Врачебные тайны дома Романовых - Борис Нахапетов

И ещё одно, весьма существенное отличие. Книга С.П. Боткина была опубликована в 1893 г., т.е. после смерти и автора, и императора Александра II, которому С.П. Боткин, судя по его письмам, лично докладывал о непорядках в медицинском обеспечении войск. Что же касается критических замечаний С.П. Боткина о войне в целом, то они могли с малой долей вероятности попасться на глаза лишь преемнику Александра II — императору Александру III.

Книга же Е.С. Боткина, напечатанная в 1908 г., когда он был назначен лейб-медиком Его Императорского Величества, не могла не стать известной императору Николаю II и членам его семьи. Не исключено, что когда-нибудь некий дотошный библиофил найдёт экземпляр этой книги с дарственной надписью автора его августейшим пациентам.

Признанием заслуг Е.С. Боткина как первоклассного врача стало его назначение 13 апреля 1908 г. лейб-медиком Николая II (до этого, 6 мая 1905 г., ему было пожаловано звание почётного лейб-медика).

По свидетельству дочери Е.С. Боткина, Т. Мельник, своим назначением на эту должность Боткин был обязан императрице Александре Фёдоровне. Когда после смерти лейб-медика Г.И. Гирша (1828–1907), находившегося в этой должности с 1874 г. (!), «императрицу Александру Фёдоровну спросили, кого она желает пригласить, она сразу сказала: „Боткина“. В то время в Петрограде (Санкт-Петербурге. — Б.Н.) одинаково известны были два Боткина: старший — Сергей Сергеевич и младший — Евгений Сергеевич. „Того, который был на войне“, — добавила Её Величество». (Следует напомнить, что С.С. Боткин также был на войне в качестве уполномоченного Красного Креста Северо-Восточного района действующей армии, также был отмечен наградами и удостоен звания почётного лейб-медика.)

Н.А. Соколов в своей книге «Убийство царской семьи» приводит выписку из показаний камер-юнгферы Занотти, в которой детализируются обстоятельства назначения Е.С. Боткина на должность лейб-медика. «…Государыня была больна, как мне кажется, истерией… Чем именно питалась истеричность императрицы, я не могу вам сказать. Может быть, у неё была какая-либо женская болезнь. Что-то такое у неё было в этом отношении. Об этом могли бы сказать доктора Драницын и Фишер, лечившие императрицу. (По всей вероятности, Б.А. Фишер, акушер, доктор Двора Её Императорского Высочества Великой княгини Марии Николаевны, и доктор А.А. Драницын — известный акушер-гинеколог. — Б.Н.) Несколько лет тому назад императрица, жаловавшаяся на сердце, была в Наугейме и обращалась к врачу Гротте. Гротте не нашёл у неё сердечной болезни. Как мне кажется, он нашёл у неё нервные страдания и требовал совершенно иного режима. То же самое находил потом у Её Величества и Фишер. Он даже делал тайный доклад Императору по поводу болезни Императрицы. Фишер предсказал с буквальной точностью то, что потом делалось с Государыней. Именно он указывал на лечение не сердца, которое, очевидно, было здорово у неё, а нервной системы. Но Императрица узнала о таком докладе Фишера. Он был устранён, и призван Боткин. Это было желание и её, и Вырубовой. Боткин и стал её врачом».

Е.С. Боткин взял на себя обязанности семейного врача, ежедневно наблюдающего за здоровьем членов августейшей семьи. Это было непростое занятие. Если Николая II отличало отменное здоровье, то императрица Александра Фёдоровна, как мы знаем, была женщиной слабой и болезненной, её постоянно мучили отёки и боли в ногах, а нервозная мнительность усугубляла её состояние.

Каждый день в 10 часов утра Боткин осматривал императрицу в её спальне. При этом императрица почти всегда задерживала его расспросами о его семье, разговорами о здоровье своих детей или давала какие-нибудь поручения по делам благотворительности. Затем Боткин осматривал императора, который давно уже был на ногах и уходил в свой кабинет для принятия докладов. После этого доктор проводил осмотр царственных детей: слушал лёгкие, смотрел горло, проводил медицинские процедуры. Около пяти часовой снова слушал сердце императрицы, причём делал это, даже будучи больным (Боткина часто беспокоили приступы почечной колики).

Основным пациентом Е.С. Боткина стал цесаревич Алексей, унаследовавший от матери неизлечимую болезнь — гемофилию. Верный своему принципу соучастия, сопереживания больному, Боткин тяжело переносил каждое обострение болезни наследника, к которому он искренне привязался и который платил ему взаимностью. Как пишет Т. Мельник, первой фразой по-французски, обращённой наследником к Боткину, было: «Je vous aime de tout mon petit cour» («Я вас люблю всем своим маленьким сердцем»).

