Перекресток судеб - Евгений Щепетнов

Нападающие добежали до стены, оставив по дороге сотни убитыми и ранеными, и остановились возле рва, наполненного водой из речки по специально прорытому каналу.

Несколько десятков солдат с разбегу бросились в воду, чтобы переплыть широкую канаву, и тут же пожалели о своем порыве – под водой, как оказалось, их ожидал сюрприз – острейшие колья, протыкающие тело, как копьем. Да это и были копья, вбитые в дно, и когда солдаты, отягощенные кольчугами и оружием, начинали погружаться, они нанизывались на острия, истошно крича и взбивая кровавую пену. Во рву осталось около сотни нетерпеливых бойцов – это были солдаты в легкой броне, в основном арбалетчики и мечники. Тяжелые копейщики в мощной пластинчатой броне с большими щитами не рискнули сунуться в ров и теперь стояли под градом стрел, прикрывая себя и товарищей, набрасывающих на ров заранее приготовленные длинные шесты и бревна.

Задержка стоила армии еще не менее сотни солдат, расстрелянных, как на тренировочной площадке. С высоты стен удобно выбирать цель и трудно промахнуться, когда бьешь по густой толпе. На стене потерь почти не было, стрелки били почти наугад, не прицеливаясь и особо не высовываясь за парапет, – так приказал Геор, однако их стрелы почти всегда находили цель.

Наконец армия навела мосты, и с яростными криками толпа понеслась к стене, подымая длинные лестницы со стальными крючьями, цепляя их за край. Арды тут же схватили длинные шесты с развилкой на конце и начали сталкивать лестницы вместе с взбирающимися по ним солдатами.

На штурмующих полетели камни, разбивая головы, ломая кости, сбивая с лестниц вниз, на солдат, взбирающихся следом. Через считаные минуты внизу образовался вал из шевелящихся и замерших окровавленных тел. Однако живые латники, увлеченные единым порывом, не замечали, как над полем боя проносится серп богини Смерть, собирая обильную жатву. Они были будто пьяны, и все, о чем думали, – лишь бы добраться и разорвать тех тварей, которые пытаются противиться их натиску.

«Твари» тоже впали в боевой экстаз – арды рычали, визжали, завывали и радостно хохотали, когда очередной булыжник разбрасывал желто-красные мозги солдата по баррикаде из трупов или когда пущенная стрела выходила из затылка солдата, только сегодня утром мечтавшего вернуться к своей матери в деревню.

И с той, и с другой стороны люди потеряли человеческий облик, превратившись в диких зверей, одержимых манией убийства.

Убить! Убить! Убить! – больше никаких мыслей, никаких желаний. Убить – и не быть убитым, вот что было важно сейчас, сию минуту!

Несмотря на то что защитники скинули больше половины лестниц, часть все-таки удержалась, и по ним полезли латники, держа в руках обнаженные мечи. Щиты отброшены – со строевыми щитами по лестницам не полазишь. Защитники крепости тоже бросили щиты – двумя руками бить топором сподручнее, а на стене особо не развернешься.

Первые солдаты с ревом ворвались на стену и тут же полегли, изрубленные, проколотые, рассеченные. Арды сплеча рубили топорами – могучие, высоченные, закованные в сталь воины. Мерно опуская и поднимая топоры, наточенные до бритвенной остроты, они походили на лесорубов. Удара топора не выдерживали никакие доспехи. Даже если лезвие не прорубало пластину брони, оно вминало ее в тело так, что под ней оставалось месиво из мяса, костей и крови, не способствующее веселой и радостной жизни.

Жересар никогда не дрался в битве, и уже тем более против тех, кого он лечил всю свою сознательную жизнь. Первый налетевший на него солдат едва не убил лекаря – увидев солдатскую форму, Жересар замер, подняв топор, и, если бы не девушка из «теней», всадившая длинный клинок в грудь врага, мог остаться без головы.

– Ты чего застыл?! – Девица врезала по плечу лекаря так, что пошел звон, будто она ударила не в покрытое кольчугой плечо, а в кузнечную наковальню. – Бей, не стой! Другой раз я могу не успеть!

Жересар выругался и вышел из ступора, выбросив из головы все мысли о том, что он бьется против «своих». Осталось лишь желание хорошо сделать свою работу. А теперь его работа – убивать!

Следующий взобравшийся по лестнице солдат получил сокрушительный удар громадным топором лекаря. Полукруглое серебристое лезвие мелькнуло в воздухе и врезалось парню в левую ключицу, прошло сквозь пластинчатый доспех, будто сквозь трухлявый пень, вышло под правой рукой, развалив тело на две части.

Кровь залила Жересара с ног до головы, брызнув горячим соленым фонтаном, словно бог войны совершил ритуал приобщения некогда мирного лекаря к воинскому делу.

Лекарям было запрещено брать в руки оружие, когда они находились на службе в армии. Их не убивали, а брали в плен и потом выкупали или обменивали на своих. Потому сейчас Жересару казалось странным то, что с ним происходило, и он уже не чувствовал себя тем Жересаром, каким был когда-то. Впрочем, он уже давно стал другим, оставалось сделать последний шаг, и он сделал его.

Топор опускался и снова поднимался, с каждым ударом лишая жизни одного из людей. Стоило показался голове за парапетом, как тут же ее владелец падал вниз, лишаясь этой самой головы. На том участке, где стоял бывший лекарь, ни один штурмующий не смог взойти на стену. Даже арды с легким ужасом поглядывали на Жересара, возвышающегося над всеми, как осадная башня. Он был залит кровью, а его глаза сверкали каким-то странным красным блеском, будто в них отражалось пламя преисподней. Он не получил ни одной раны, а стрелы облетали его стороной, как отведенные рукой богов. Нападавшие просто не успевали нанести ему ран, умирая, будто мухи, прихлопнутые мухобойкой скучающего трактирщика.

Несмотря на потери, озверевшие солдаты лезли на стену, как будто эта война была для них не обязанностью за не очень большие деньги, а личным делом, личной местью дикарям, посмевшим устроить свой город на земле Замара. Возможно, это проснулось что-то вроде родовой памяти: видишь арда – убей его! Иначе он убьет тебя!

А может быть, и вправду солдаты хотели отомстить за погибших товарищей, за ночи без сна и недоедание последних дней и ночей. И неважно, что солдат никто сюда не звал, что фактически они были агрессорами, убийцами, напавшими на мирный город.

Все новые и новые лестницы вцеплялись в стены, и все больше солдат то молча, то с криками и стонами падало вниз, ко рву, уже заполненному плавающими в бурой жиже трупами. Ноги бойцов скользили по камню стены – кишки, кровь, мозги, лохмотья мяса и кожи мешали биться всем: и защитникам, и штурмующим крепость.

Внезапно в уши Жересара ворвалось глухое утробное пение, как будто пел огромный, многоголосый хор. Этот монотонный, странный и страшный звук накрывал поле боя, заглушая крики боли, боевые кличи и звон клинков.

Арды-мужчину пели Песню Боя – ритмично, заунывно, будто одновременно и прощаясь с жизнью, и черпая силу духа для битвы.

Жересар разобрал слова – они были просты, почти без рифмы, и говорилось в них о том, что воин должен убить и умереть с честью, что его ждут боги, что не жить человеку вечно, да и не для чего жить вечно, и главное для бойца – убить или умереть.

Топоры ардов поднимались и поднимались, как будто они рубили лес, а «лес» все лез и лез на стену, будто в солдат вселились демоны, лишившие их разума.

До заката армия Юбара потеряла три тысячи убитыми и втрое больше ранеными. Эта битва была впоследствии названа Вечер Черных Лесорубов – уж очень арды в тот момент напоминали этих самых лесорубов. Фактически за одну битву была потеряна половина бойцов карательного корпуса. Большая часть раненых впоследствии умрет от тяжелых ран и горячки, занеся грязь в открытые раны.

Только лишь когда начало темнеть, армия, потрясенная потерями, усталая, голодная, больная, стала отходить к лагерю, унося с собой раненых бойцов. Дух ее был потерян почти напрочь. Впереди ожидались смертельно опасные ночи и голодные дни в ожидании нового обоза.

В столицу срочно полетела почтовая птица, несущая записку с воплем о помощи – Юбар требовал на подмогу Корпус морской пехоты и новых магов взамен убитых, сообщал о своих потерях, понесенных в результате коварных, подлых действий противника.

Он не сообщил ни о тупой попытке взять крепость нахрапом, без подготовки, ценой тысяч жизней солдат, не написал о том, как во время обеда доверенный лекарь всыпал в котлы, кипящие на кострах, по щепотке мазиса, хранящегося в тайных сумах специально для тех случаев, когда солдат надо взбодрить, невзирая на последствия. Наркотики применялись в армии тогда, когда нужно было сделать так, чтобы солдаты, забыв о смерти, об усталости, о голоде, шагали туда, куда укажут офицеры, пока не упадут от изнеможения. Юбар решил, что наступил именно тот случай.

Официально практика опаивания солдат мазисом не разглашалась, но лекари и командование знали о таких случаях и держали запас наркотика, достаточный для нескольких десятков тысяч солдат. Вот и получился единый порыв. Вот почему у солдат отсутствовал обычный страх смерти, вот почему они лезли наверх, невзирая на последствия.