Просто вместе - Анна Гавальда

— На всю ночь… Постоянно… Брожу до изнеможения, иду за дозой к открытию центра, возвращаюсь и ложусь, чтобы продержаться до следующей ночи. Лучшего способа пока не придумал…

В коридоре раздался какой-то шум. Пес сделал стойку.

— Там кто-то есть… — Венсан запаниковал.

— Камилла? Все в порядке? Это… это твой верный рыцарь, дорогая…

В дверях стоял Филибер с саблей в руке.

— Барбес, лежать!

— Я… Я сме… смешон, да?

Камилла рассмеялась и представила их друг другу:

— Венсан, это Филибер Марке де ла Дурбельер. Мой генерал, это Венсан… тезка Ван Гога…

— Счастлив познакомиться, — ответил Маркиз, пряча саблю в ножны. — Смешон и счастлив… Ну что же… я… Я, пожалуй, пойду…

— Я с тобой, — объявила Камилла.

— Я тоже.

— Ты… Зайдешь в гости?

— Завтра.

— Когда?

— Во второй половине дня. Можно с собакой?

— Ну конечно, вместе с Барбесом…

— Боже! Барбес… Еще один ярый республиканец! — расстроился Филибер. — Я бы предпочел аббатису де Рошешуар!

Венсан бросил вопросительный взгляд на Камиллу.

Она только плечами пожала.

Обернувшийся в этот момент Филибер вознегодовал:

— Черт знает что такое! Имя несчастной Маргариты де Рошешуар де Монпипо не должно стоять рядом с именем этого негодяя!

— Де Монпипо? — переспросила Камилла. — Ну и имена у вас… Кстати… Чего бы тебе не поучаствовать в викторине «Вопросы для чемпиона»?

— Стыдись! Сама прекрасно знаешь почему…

— Ничего я не знаю. Объясни.

— К тому времени как я сумею нажать на кнопку, начнется выпуск новостей…

Она не спала всю ночь. Кружила по комнате, изводила себя, пугалась призраков, приняла ванну, встала поздно, поставила под душ Полетту, кое-как причесала ее, и они отправились на прогулку на улицу Гренель. Зашли в кафе позавтракать, но ей кусок не лез в горло.

— Ты сегодня нервная…

— У меня важное свидание.

— С кем?

— С собой.

— Ты идешь к доктору? — всполошилась старая дама.

После обеда Полетта, как обычно, задремала. Камилла забрала у нее вязанье, укрыла пледом и на цыпочках удалилась.

Она закрылась у себя, раз сто переставила табурет и придирчиво осмотрела кисти и краски. Ее тошнило.

Франк только что вернулся и отправился прямиком к стиральной машине. После истории с испорченным свитером он сам закладывал белье в машину, комментируя, как клуша-домохозяйка, изъяны сушки, растягивающей трикотаж и расслаивающей воротнички.

С ума сойти до чего увлекательно.

Дверь открыл Франк.

— Я к Камилле.

— В конце коридора…

Потом он закрылся у себя в комнате, и она была ему благодарна за проявленную в кои веки раз тактичность…

Оба они чувствовали себя неловко, но по разным причинам.

Вранье.

Причина была одна и та же: страх.

Ситуацию спас он:

— Ну что… Начнем? У тебя есть ширма? Хоть что-нибудь?

Она возблагодарила Небо.

— Видишь? Я натопила. Ты не замерзнешь…

— Потрясный камин!

— Черт, мне кажется, что я попал в кабинет врача, меня это нервирует. Я… Трусы тоже снимать?

— Если хочешь, можешь не снимать…

— Но, если сниму, будет лучше…

— Да. Но я в любом случае всегда начинаю со спины…

— Вот же непруха! Уверен, у меня там полно прыщей…

— Не беспокойся на этот счет: поработаешь голый по пояс на свежем воздухе, и они исчезнут — даже прежде, чем ты успеешь разгрузить первую машину навоза…

— Знаешь, из тебя бы вышел первоклассный косметолог.

— Может быть… Давай, выходи и садись вот сюда.

— Ты бы хоть у окна меня посадила, что ли… Все было бы развлечение…

— Не я решаю.

— А кто же?

— Свет. И не жалуйся, потом тебе придется все время стоять…

— Долго?

— Пока не упадешь…

— Уверен, ты сдашься первой.

— Угу… — буркнула Камилла. Она хотела сказать: «Это вряд ли…»

Она начала с серии набросков, кружа вокруг него. Дурнота отступила, в руке появилась легкость.

А вот он чувствовал себя все скованнее.

Когда Камилла подходила слишком близко, закрывал глаза.

Были ли у него прыщи? Камилла не заметила. Она видела напряженные мышцы, усталые плечи, шейные позвонки, выступавшие под кожей, когда он наклонял голову, позвоночник, напоминающий изъязвленный временем горный кряж, его нервозность, выступающие челюсти и скулы. Синяки под глазами, форму черепа, впалую грудь, худые руки с темными точками — следами уколов. Прозрачная кожа, синие прожилки вен, следы, оставленные жизнью на его теле. Да. Именно это она подмечала в первую очередь: печать бездны, следы гусениц огромного невидимого танка и невозможную, немыслимую застенчивость.

Примерно через час он спросил, можно ли ему почитать.

— Да. Пока я тебя приручаю…

— А ты… ты разве еще не начала?

— Нет.

— Ладно. Ты ничего не имеешь против чтения вслух?

— Давай…

Он раскрыл книгу.

Я чувствую, что отец и мать реагируют на меня на уровне инстинкта (не разума!).

Они не уверены, что хотят видеть меня у себя, — так человек сомневается, стоит ли пускать в дом собаку. Лапы вечно грязные, да и кудлат ужасно.

Он всем причинит неудобство. И лает слишком громко.

Одним словом, грязное животное.

Так-то оно так, но ведь у зверя человеческая история, у пса — пусть он всего лишь пес — человеческая душа. Тонкая душа, чувствующая, что думают о ней окружающие, тогда как обычная собака на это не способна.

Да ведь этот пес — сын нашего отца, но его так часто выпускали на улицу, что он, сам того не желая, стал очень злым. Ну так что же! Отец давно забыл эту деталь, так зачем о ней говорить…

Он откашлялся.

Ес… Ох, извини… Естественно, пес сожалеет, что притащился сюда; на пустыре его одиночество было менее тяжким, чем в этом доме, несмотря на все их любезности. Животное явилось с визитом, дав слабину. Надеюсь, мне простят этот ложный шаг, я же, со своей стороны, постараюсь…

— Стоп, — скомандовала Камилла. — Довольно. Остановись, пожалуйста. Хватит.

— Тебе мешает?

— Да.

— Прости.

— Все. Теперь я тебя знаю…

Камилла захлопнула блокнот, и к горлу снова подступила тошнота. Она задрала подбородок и запрокинула голову назад.

— Все в порядке?

— …

— Так… Ты повернешься ко мне лицом, сядешь на стул, расставишь ноги и положишь руки вот так…

— Уверена, что мне стоит раздвигать ноги?

— Да. А руку… ты… Согни ее в запястье, а пальцы держи расслабленными… Подожди… Не шевелись…

Она порылась в своих вещах и показала ему репродукцию картины Энгра.[54]

— Вот так…

— Кто этот толстяк?

— Луи-Франсуа Бертан.

— Кто он?

— Будда буржуазии — сытый, богатый, торжествующий… Это не моя характеристика — так написал о нем Мане… Изумительно точно, согласен?

— Хочешь, чтобы я принял такую же позу?

— Да.

— Ну… Ладно… Расставить так расставить…

— Эй… Оставь в покое свою пиписку… Вот так… Меня твой прибор не интересует… — успокоила его Камилла, листая свои наброски. — На, посмотри. Вот он какой…

— Ох!

Одним коротким словечком он выразил разочарование и растроганную нежность…

Камилла села, положила планшетку на колени, встала, подошла к мольберту… Ничего не получается… Она занервничала, обругала себя последними словами, прекрасно сознавая, что просто пытается оттолкнуть от себя пустоту, сделать шаг назад от края пропасти.

В конце концов она поставила лист вертикально и решила сесть на одном уровне со своим натурщиком.

Наконец решилась, набрала в грудь воздуху и тут же разочарованно крякнула: сангины в коробе не было. Графит, перо, сепия.

А модель ясно дала понять — только сангина. Неоклассик и романтик.

Она оторвала локоть от стола. Рука повисла в пустоте. Пальцы дрожали.

— Главное — не двигайся. Сейчас вернусь.

Она кинулась на кухню, нашла бутылку джина и утопила свой страх. Постояла с закрытыми глазами, держась за край раковины. Так… Еще глоток… На дорожку…

Когда она вернулась, он поднял на нее глаза и улыбнулся.

Он знал.

Эти люди всегда узнают друг друга. Даже самые униженные и смирившиеся.

Это как зонд… Или радар.

Деликатное участие, отпущение грехов…

— Тебе лучше?

— Да.

— Тогда вперед! Пора начинать!

Он держался очень прямо и слегка отчужденно — совсем как она. Заставив себя успокоиться, посмотрел прямо в лицо той, что унижала его, сама того не понимая.

Его взгляд был печальным и просветленным.

Больным.

Доверчивым.

— Сколько ты весишь, Венсан?