В письмах из Спалы, где Алексей в 1912 г. перенёс очередное тяжёлое обострение болезни, Е.С. Боткин писал:

«12 октября. Я не в силах передать вам, что я переживаю… Я ничего не в состоянии делать, кроме как ходить около него… Ни о чём не в состоянии думать, кроме как о нём, о его родителях…

14 октября. Ему лучше, нашему бесценному больному. Бог услышал горячие молитвы, столькими к нему возносимые, и наследнику положительно стало лучше, слава Тебе, Господи. Но что это были за дни… Как годы легли они на душу…

19 октября. Нашему драгоценному больному, слава Богу, значительно лучше. Но писать я всё-таки ещё не успеваю: целый день около него. По ночам, тоже ещё дежурим…

22 октября. Нашему драгоценному наследнику, правда и несомненно, значительно лучше, но он ещё требует большого ухода, и я целый день около него, за очень малыми исключениями (трапезы и т.п.), и каждую ночь дежурил — ту или другую половину. Теперь иззяб, как всегда, и совершенно не в силах был писать, и, благо, наш золотой больной спал, сам уселся в кресло и вздремнул…»

При пользовании императрицы и наследника доктору приходилось не только бороться с их болезнями, но и противостоять окружавшим императрицу лжецелителям и лжепророкам.

В связи с наклонностью императрицы Александры Фёдоровны к гипнотизму при ней находились хиромант и целитель из Лиона, некий месье Филипп, «предсказавший» рождение долгожданного сына — наследника престола и ставший своего рода предтечей Распутина, затем Папиус и целый ряд других гипнотизёров.

Ощущая своё бессилие в борьбе с болезнью наследника, Е.С. Боткин вынужден был терпеть вмешательство в лечение Г. Распутина, но относился к нему с нескрываемой антипатией. Т. Мельник вспоминает, что, когда «Её Величество лично попросила принять Распутина на дому как больного, мой отец ответил, что в медицинской помощи ему отказать не может, но видеть его у себя дома не хочет, а потому поедет к нему сам».

Непросто складывались отношения и с самой императрицей. Н.А. Соколов пишет: «Случилось самое опасное: Императрица не подчинилась авторитету науки и в своей болезненной самоуверенности вздумала подчинить авторитет науки своей больной воле. Я отдаю должное доктору Евгению Сергеевичу Боткину. Джентльменски благородный, он доказал свою глубокую преданность царской семье своей смертью. Но я не могу не признать, что он не обладал ни достаточной волей, ни достаточным авторитетом, чтобы взять в свои руки больного человека. Не врач победил его, а наоборот: этот больной человек победил врача. Сама судьба не благоприятствовала Государыне. Отдав всего себя царской семье, Боткин нажил драму в своей личной семье и оказался одинок. Страдая, он нашёл себе облегчение в личности Императрицы, пробудившей в нём религиозное настроение. В конце концов вынужден был признать правду и Боткин. В период царскосельского заключения он вышел однажды из комнаты Императрицы в сильно подавленном состоянии и пришёл в комнату Жильяра. Тот спросил его, что с ним. Боткин не отвечал, задумался, а затем сказал вслух: „Теперь я как врач не могу считать Её Величество вполне нормальной“».

Внешне для Е.С. Боткина всё складывалось вполне благополучно. В Царском Селе ему был предоставлен большой казённый дом (в нём он с началом Первой мировой войны открыл лазарет для раненых солдат), он получил чин действительного статского советника (генерал-майора), как лейб-медик, носил генеральское пальто и погоны с вензелями императора, ему подавался выезд: карета, запряжённая парой лошадей в блестящей орлами упряжи, с кучером, тоже увенчанным орлами, в треуголке. (Кстати, когда в Тобольске солдаты, охранявшие семью царя, потребовали от Боткина снять погоны, он отказался сделать это, предпочтя заменить форменную одежду гражданским платьем.)

Но семейная жизнь Е.С. Боткина складывалась трагически: в младенчестве умер первенец; другой сын, Дмитрий, хорунжий лейб-гвардии казачьего полка, был убит в самом начале Первой мировой войны; с молодым студентом ушла жена Боткина, бросив его с тремя детьми.

Единственную отраду в жизни доктор находил в служении царской семье. Он настолько проникся чувством преданности императорской чете, что писал в одном из писем: «Своей добротой Они сделали меня рабом своим до конца дней моих».