходительству сначала бегло взглянуть, а потом обстоятельно осмотреть батарею бутылок. Все они были почти одинаковой формы: высокие, граненые, суживающиеся у горлышка, как химическая посуда.

Одни были из темно-зеленого стекла, другие – из соломенно-желтого, пропускающего свет, а некоторые были словно запечатаны в коричневой глазурованной керамике.

– А, ваше превосходительство, – сказал мужчина с интонацией человека из высшего английского общества, – для такого изобилия джинов нужен квалифицированный гид.

– Точно, – заметил Фулмер. – Между прочим, я не пью.

Мужчина был ему как будто знаком – то ли по одному из дипломатических приемов, то ли в связи с чем-то еще – посол не помнил.

– Вот эта бутылка, – продолжал мужчина, поглаживая широкие густые усы, – которая выглядит так, будто ее достали из погреба, называется «Коренвин» и должна иметь возраст не менее двадцати пяти лет. Или, как говорят – выдержку.

– Вы голландец? – спросил Бад. – Ваше лицо… кажется мне знакомым.

Когда мужчина улыбнулся, на его щеках образовались ямочки рядом со скобками морщин по обеим сторонам рта. – Позвольте представиться, ваше превосходительство. Глеб Пономаренко, ТАСС.

Он протянул руку, и Фулмер пожал ее раньше, чем до него дошел смысл сказанного.

– Вы русский? – поинтересовался Бад.

– Да. А теперь посмотрите на керамическую бутылку с буквами «O.G.», ей тоже много лет. Никогда бы не подумал, но вкус таких искусственных спиртов, как джин, с возрастом становится мягче.

Хотя его превосходительство и не пил, эта тема не была для него вполне незнакомой.

– Но вы же не выдерживаете свою водку, – заметил Бад.

– Увы! Мы пьем так быстро, что выдерживать уже нечего.

– Ха-ха-ха! А я завязал, – сказал ему мрачно Фулмер. – Дни, когда я выпивал, прошли. Мой отец был бы теперь счастлив.

– Он, э… больше не с вами?

– Умер несколько лет назад.

– Он был невысок, – отметил Глеб таинственно.

– В нем не было и пяти футов трех дюймов. Настоящий сморчок.

– Мой отец тоже был низкого роста, – сообщил русский.

– Вы знаете, это самое паршивое. Такие люди – настоящие тираны.

Глеб вздохнул.

– Увы, он умер еще до того, как я успел родиться.

Бад Фулмер взглянул на него с неподдельным интересом.

– Вы счастливчик, – проворчал он.

И только позже, возвращаясь после обеда в Уинфилд-Хауз, посол вдруг спросил себя, откуда русский мог знать, что его отец был коротышкой. Но в этот момент было слишком поздно задавать вопросы.

Это время года и все остальное лето ночное небо над Лондоном было допоздна светлым. Лу Энн, старшая дочь Неда и Лаверн, после их приезда в Англию часто спрашивала, почему это происходит. Нед показывал ей карту мира, объясняя, что Лондон находится на одной широте с Ньюфаундлендом.

– Разве это понятно? – спросила Лаверн и потребовала, чтобы Нед нашел глобус и с помощью настольной лампы, заменяющей солнце, рассказал, как светило меняет положение зимой и летом.

Сегодня даже в девять часов вечера небо все еще светилось, рассеивая ночную тьму, но не позволяя ничего разглядеть как следует. Лаверн стояла у окна гостиной и смотрела на двух птиц на лужайке перед домом.

– Давно пора спать, птички, – сказала она бодро.

– Что?

Нед смотрел в кабинете девятичасовую программу новостей Би-би-си.

– Что ты сказала, Лаверн?

– Ничего.

Ну и смешные же эти птицы. Черные, с оранжевыми клювами, они имели явные музыкальные способности. Лаверн знала, что это была какая-то разновидность черного дрозда – ее соседка-бельгийка из соседнего дома так их и называла. Близкий Риджент-парк был наполнен их пением в это время года. Казалось, они могли имитировать все, что угодно, – трубы, паровые свистки, скрипки, тамбурины. Их ловкость напомнила Лаверн одного из джазовых виртуозов, которых любил слушать Нед, – быстрые перепады звука, длинные стремительные петли мелодии. И все эти звуки издает обычная крошечная птица.