Иной Сталин - Юрий Жуков

Но теперь возникает новый вопрос: почему в качестве первого удара узкое руководство избрало именно левых, а не партократию? Здесь напрашивается только один ответ: из-за твердости в убеждениях, бескомпромиссности первых. Из-за того, что при проведении политических реформ договориться с ними, достигнуть какого-либо обоюдоприемлемого компромисса было просто невозможно. С партократией, как и вообще с бюрократией в целом, найти общий язык было несравненно проще, даже легко — из-за органически присущего ей конформизма, готовности принять какую угодно политическую доктрину, конституцию, даже иной социально-экономический строй, но при одном непременном условии: ее властное и материальное положение не должно быть ущемлено. Поэтому-то она и могла, несмотря на уже оказываемое сопротивление, принять в конечном итоге, пусть в предельно ограниченном, куцем виде, политические реформы группы Сталина.

Однако обольщаться такой предположительной оценкой не следовало, и вполне возможно, узкое руководство это понимало. Ведь столь же возможным, логически предсказуемым могло оказаться и иное. Партократия легко и единодушно поддержит не узкое руководство, а левых, но только в случае возникновения острой, кризисной ситуации, в которой троцкисты и зиновьевцы неизбежно оказались бы своеобразным катализатором, предельно ускорившим развитие политических процессов внутри партии. Ведь в конечном итоге генетически — своим партийным стажем, революционным прошлым, участием в гражданской войне — партократия была не только чрезвычайно близка левым, но и едина с ними всего десять лет назад. И потому могла, повинуясь лишь чувствам, даже неожиданно для себя поддержать своих прежних товарищей по большевизму, выступив вместе с ними против реформаторской группы Сталина.

При выборе первой цели для нанесения удара Сталину приходилось, безусловно, не забывать еще и о том, что его главный противник Троцкий не только жив, но находится на свободе и недоступен для него. Он продолжает активно действовать в слишком близкой Норвегии (вскоре смененной отнюдь не по собственной воле на далекую Мексику), несомненно воздействуя на своих сторонников в СССР, да и не только на них.

Вся эта совокупность многозначных факторов, которые осенью 1936 г. не могли не учитываться, скорее всего, и обусловила не только направление первого репрессивного удара, но вместе с тем некоторую двойственность при принятии внутриполитических решений. Одновременно и отступления по одним вопросам, и наступления по другим. Так, явно под давлением противников политических реформ. 9 октября ПБ вынуждено было отказаться от желания разрешить уже 7 ноября 1936 г., во время военного парада, пройти по московской Красной площади только что созданным казачьим подразделениям. Явно двусмысленная акция, которая непременно слишком многим ярко напомнила бы о недавней кровавой борьбе с белоказачеством, была перенесена на более отдаленный срок — 1 мая 1937 г.19 Чуть позже, 28 октября, ПБ пошло на своеобразный размен. Утверждая текст лозунгов к 19-й годовщине Октября, подготовленных в отсутствие находившегося в отпуске Стецкого его заместителем по агитпропу В. Г. Кнориным, отклонило два из них. Второй, левацкий, — «Да здравствует социалистическая революция во всем мире!», и восьмой, реформаторский, — «Да здравствует конституция Союза ССР! Пусть крепнет и развивается рабоче-крестьянская демократия!»20.

Вместе с тем узкое руководство тогда же пошло и на откровенно вызывающие действия, открыто выражавшие его реформаторские идеи. 13 ноября решением ПБ был утвержден приказ Комитета по делам искусств о снятии из репертуара Московского Камерного театра, руководимого А. И. Таировым, только что поставленной, сыгранной всего три раза комической оперы «Богатыри» на классическую музыку Александра Бородина, по новому либретто, написанному Демьяном Бедным.

Виза ПБ потребовалась не случайно. Приказ, немедленно опубликованный «Правдой», «Известиями», «Советским искусством», «Литературной газетой» и другими изданиями, так мотивировал причину запрещения спектакля: он «чернит богатырей русского былинного эпоса, в то время как главнейшие из богатырей являются в народном представлении носителями героических черт русского народа; дает антиисторическое и издевательское изображение крещения Руси, являвшегося в действительности положительным этапом в истории русского народа, так как оно способствовало сближению славянских народов с народами более высокой культуры»21.

Отныне не только историк, педагог или завзятый театрал, но просто образованный человек должен был неизбежно связать воедино приказ с июньским постановлением ЦК «О педологических извращениях». Лишь теперь, когда эти документы выстроились в строго закономерный, однозначный ряд, стало возможно сравнить их с текстом проекта новой конституции, осознать принципиальную новизну, реформаторский характер все отчетливее обозначавшегося курса, которым Начинала следовать страна.

В ту же цель, столь же точно и сильно, хотя и менее эпатирующе, било и еще одно решение ПБ, от 9 ноября, — о проведении на государственный счет, на высоком официальном уровне похорон В. Г. Черткова22.Человека, о котором тогда почти никто не помнил и практически ничего не знал, если бы не прочитал в тот день в некрологе, помещенном «Правдой», что он был ближайший друг и сподвижник Льва Толстого. Дворянин, блестящий конногвардеец, он покинул «свет» и отдал полвека жизни пропаганде творчества и учения величайшего русского писателя. Создал прогрессивное, широко известное в конце XIX века издательство «Посредник», организовал переселение духоборов в Канаду, в Лондоне печатал вызывающе антиправительственную газету «Свободное слово». Потом уже, с 1928 г., являлся главным редактором полного собрания сочинений Л. Н. Толстого. Да, трудно было тогда найти человека, более далекого не только от большевизма, но и вообще от всего, чем жила Страна Советов последние почти двадцать лет. Однако узкое руководство не только расценило его смерть как тяжелую утрату для страны и национальной культуры, но сделало все возможное, чтобы отдать Черткову должное, достойно проводить его в последний путь.

Наконец, в том же ряду фактов, безоговорочно свидетельствовавших о проходивших воистину тектонических сдвигах в идеологии и в политике, находилось решение ПБ, принятое 21 ноября по инициативной записке Я. А. Яковлева, выступавшего в данном случае как первый заместитель председателя КПК.

«Тов. Радченко, — писал Яков Аркадьевич о начальнике всесоюзного объединения „Заготлен“, — направил управляющим своих контор распоряжение, в котором написано: „Предлагаю Вам всех исключенных из партии при проверке партдокументов уволить“. Считаю, что этот способ себя страховать и подкидывать ЦК исключенных из партии как безработных по меньшей мере непартийным. Предлагаю проект постановления ЦК ВКП(б)»23.

На следующий день «Правда» на первой полосе опубликовала подготовленный Яковлевым текст под набранным жирным шрифтом заголовком — «Постановление ЦК ВКП(б)»:

«Отменить распоряжение начальника „Заготлен“ тов. Радченко об увольнении с работы всех исключенных из партии, поскольку это распоряжение противоречит политике партии и нарушает законы СССР, запрещающие уволить кого бы то ни было с работы за беспартийность».

Внешне все выглядело так, будто просто появилось еще одно очередное и рутинное постановление, призванное всего лишь подтвердить неусыпность ЦК, его повседневную работу, охватывающую прежде всего жизнь в партии. Однако сегодня не могут не насторожить и не породить серьезнейших вопросов довольно странные обстоятельства, связанные с его появлением. Прежде всего отсутствие сведений о том, когда же именно Радченко издал свой пресловутый приказ. Если только что, то почему дата не была указана? Ведь она лишний раз продемонстрировала бы оперативность работы КПК. Но если давно, в разгар проверки партбилетов, то есть год, а то и более назад, то почему столь важная информация приберегалась? Для того, чтобы использовать ее в подходящий момент, когда в ней возникнет действительно острая необходимость?

Во-вторых, деятельность объединения «Заготлен» носила территориально предельно ограниченный характер, практически распространялась лишь на тогдашнюю Ленинградскую область, включавшую Псков и Новгород, и Белоруссию. Следовательно, она не создавала достаточных оснований для столь широких обобщений, каковыми всегда являлись или стремились таковыми казаться постановления ЦК. Случай с «Заготльном» нуждался в иных, дополнительных примерах, о которых Я. А. Яковлев обязан был сообщить в своей записке. Примерах как минимум республиканского масштаба. Далее, в постановлении почему-то отсутствовали обязательные в подобных случаях «оргвыводы» — мера наказания провинившегося, которая могла колебаться от простого выговора до исключения из партии или снятия с работы. Наконец, столь же необъяснима и та поспешность, с которой не только приняли решение, но и опубликовали его — практически через несколько часов.