Новая алмазная сутра - Бхагаван Раджниш
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
К тому времени, когда они пришли, Ошо уже лежал в постели, и он разговаривал с ними из постели около двух часов. Он сказал, что поскольку мы не способны слушать его, то почему он должен приходить в Будда Холл каждый вечер? У него очень сильная боль, и он живет только для нас; только для нас он приходит говорить каждый вечер, и если мы не можем даже слушать...
В комнате было пронизывающе холодно и темно, горела только небольшая лампа около кровати, и Ошо говорил шепотом, так что Нилам, Анандо и Амрито должны были приблизить свои головы очень близко к Ошо для того, чтобы услышать. Я стояла в ногах постели, наблюдая, и была в таком шоке, что я даже не знала, что я чувствую.
Я спрашивала себя: "Что я чувствую?" - и я не знала. Я была совершенно чистым листом, я не могла регистрировать, что происходит со мной. Ошо говорил, что он покинет тело, и Нилам плакала. Анандо пыталась шутить с Ошо, но его чувство юмора казалось, не работало - очень опасный знак. В конце концов, мои эмоции вышли как приливная волна, и я разрыдалась: "Нет, ты не можешь уйти. Мы не готовы.
Если ты уйдешь сейчас, я уйду вместе с тобой". Он помедлил, поднял свою голову с подушки, чтобы посмотреть на меня... Я рыдала, и все же я чувствовала, что это превращается в драму. Мы все окоченели от холода и плакали, и в конце концов Нилам сказала: "Давайте дадим Ошо поспать".
Ошо обычно немного ел ночью. Это изменялось в зависимости от того, как он себя чувствовал, но эти несколько месяцев он что-то съедал два или три раза за ночь.
Если его желудок был полон, это помогало ему спать, и он однажды сказал нам, что это началось, когда за ним ухаживала его бабушка, и она давала ему сладости.
Он ел около полуночи, так что когда он звал меня, я брала еду, он сидел на постели, а я сидела на полу. Я ждала... но он больше ничего не говорил о том, чтобы оставить тело. Он говорил совсем о других вещах, как будто ничего не произошло, и я старалась быть очень-очень спокойной и не собиралась напоминать ему.
Он пришел разговаривать с нами на следующий вечер, и с того вечера аудитория больше не была аудиторией, а была собранием медитирующих. Изменилось качество того, как мы слушали, и даже, несмотря на то, что прибывали новые люди, они соскальзывали в это качество, как в шелковую перчатку.
Несколькими неделями позже в конце каждого дискурса Ошо начал вводить нас в медитацию, которая начиналась с джиббериш. Каждый в зале позволял вылетать бессмысленной чепухе из его ума. Ошо потом говорил нам: "Стоп, полностью замрите", - и мы сидели, неподвижные, как статуи. Потом: "Отпустите себя", - и мы раскидывались на полу. Когда мы лежали на полу, Ошо мягко вводил нас в молчаливые пространства, которые должны были стать нашим домом. Он дал нам вкус нашего внутреннего мира, где мы однажды поселимся навсегда. И потом он возвращал нас назад и спрашивал: "Можем мы праздновать собрание десяти тысяч будд?"
•••Алмаз - это самая твердая субстанция в мире, и некоторые из моих самых трудных дней с Ошо были, когда он пытался разбить мое бессознательные женские обусловленности. Возраст этих обусловленностей измеряется столетиями; они такие глубокие, что очень трудно не ассоциироваться с ними и видеть, что это не я. Вы должны понять, что под "столетними обусловленностями" я имею в виду то, что мой женский ум запрограммирован моей матерью, а ее - ее матерью и так далее. И еще вам потребуется если не принять, то по крайней мере поиграть с идеей, что наши умы не "новые". Наши умы - это собрания умственных стереотипов, которые прошли сквозь века.
Никто никогда не давал женщинам так много возможностей раскрыть себя как индивидуальности и быть свободными от рабства, как Ошо. Вокруг Ошо всегда было матриархальное общество. Мне нравилось слышать все восхваления женщин в дискурсах Ошо на протяжении многих лет, и я слышала, как мужчины-санньясины жаловались, что они родились не того пола в этой жизни. Но в начале 1988 года Ошо уделил внимание другой стороне женщин. Видимо, мы получили так много сострадания, потому что мы нуждались в нем.
Через женские обусловленности труднее пройти, так как мы позволяли, чтобы с нами обращались как с рабынями, и глубоко внутри женщина по-прежнему обладает менталитетом рабыни. В ответе на вопрос Маниши, когда она спрашивала об учениках, с которыми обращаются как-то особенно, он ответил:
...это не вопрос, Маниша, что специальное обращение означает "переезд в Лао-Цзы (дом Ошо) и ежедневные личные беседы с мастером". Если ты осознаешь, что ты спрашиваешь... ты видишь ревность? Ты видишь свою женщину?"
Он продолжал объяснять, что люди приходят увидеть его, только если это связано с их работой. Что не каждый человек в коммуне может делать ту же самую работу.
Кто-то должен приготавливать его еду, кто-то должен делать заметки и выполнять работу секретаря. Он объяснил, почему Анандо подходит к своей работе, а у Маниши есть ее работа. Он продолжал:
"Первая коммуна разрушилась из-за женской ревности. Они постоянно ссорились.
Вторая коммуна была разрушена из-за женской ревности. И это третья коммуна и последняя, потому что я начинаю уставать. Иногда я думаю, что может быть Будда был прав, что он не разрешал ни одной женщины в своей коммуне в течение двадцати лет. Я не за него: я первый, кто позволил мужчинам и женщинам иметь ту же самую, одинаковую возможность для просветления. Но я обжег свои пальцы дважды, и это всегда была ревность женщин. И все же я упрямый человек. После двух коммун, когда огромные усилия были потрачены зря, я начал третью коммуну, но я не создал никакого отличия - женщины по-прежнему руководят ею. Я хочу, чтобы женщины здесь, в коммуне, не вели себя как женщины. Но маленькие ревности..."
("Хаякуджо: Эверест Дзен")
Я также была в шоке однажды вечером, сидя на дискурсе, когда Ошо сказал:
"...Как раз сегодня утром Девагит работал с моим зубом. Первый раз за все годы, когда я встал с зубоврачебного кресла, я спросил его: "Ты удовлетворен?"... потому что я видел его неудовлетворенность, он не смог сделать ту работу, которую он хотел, с моим зубом. Вечером я сказал, чтобы он закончил ее, потому что кто знает о завтра? Может быть, меня не будет здесь, тогда пломбирование моего зуба будет абсолютно абсурдным. Он сделал все, что мог, но я мастер, который учит каждого присутствию в каждый момент.
И даже люди, которые близки ко мне, продолжают спрашивать меня: "Ты любишь меня, Бхагван?" Я не могу по-другому. Это не вопрос ваших качеств, моя любовь безусловна. Но я вижу бедность человеческого сердца. Оно продолжает спрашивать: "Я нужен?" И если вы не свободны от желания быть нужным, вы никогда не узнаете свободу, вы никогда не узнаете любовь, и вы никогда не узнаете истину. Из-за этой истории я должен сообщить вам: Четана работает очень много, постоянно, заботясь, чтобы мне во всем было хорошо, но она продолжает спрашивать: "Ты любишь меня?" Я сижу в зубоврачебном кресле, мне только что дали максимальную дозу обезболивающего, и она спрашивает: "Ты любишь меня?" И поскольку я обещал своему дантисту: "Я не буду говорить...", но это невозможно. Поскольку я не сказал: "Я люблю тебя", она была так обеспокоена, что забыла положить полотенце в мою ванную комнату. Мне пришлось принимать ванну без полотенца. Позже, когда я спросил ее, она сказала: "Извини меня". Но это не только ее ситуация. Это ситуация почти каждого. А все мое учение заключается в том, что вы должны иметь уважение к самому себе. Это унижение достоинства, когда вы просите это, и особенно мастера, чья любовь уже дана вам. Зачем быть нищим? Мои усилия здесь в том, чтобы сделать из вас императоров. В тот день, в тот момент, когда вы поймете потрясающее великолепие присутствовать в настоящем, ничего больше не нужно. Вас достаточно. Из этого возникает огромная радость: "Ага! Мой бог! Я был здесь, а искал везде в других местах".
Я сознательно не требовала: "Любишь ли ты меня?" - но Мастер работает и с бессознательным. Он поднимает бессознательные желания на поверхность, потому что если их однажды увидеть и понять, они больше не влияют на человека. Этот инцидент был результатом серии стоматологических сессий, в которых Ошо работал с моим бессознательным, а Девагит работал над его зубами.
В то время как Девагит вертелся вокруг рта Ошо с наставленными стоматологическими инструментами, Ошо затоплял нас потоком слов. На типичной сессии были Амрито, Девагит, Нитти, Анандо, сидящая на стуле справа от Ошо, где она делала заметки, и я, сидящая слева от него рядом с Нитти. Ошо иногда вынимал руки из-под одеяла, которым он был прикрыт, и ударял Нитти или Ашу, которые иногда ассистировали Девагиту. Или он держал одну из их рук, и тогда им было очень трудно работать. Иногда он отрывал пуговицы на одежде Анандо или постукивал по ее горлу или по сердечной чакре. Это было очень интересно, за исключением того, что я теряла свое чувство юмора во время этих сессий. Монолог шел примерно такой: