«Если», 2008 № 11 - Дмитрий Володихин

— Прошу, — указал он прямиком на кресло.

— Спасибо, — поблагодарил я и остался стоять.

— Слушаю вас.

— Вот, — сказал я, бережно вынимая коробку из пакета. — Не могли бы вы мне объяснить…

Олжас Умерович принял ее, осмотрел, цокнул языком.

— Прошу, — повторил он.

Второй раз отказываться было невежливо, и я присел. Очень не люблю стоматологические кресла. Стоит мне в них оказаться, начинаю жалеть, что не знаю ни единой государственной тайны. Выдал бы на раз, лишь бы побыстрее отпустили.

— Так что это? — спросил я.

— Это вещь! — изрек Олжас Умерович и далее, к моему ужасу, с треском взрезал оболочку широким ногтем большого пальца. Как скальпелем.

— Позвольте! — вскинулся я. — Что вы делаете?

— Вскрываю, — невозмутимо отозвался он.

— Вы не поняли! Я только хотел узнать, сколько это может стоить…

Ноготь приостановился. Оператор взглянул на меня с недоумением.

— Нисколько. Все оплачено при покупке.

— Так я ж не покупал! Это подарок…

Олжас Умерович понимающе склонил широкий лоб.

— Крутой подарок, — произнес он с уважением.

— Погодите! Что хоть там внутри?

— Э! — со скукой молвил он. — Чипы, дрипы… Что еще может быть внутри?

И ноготь завершил свою разрушительную работу.

— Вот, — сказал Олжас Умерович, раскрывая коробку и предъявляя ее содержимое.

Я ничего не понял. Множество мелких отделений, в каждом лежит что-то крохотное и красиво упакованное.

— А поближе можно?

— Что значит можно? Нужно! — Громадный кочевник в белом халате вышел из-за стола и принялся раскладывать финтифлюшки на лотке, прикрепленном к подлокотнику. Самым крупным предметом оказалась полупрозрачная пластиковая плошка, размерами и формой напоминающая нищенски сложенную горсточку. Последней из коробки была извлечена книжица с бланками и печатями на последней странице.

— Распишитесь, — повелел он. — Здесь… и здесь…

Я, как дурак, расписался. Полностью теряю волю в стоматологическом кресле.

— Ну вот… — несколько даже мечтательно произнес Олжас Умерович.

— Позвольте… — встрепенулся я. — Что вы собираетесь…

— Да не волнуйся ты так, дорогой… — с нежностью успокоил он меня. — С жалобами пока никто еще не обращался.

Далее на мои дыхательные органы легла полупрозрачная пластиковая горсточка, что-то зашипело — и я поплыл.

Черт его знает, что за наркоз он мне вкатил. Какой-нибудь веселящий газ, не иначе. Очнулся я словно бы вдребезги пьяный. Море по колено. Тянет на подвиги. И чувство юмора обострено до крайности.

— Скажите, пожалуйста, это жизнь? — осведомился я первым делом. С этакой, знаете, великосветской небрежностью.

— Жизнь, жизнь… — кивнул откуда-то с немыслимой высоты Олжас Умерович, имевший теперь прямо-таки планетарные размеры. — Ты минут десять посиди пока, подожди. Не вскакивай.

Ну да, не вскакивай! Именно это я и собирался сделать. И сделал бы, не вдави он меня в кресло своей широченной ладонью. Не буду пересказывать всего, что я ему наговорил, пока пытался принять стоячее положение. Наиболее оригинально, на мой взгляд, прозвучала угроза взорвать к едрене фене весь этот их корпус, как я взорвал два небоскреба в Нью-Йорке.

Наконец дурман начал помаленьку рассеиваться. Окружающая действительность вернулась в привычные рамки и больше не гримасничала. В гортани легонько саднило. Во рту — тоже. Да и с глазами было явно не все в порядке — такое ощущение, будто песком запорошены. Я хотел их протереть, но Олжас Умерович остановил меня властным жестом.

— Не надо!

Я подчинился.

— Что это вы со мной сделали?

Оператор всмотрелся в мои зрачки, убедился, что я уже вполне вменяем, и очертил толстым пальцем лежачий овал в непосредственной близости от моих губ.

— Здесь у вас вживлен артикулятор. Здесь динамик. Остальное снимается. О правилах гигиены расскажу чуть позже. До ужина лучше ничего не кушать. А завтра обязательно придите провериться…

— Провериться?..

— В любое удобное для вас время. Я здесь буду постоянно. А сейчас пробное включение.

Он что-то нажал на металлической коробочке, очень похожей на Евину распознавалку, и перед глазами у меня вспыхнула знакомая рамка. Тут-то я наконец все и понял. Почти все.

— Бот? — сипло спросил я.

Олжас Умерович довольно усмехнулся.

— Не просто бот! — назидательно сообщил он. — Такой бот, что круче еще не придумали.

Глава пятая

К счастью, когда я выпал из лифта на родном этаже, никто из персонала в коридоре не маячил. От мента с пистолетом к тому времени тоже осталось одно воспоминание в виде пустого письменного стола, нелепо торчащего посреди холла. Веселящий газ еще не совсем выветрился, и меня кренило настолько заметно, что в палате с восхищением привстали с коек.

— Во дает! — сказали не без зависти.

Я запихнул пакет со вскрытой коробкой и бланками в тумбочку, выгреб оттуда цитрусы на лангетку и отнес в общий котел, половину рассыпав по дороге.

— От нашего операционного стола — вашему операционному столу!

Подобрал с пола оброненный мандарин и, рухнув на свое ложе, сожрал с кожурой. Утерся. Слизистая во рту взвыла. Будто йодом ранку помазали.

— Бот! — выговорил я в больничный потолок и глупо загоготал.

Через полчаса очухался окончательно.

Что бы с тобой ни стряслось, главное — не жалей. Все равно ничего не изменишь. Это правило я вывел примерно к тридцати годам и с тех пор только и делаю, что от него отступаю.

Поэтому приходится себя утешать.

Хотел распознавалку? Хотел. Ну вот есть у тебя распознавалка, причем крутизны немеренной. Правда, там не только распознавалка, там наверняка еще и уйма прочих наворотов, о которых ты, деревня, понятия не имеешь. А теперь будешь иметь. Не исключено, что многие из них окажутся весьма полезны. И покажи кого-либо другого, кому нечто подобное досталось бы на халяву! Да, разумеется, научно-технический прогресс — штука гибельная, но, с другой стороны, куда от него в наши дни денешься? Конечно, ты бы предпочел взять деньгами. Но, положа руку на сердце, скажи: смог бы ты такое продать, не будучи при этом жестоко обутым? Или даже не так: смог ли бы ты вообще что-либо продать? С твоими деловыми способностями — никогда!

Наконец, черт возьми, это в любой момент можно отключить.

На следующий день я сходил проверился и получил от Олжаса Умеровича крепкий втык за сожранный с кожурой мандарин.