Искусство наследования секретов - Барбара О'Нил
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но на верху деревянной рамы картины я узрела подсказку! И даже фыркнула от радости. Старый медный ключ с причудливыми завитушками и «флажком» на конце был привязан к горизонтальной перемычке рамы красной нитью. Я дернула за ее кончик, и узелок сразу же развязался.
– Я была права. Это охота за сокровищами, – сказала я, зажав ключ в руке. – Теперь бы понять, что он отпирает?
Дотронувшись до моего локтя, Самир жестом указал на массивный гардероб. Ключ действительно оказался от него, и хотя мне пришлось дернуть разбухшую дверь несколько раз, в конце концов, она поддалась.
Не знаю, что я ожидала увидеть в шкафу, но только не картины. Небольшие, аккуратно обернутые тонкой папиросной бумагой, они лежали между листами картона такого же размера. Их было пятнадцать или шестнадцать. Я понятия не имела, почему они были так тщательно упакованы. Но внутренний голос шепнул мне: это неспроста!
И все равно – почему эти картины оставили здесь, где их могли украсть грабители или погубить время?
– Мы должны забрать их отсюда, – сказала я.
Взявшись за одну из картин, я помедлила: стоит ли смотреть на них до того, как…
– Оливия! Тебе нужно на это взглянуть, – Самир поставил на пол низкую, плоскую коробку.
– Хорошо. Сейчас, – выбрав картину поменьше, я начала аккуратно разворачивать ее.
– Оливия, – повторил Самир тихим голосом.
Привлеченная его тоном, я вернула картину на место и присела рядом с парнем:
– Что это?
Самир подал мне связку фотографий. Большинство были черно-белыми, уже поблекшими. Некоторые обесцветились настолько, что разобрать изображения было крайне трудно. Но на всех снимках была запечатлена явно Индия. И на многих – плантация.
– Эта коробка тоже лежала в гардеробе?
– Да.
Я медленно просмотрела снимки. Трапеза за длинным столом для десятка гостей, как мужчин, так и женщин; игра в бадминтон, наблюдая за которой две неизвестные мне женщины вскидывали руки в победных жестах; дом с широким портиком… Фотографии были переложены письмами и всякой всячиной – программкой матча в Индии от 1943-го года; рецептом, выцветшим так, что прочитать его было невозможно, клочком записки со списком цветов или красок.
– Взгляни! Похоже, это твой дядя, – передал мне Самир пачку фотографий с русым ребенком разного возраста. На одном снимке был запечатлен худенький, уставший с виду малыш. На другом – такой же худощавый, но ухмыляющийся двенадцатилетний мальчик. На третьем – целая группа ребят с тем же подростком, стоявшим на стуле и размахивавшим над ними мечом.
– Выглядит чудесно, – сухо прокомментировала я.
– Ты была бы удивлена, если бы узнала, что все слухи о его злобной натуре были раздуты.
– А какие-нибудь журналы или дневники там есть? Они могли бы нам помочь.
– Пока не попались.
Мы вдвоем перерыли коробку в поисках новых подсказок. Почти на самом дне меня ждал «сюрприз» – припрятанная связка порнографических фото женщин.
– Что это?
Самир, перебиравший в этот момент еще одну стопку газет, даже не поднял глаза:
– А что там?
– Голые женщины…
Нет, не женщины! На снимках была одна и та же женщина. Индианка с роскошными черными волосами, струившимися по ее нагому телу, застенчиво смотрела в камеру, распластавшись на постельном покрывале. Ее пышные, налитые молодые груди притягивали взгляд.
– Какая она красивая, – вздохнула я, а через секунду меня словно током пронзило. – О, Боже, Самир! – схватила я парня за руку: – Неужели моей бабушке нравились женщины?
– О чем это ты? – наклонился ко мне Самир, когда я уже рассматривала следующий снимок. Больший по размеру и еще более прекрасный, чем прежний: на нем женщина лет двадцати с темными миндалевидными глазами смотрела в камеру с легкой улыбкой; изящная линия плеч, тонкая «осиная» талия…
– Ну и ну! – Самир, отпрянув, прикрыл руками глаза. – Это же моя бабка! – воскликнул он и рассмеялся: – Мои глаза разъело навсегда.
– Это твоя бабушка? – я быстро перетасовала фотографии. Их были десятки, и не на всех женщина была оголена полостью, но на любой выглядела непристойно, хоть и весьма соблазнительно. На одних снимках ей было всего лет четырнадцать или пятнадцать, и ее груди еще были маленькими и упругими. На других ей было уже за тридцать: руки округлившиеся, бедра широкие, выражение лица как у зрелой женщины. Часто фото были сделаны в Индии, часть – явно в бабушкиной комнате, в Розмере.
– Выходит… – выводы напрашивались трагичные, – Они были любовницами.
Самир отвел руки с глаз и, снова наклонившись над моим плечом, закрыл ладонью верхнюю фотографию. Его глаза, полные печали, встретились с моими.
– Я это подозревал, – тихо признался мне парень. – Все эти годы, – в голосе Самира послышалась хрипотца. – Так горько в этом убеждаться.
Его глаза были так близко, что я могла пересчитать ресницы, разглядеть едва видимую линию, разграничивавшую его зрачок и радужную оболочку. Мой взгляд скользнул на его губы, которые были такими мягкими и податливыми (я это помнила после нашего поцелуя!). Томительное влечение снова вспыхнуло между нами, и я заставила себя отвернуться.
– Как ее звали?
– Нандини.
– Нандини… – прошептала я, и, к моему удивлению, из глаза вытекла слезинка и покатилась по лицу вниз.
– Ты что?
Закрыв глаза, я попыталась понять свою боль:
– Не знаю. Просто сердце защемило. Так грустно почему-то стало.
– Ну-да, – вытер слезинку Самир. – Сейчас они бы поженились и жили себе счастливо. А тогда им пришлось выйти замуж. И Виолетта запила.
Рука парня – тяжелая, с длинными пальцами – легла на стопку фотографий на моем колене. Его ногти были коротко пострижены, чистые, аккуратные, даже красивые. Как и его клиновидные пальцы, широкий большой палец, изгиб запястья… Я дотронулась указательным пальцем до кончика его пальца:
– Если бы наши бабушки поженились, ни тебя, ни меня бы не было.
– А ты бы возражала, – Самир поднял руку, и наши ладони соприкоснулись; его ладонь была такой горячей, что мою руку, словно током, обожгло и защипало: – если бы меня не существовало.
– Да. Я бы возненавидела этот мир, – импульсивно я подалась вперед и, сложив ладонь домиком, обхватила его подбородок. А потом откинула волосы с его скулы, поражаясь самой себе: как же я не понимала, как много значило для меня это лицо, это необыкновенное, единственное и неповторимое лицо! Я зажала его между рук и заглянула Самиру в глаза – эти бездонные, как ночное небо, глаза, которые околдовали меня при знакомстве и завораживали снова и снова, при каждой нашей встрече. Я провела большими пальцами по его бородке – точь-в-точь, как это делал сам
