Какая удача - Уилл Литч

меня еще осталось немного сил. Ты можешь переломать мне кости, можешь раздавить мои легкие, ты можешь расквасить мне череп, ты даже можешь пить пиво Трэвиса из моего чертового холодильника.

Но ты не можешь заставить меня сидеть и выносить это. Больше нет.

План? Нет никакого плана. Есть ли план? Просто ехать вперед. Просто поехать вперед, и будь что будет.

Никто этого не предвидит. Я давлю запястьем на рычаг. Есть вероятность, что, если я двину его вперед под плохим углом в ограниченном пространстве, я просто буду очень быстро кружиться на месте, пока не перевернусь. Может, кресло просто приземлится поверх меня и прикончит. Это был бы не худший способ умереть.

Здесь мало вариантов. Нет точности. Нет контроля. Нет плана. Просто вперед. Поддай газу.

ПОДДАЙ ГАЗУ.

Это.

Это для всех, кто родился с этой ужасной болезнью десятилетия назад. Мы везде, мы сильные и мы не просто объекты, вызывающие у вас жалость. Все вы, кто разговаривал со мной как с отсталым, как будто мой мозг недоразвит просто потому, что я в кресле и потому, что не могу вытереть сыр, размазавшийся у рта, знайте, что я вас прощаю. Вы просто не знали.

Это. Это для моей мамы. Ты сделала все, что могла, и даже больше. Ты отложила свою жизнь в сторону ради меня, и ты дала мне все, что мне нужно было для выживания, чтобы я мог быть самостоятельным и иметь свою жизнь. Благодаря тебе я вообще есть. Я тебя люблю.

Это. Это для Ким. В другой жизни, в другое время, в другом теле.

Это. Это для Трэвиса. Большого, глупого, чудесного Трэвиса. У меня никогда бы не хватило на все это смелости, если бы не ты. Ты сделал то, чего мне хотелось от всех, но что я никак не мог заставить их сделать: ты относился ко мне, как к любому другому пацану, не лучше, не хуже. У тебя великое будущее, Трэвис, потому что у тебя есть единственная черта характера, которая имеет значение: ты добр. Будь бесстрашным, и сумасшедшим, и диким, и свободным.

Это. Это для Марджани. Ты всегда понимала меня лучше других, а я понимал тебя. Ты резвая, смышленая и умнее всех идиотов, принимающих тебя как должное. У тебя есть сила, которой они лишены. Я не знаю, есть ли в мире справедливость. Я не знаю, что случится дальше. Но если за все это есть награда, то тебя она точно ждет. Ты должна быть президентом. Ты должна быть королевой. Ты должна быть Богом.

Это. Это для Ай-Чин. Я мог мало сделать в этом мире. Но, может, я могу сделать это для тебя.

Я глубоко вдыхаю. Я смотрю на Джонатана. Все еще спит. Может, я доеду прямиком до его кресла. Может, я вылечу в дверь и свалюсь с крыльца. Может, все это не имет никакого значения. Но нужно что-то сделать. Нужно что-то сделать.

Я готов.

А потом я вижу это. Планшет на моем кресле высвечивает лицо Трэвиса. И сообщение.

Мы тут. Я тебя вижу. Мы с тобой. Поехали.

Я улыбаюсь.

Я не один. Никогда не был.

Собрав последние капли сил, я нажимаю запястьем на рычаг.

60.

Я врезаюсь прямо в кухонный стол. Я проехал фута три.

Мой драматический побег.

Но это запускает целый ряд событий. Я смутно осознаю большинство из них. Но вот, что я могу воссоздать.

Столкновение опрокидывает вазу с тюльпанами, которую Марджани поставила как грустное маленькое украшение посреди стола и чашку кофе, который Джонатан сделал, но забыл выпить.

Жидкость разливается повсюду. Кофе начинает стекать со стола, большая часть попадает на Терри, который, оказывается, не умер. Он стонет.

Звук кресла, врезавшегося в стол, будит Джонатана, который видит стонущего Терри и вскакивает с кресла, вопя: «О нет, о нет, о нееееееет!» Он бежит на кухню и хватает бейсбольную биту.

Но прежде, чем он успевает что-либо с ней сделать, у двери раздается звон ключей.

Входит Марджани.

Господи, Марджани. Но ее не удивляет ни присутствие Джонатана, ни санитара, ни даже меня, теперь застрявшего между столом и холодильником с крутящимися колесами. И она уж точно не выглядит напуганной.

Она делает очень странную вещь: она улыбается. У нее подрагивает нижняя губа. Но все же она улыбается.

– Что ж, привет, – говорит она Джонатану, застывшему с битой в руках, отвисшей челюстью и потрясенным выражением на лице. – Меня зовут Марджани. Я работаю с Дэниелом. – она изучает комнату.

– Вижу, вы нашли бекон, – говорит она.

Джонатан онемело смотрит на меня. Я пытаюсь пожать плечами. Не знаю, получилось ли.

Она смотрит на меня и, впервые с тех пор, как вошла в комнату, на мгновение утрачивает самообладание, потрясенно отступая. Должно быть, я выгляжу ужасно. Но она берет себя в руки и смотрит мне в глаза.

Привет, Марджани.

Я здесь, Дэниел. Все почти закончилось.

Марджани, я был прав. Это он. Он здесь. Тебе нужно быть осторожной. Он очень опасен.

Мы знаем, кто он. Мы здесь, чтобы помочь тебе. Ты был таким смелым.

Мне страшно.

Мне тоже страшно. Но ты сильный. Поэтому мы тоже будем сильными.

Она подмигивает мне. Она подмигивает мне. Потом она поворачивается к Джонатану.

– Итак, – говорит она невозмутимо, – Кофе есть?

Джонатан растерянно стоит, но потом делает короткий шаг в ее сторону.

– Дамочка, вам надо…

Потом мигает вспышка, а затем взрыв, и комната наполняется дымом, искрами и множеством, множеством гремящих голосов. «ВСЕ НА ПОЛ ВСЕ НА ПОЛ ВСЕ НА ПОЛ НА ПОЛ НА ПОЛ.» Я слышу что-то жутко громкое, а потом что-то врезается в стол, кружа меня на месте, где я застрял у холодильника, глядя в потолок.

Дым немного обжигает и дышать становится все сложнее. Я закрываю глаза, все еще уверенный, что отключаюсь, все еще уверенный, что это последние мгновения, и все равно смирившись с этим, со всем этим.

Я открываю глаза, когда силует ударяется о мое кресло и сползает вниз, а потом встает и пытается пробежать через комнату.

Снова слышится грохот. Фигура останавливается. Я снова закрываю глаза.

Стало тише. Спокойно. Все будет хорошо.

Я открываю глаза. Вентилятор под потолком медленно вращается надо мной. Тени раннего утра появляются и исчезают. Если последним, что я увижу, будет эта кухня, что ж, это моя кухня. Это мой дом. Я сделал его своим. Люди порой прощаются с жизнью в