Волчок - Михаил Нисенбаум

– Вадим Маркович – единственный человек, которому до меня есть дело, – ответил Артемий.

В его ответе не было укоризны. Лицо Артемия осталось таким же невыразительным, как в начале разговора. Мы продолжили разбор записей. Примечательно: стоило Артемию изложить мысль своими словами, она приобретала стройность и убедительность. Но когда он читал записанное под диктовку, речь становилась бессвязной, обрывочной, сбивчивой, хотя порой в ней мелькало нечто, напоминающее о гении.

– Артемий, вы разве не понимаете, что это бред?

– Это прямая авторская речь.

– Как будто прямая авторская речь не может быть бредом. Как, по-вашему, Гадкий утенок превратился в деда Мазая?

– Очень просто. Взял и превратился. В психологии куча метаморфоз.

Мне ужасно хотелось рассмешить этого юного умника, расколдовать от чрезмерной серьезности, а он воспринимал мои попытки как дьявольское искушение, попытку поссорить его с божеством, лишить работы. В конце концов я махнул рукой – мне ли перековывать чужие души и выправлять чужие судьбы? Со своей бы разобраться.

Зажегся тычинками ольховый пух. День пасмурный, а ольха светится, точно весенняя гирлянда. Мало-помалу слова пригляделись друг к другу и стали складываться в предложения, предложения превращались в контуры, штрихи, и на страницах вырисовывалось поместье Эмпатико, каким должны его увидеть будущие гости. Это было идеальное поместье, где каждый дом, каждое дерево, каждый камень согласуются с высшим планом и готовы безупречно сработать в нужный момент. Стоило гостю сделать шаг в моем Эмпатико, сесть в кресло, перейти через мостик, услышать звуки бегущей воды, как он дышал свободнее, кожа становилась младенчески свежей, в голове роились новые, небывалые идеи. О, если он приляжет на это мраморное ложе, разум его раскуклится, выскользнет из тревог, чувства синхронизируются с текущими задачами – и вот он уже готов руководить всемирной корпорацией, запускать многомиллиардные проекты, обаять любого, кто заслужил право на его обаяние.

Каждый топ в Эмпатико был описан как сложнейший дорогой прибор, над которым корпели поколения изобретателей, отлаживали архитекторы, механики, инженеры, психологи. Нет, не каменная скамья, на которую мог пописать албанский пес Пит, встречала тела будущих гостей – но высеченный в мраморе на выверенном расстоянии от вершин окружающих гор эквалайзер личных настроек, заряжающих ум через тело струящимися энергиями бизнес-интеллекта. У подножия дуба теснился не ряд сидений, но амфитеатр деловой психодрамы.

Если бы я посетил тебя такое, каким описал, то обходил бы стороной все твои великолепные аппараты – не хочу, чтобы по моим венам струился бизнес-интеллект. Лучше спущусь в овраг, пройду вдоль шумного ручья, покину поместье Эмпатико и по овечьим тропам буду подниматься в горы, к облакам, через которые поглядывает на Субазио брат Солнце. С этой высоты покажется прекрасным не только поместье предприимчивого профессора, но даже моя жизнь.

Совсем иначе я чувствовал себя, когда рассказывал о домах Эмпатико. Каждый дом был назван именем птицы: Дом скворца (Casa di storno), Дом сокола, Дом снегиря. Женских имен домам решили не давать. Сказали, что Варвара нарисует для каждого дома табличку с именем и изображением птицы, а значит, мои слова дойдут до нее, она не сможет их не заметить.

По нечетким, смазанным снимкам, присланным Аленой, я описывал комнаты, украшенные Варварой. Невольно вкладывал в эти описания больше, чем в другие, чтобы подольше задержаться, своевольно насладиться пребыванием в пространстве, куда мне путь заказан. Я рассматривал тихие дикорастущие узоры наличников, темные балки, горящую латунь панелей, трогал ткань штор, из-за которых глупый волк Варвара рыдала во флорентийских переулках. Подносил к глазам то маленький серебряный кубок, то старинный бальный веер, то фигурку неизвестного святого, молящегося на краю комода.

На цыпочках незримо бродил я по комнатам, где все еще пахло красками и где только что, может быть минуту назад, еще находилась Варвара Ярутич, с хищным одобрением перечитывая свои орнаменты.

Да, она похожа на волка и на скрипку. Это не про звуки, не только про них. И это не «волчья скрипка», не скрипка, на которой играет волк. Может быть, когда я так говорю, я невольно подражаю Вариным поэтическим нелепостям? Может, дело в том, что я по ней скучаю? Но она точно похожа на волка – она часто смотрит по-волчьи: видно, что ее не задобрить, не приручить, что она принадлежит лесам, полям и никогда им не изменит, а вот тебе – сколько угодно. Она иногда тихонько подскуливает, подвывает, и зеленые глаза ее нет, не кошачьи. Варвара Ярутич не вполне человек, это факт. Она похожа и на скрипку, причем на какую-то дикую скрипку глухих чащ, с берегов лесных болот и ручьев, скрипку грациозную, капризную, не украшенную, может быть, даже сучковатую и не симметричную. Или старинную, много раз ломанную и чиненную, когда-то давно навсегда лишившуюся лака. То, что играет эта скрипка, можно сыграть только на ней. Я люблю волка-скрипку. Поздравь меня, медкомиссия.

Почему же не слабеют эти чувства? Я обычный сангвиник, давным-давно должен бы отвлечься, приметить кого-то не в пример более легкого, смешливого, способного восхищаться и восхищать. Кто день за днем, ночь за ночью приходит и не дает затянуться ни одной твоей памятке? Я по-прежнему в твоем саду, в аду невыветривающихся обид, точно невысыхающих красок. Прежде я воспринимал наши разлуки с облегчением. Что случилось? Ведь я уже был свободен, радовался своей ловкости, готов к новому счастью. А сейчас смотрю на размытые снимки украшенных тобой комнат и не знаю толком, отчего они так размыты – из-за дрогнувшей руки фотографа или от жаркого таянья в глазах морей, древних, точно любовные слезы.

Мимикрия пятнадцатая. Бизнес-дружба

«В поместье Эмпатико действуют уникальные Икс-топы: Эквилибр, Поляна для ползания, Розарий св. Франциска, Пир этрусков, Склон лет, Симпосий, Качели Полюсов, Пенек-Пирожок.

Эквилибр – своеобразный эквалайзер групповых настроек, оптимизирующий внутренние связи группы. Благодаря уникальной конструкции топ задает пульсирующие волны групповой активности: центробежные и центростремительные».

Между прочим, Эквилибр – это три ряда каменных скамеек. К тому же долго на них не просидишь. Но стоит почитать описание, и кажется, что скамейки – источник тайных флюидов. Не скамейки, а топ Эквилибр.

Всю неделю Антон Турчин, красный от нетерпения, ворковал не повышая голоса, что мы опаздываем. Краснота щек в понедельник напоминала о розовых лепестках, к среде сгустилась до цвета юного редиса, а уже вечером в четверг приняла рискованный оттенок разбитной клубники. Скоро в Эмпатико явится делегация из журнала «Прелюдия», в том числе главный редактор, давняя симпатизантка Крэма. Пять дней они будут вкушать дары Италии и психоанализа, а потом напишут о впечатлениях на страницах «Прелюдии». С этого и начнется слава Эмпатико. Строчили перья, клацали клавиши, пылали метафоры, дымились сравнения. То и дело мы с Алисой Кан спорили, какое слово уместнее в описании: