Он не хотел предавать - Феликс Меркулов

У Леже нервно дрожали руки. Шепот его становился все тише и тише. От табачного дыма в камере стало сизо. Они сидели на полу, прислонившись спинами к прохладной стене. Даже на расстоянии от Леже бритоголовый ощущал, как бывшего пилота трясет мелкий озноб, когда он рассказывал о Кричевской.

— Она страшный человек. С виду такая невинная. Если бы ты ее видел! Светлые волосы, бархатистая, как персик, кожа и зеленые глаза. Пронзительно зеленые, как утренний океан. Найди ее. Я хочу, чтобы она узнала, что такое боль. Пусть ей будет больно. Мне кажется, она из тех, кто никогда в своей жизни не страдал. Не надо ее убивать, пусть живет. Я бы ее просто изуродовал… Изуродовал лицо, тело. Почему сейчас не клеймят преступников? Во Франции раньше преступниц клеймили. Это негуманно. Да, я лично не хотел бы ходить с клеймом на лице. Но в природе у хищников есть предупреждающая раскраска. У змеи — яркие пятна. В природе гуманнее. А у нас? Эта змея лежит с тобой в постели, и ты ее греешь и не знаешь, что это не человек. Она страшнее мамбы, которая должна ужалить, чтобы не отравиться собственным ядом. Страшнее галапагосского варана. Я преступник. Я убийца. Я убил двоих людей, которые мне ничего не сделали. Не думаю, чтобы я раскаивался в этом. Но я хотя бы осознаю, что сделал. А она абсолютно не сознает!

Расширенные зрачки Леже, темные, пьяные от крепкого табака, уставились на сокамерника.

— Порой она мне снится. Я держу ногу на педали газа… Она рядом. Я хочу ее размазать по стенке, а она смеется, и у меня ничего не выходит. Я бы хотел, чтобы она оказалась в инвалидном кресле, без ног, уродиной, чтобы ни один пластический хирург за нее не взялся. Когда ты найдешь ее, не слушай ни одного слова! Она обязательно будет лгать. Она лжет, как дышит. Два раза во Франции ее тестировали на детекторе лжи, и она обманула детектор. Потому что она уверена, что ни в чем не виновата. Она так часто лжет, что сама в это верит. Когда я встречался с ней в Москве после смерти ее мужа, она мне стала рассказывать про несчастный случай! Мне! Тому, кто сидел за рулем!

Леже истерично потряс себя за воротник красной робы.

— Я был потрясен. Я такого еще не видел. