Пожиратель женщин (Сборник) - Шарль Эксбрейа

В самом деле, я не хочу этого, думала старшая сестра Амброуз. Ее воображение нарисовало крайне яркую сцену. Сэр Важная Персона или Кто-то Другой, выступающий обвинителем, высокий, вынюхивающий похожим на птичий клюв носом, вперивающий в нее внушающий ужас пристальный взгляд, большие пальцы рук изогнуты на белых полосках, спускающихся с воротника его мантии.

— А теперь, старшая сестра Амброуз, вы, видимо, хотите сказать его светлости и присяжным заседателям, что узнали из разговора между обвиняемой и ее кузиной, который вы слышали.

Смешки в зале. Судья, выглядящий, ужасающе в одежде алого цвета и белом парике, наклоняется вперед и смотрит из кресла вниз.

— Если прекратится смех, я расскажу это суду.

Молчание. Сэр Важная Персона снова наносит удар по мячу:

— Итак, старшая сестра Амброуз...

Нет, она никоим образом не хотела такой огласки.

— Думаю, вы правы, Беа, — сказала она. — В конце концов старший инспектор не спрашивал меня, слышала ли я случайно их ссору.

Конечно, он не знает об этом и, если ей повезет, никогда не узнает.

Мисс Шарп почувствовала, что наступило время изменить направление беседы.

— Как воспринял известие о смерти доктор Штайнер? — спросила она. — Вы всегда говорили, что он старался, чтобы Болам ушла в другую больницу.

— Это другая чрезвычайная неожиданность! Он был ужасно расстроен. Я ведь сказала вам, что он был с нами, когда мы обнаружили тело? Знаете, он потерял контроль над собой. Повернулся к нам спиной, и я видела, как вздрагивали его плечи. Он плакал, я думаю. Я никогда не видела его таким расстроенным. Не правда ли, странный народ, а, Беа?

Это был страстный крик негодования и протеста. Люди настолько экстраординарны! А вы думали, что знаете их. Вы работали с ними целые годы, проводили больше времени, чем с семьей или близкими друзьями, знали каждую черточку их лица. И все время они оставались скрыты в себе. Скрытыми, как доктор Штайнер, который плакал над телом мертвой женщины, никогда не нравившейся ему. Такими скрытыми, как доктор Багли, который крутил любовные дела с Фредерикой Саксон, о чем долгое время никто не догадывался, до тех пор, пока мисс Болам не обнаружила их и не рассказала его жене. Такими же скрытыми, как мисс Болам, забравшая с собой в могилу Бог знает какие секреты. Мисс Болам, скучная, заурядная, ничем не выдающаяся Энид Болам, которая вызвала в ком-то столько ненависти, что закончила жизнь со стамеской в сердце. Такими же скрытыми, как этот неизвестный сотрудник, который появится в клинике утром в понедельник, одетый как обычно, выглядящий как обычно, разговаривающий и улыбающийся как обычно, — и этот... тот, кто окажется убийцей.

— Будь проклят улыбающийся негодяй! — внезапно воскликнула сестра Амброуз. Она подумала, что эта фраза взята ею из какой-то пьесы. Вероятно, Шекспир. Большинство цитат она черпала из его пьес. А сейчас его выразительный, злорадный стиль наиболее соответствовал ее настроению.

— Вам надо поесть, — решительно сказала мисс Шарп. — Что-нибудь легкое и питательное. Думаю, запеканку мы оставим до завтрашнего дня, а сейчас возьмемся за вареные яйца?

Она ожидала у входа в парк святого Иакова, как раз там, где он и рассчитывал, ее найти. Пересекая площадку для гуляний и увидев хрупкую фигурку, грустно стоявшую у памятника погибшим во время войны, Нагль почувствовал себя почти виноватым. Настоящий ад находиться здесь сырым вечером. Но ее первые слова убили порыв сострадания:

Нам надо было встретиться в другом месте. Это хорошо для тебя. Конечно, по пути к дому.

Она вела себя, словно сварливая и невнимательная жена.

— Тогда возвратимся назад, в квартиру, — насмешливо предложил он. — Мы можем сесть в автобус.

— Нет. Не в квартиру. Не в этот вечер.

Он улыбнулся в темноте, и они направились вместе в черную тень деревьев. Брели порознь по маленькой дорожке, и она не предпринимала попыток приблизиться к нему. Он спокойно смотрел на ее профиль, на лицо, лишенное теперь следов переживаний, хотя выглядела девушка совершенно разбитой. Внезапно она сказала:

--- Этот старший инспектор очень сильно все высматривает? Не так ли? Как ты думаешь, он подозревает нас?

Это была детская потребность в защите. И в то же время она говорила почти беззаботно.

— Ради Бога, что выпытывал старший инспектор? — грубо спросил Нагль. — Меня не было в клинике, когда она умерла. Ты хорошо знаешь, что я делал.

— Но я не была с тобой. Я была там, на своем месте.

— Никто тебя долго не будет подозревать. Врачи видели, это. Мы все оговорили раньше. Ничего плохого не может произойти, если ты будешь быстро соображать и слушаться меня. Вот все, что я хочу от тебя»

Она слушала его кротко, как ребенок, но наблюдая ее усталое, невыразительное лицо, он чувствовал, что находится в обществе незнакомки. Лениво подумал, не хотели ли они когда-либо освободиться друг от друга. И вдруг почувствовал, что она не была жертвой.

Когда они пришли к озеру, девушка остановилась у воды и пристально посмотрела на ее поверхность. Из темноты доносился далекий собачий лай и кряканье уток, Нагль чувствовал запах вечернего ветерка, соленого, как морской бриз, и дрожал. Повернувшись, изучал ее лицо, опустошенное усталостью, а перед внутренним взором стояла другая картина: широкая бровь под белой шапочкой медсестры, локон золотистых волос, громадные серые глаза, в которых не было ничего, уменьшающего их красоту. Попытался обдумать новую идею. Могло, конечно, ничего не получиться. Легко могло не получиться ничего. Но картина скоро будет закончена, и он сможет избавиться от Дженни. Через месяц он в Париже, но Париж удален только на часы полета, и он будет часто возвращаться назад. А с Дженни пути разойдутся, и он попытается схватить своими руками новую, полноценную жизнь. Иначе его ждет более худший удел, нежели женитьба на наследнице тридцати тысяч фунтов.

 Медсестра Болам жила в узком, окруженном верандами доме на Семнадцатой Реттингер-стрит, Н-В, 1. На хорошо знакомом нижнем этаже ее встретила смесь запахов жареного сала, полированной мебели и застоявшейся мочи. За дверью стояла детская коляска для близнецов с переброшенным через ручку пятнистым пододеяльником. Запах стряпни чувствовался менее сильно, чем обычно. Она очень задержалась сегодня вечером, и жильцы нижнего этажа давно закончили ужин. С тыльной части дома слабо доносился плач ребенка, почти заглушенный звуками телевизора. Она услышала государственный гимн. Передачи Би-Би-Си закончились до следующего дня.

Поднялась на первый этаж. Здесь запах пищи был еще слабее, его перебивал специфический запах домашнего дезинфицирующего средства. Жилец первого этажа был помешан на чистоплотности, как жилец подвального этажа на выпивке. Обычно там .на подоконнике лежала записка. Сегодня вечером в ней значилось: «Не ставьте здесь грязные бутылки из-под молока. Этот подоконник личный. Имейте в виду». Из-за коричневой полированной двери, несмотря на поздний час, доносились звуки пылесоса, ревущего во всю глотку.

Теперь третий этаж, здесь их собственная квартира. Она остановилась на ступеньке последнего марша лестницы и оглядела результаты трогательной попытки улучшить внешний вид жилища. Стены были покрашены белой масляной краской. Ступени покрыты половиками из серого драгета. Дверь окрашена в яркий желто-лимонный цвет, веселил глаз медный дверной молоток в виде лягушачьей головы. На стене, старательно расположенные одна над другой, висели три гравюры с изображением цветов, которые она купила в маркете на Бервик-стрит. До сегодняшнего вечера ей нравились результаты ее труда. Действительно, вход приобрел вполне приличный внешний вид. Она почувствовала, что появилась возможность приглашать на чашку кофе гостей, например миссис Босток из клиники или даже старшую сестру Амброуз, не извиняясь и не оправдываясь при этом.

Но сегодня вечером, освободившись, чудесно освободившись навсегда от самообмана бедности, Марион Болам увидела квартиру такой, какой та была, — низкой, темной, душной, зловонной и жалкой. Сегодня вечером она впервые осознала, как ненавидит каждый кирпич дома на Реттингер-стрит.

Нерешительно переминаясь, она собиралась с духом, прежде чем войти в квартиру. Было так мало времени подумать, наметить планы. Она отчетливо представила, что увидит, когда откроет дверь комнаты матери. Кровать сто- ' яла у окна. Летними вечерами миссис Болам лежала и наблюдала заход солнца за зубчатыми скатами крыш и трубами, изогнутыми расстоянием; башенки вокзала святого Панкратия темнели на пламенеющем небе. Сегодня вечером шторы были задернуты. Патронажная сестра уложила мать в постель, оставила на столике у кровати телефон и портативный радиоприемник, а рядом колокольчик, которым можно в случае необходимости вызвать жильца из квартиры ниже. Лампа у изголовья включена, маленький оазис света в окружении тьмы. В другом конце комнаты тянулась полоса света от электрического камина, только одна полоса, рассчитанная создать впечатление уюта в октябрьский вечер. Сразу же после того, как она откроет дверь, мать встретит ее взглядом глаз, блестящих от удовольствия и ожидания. И нестерпимо радостное приветствие и такие же нестерпимые вопросы о том, как прошел день.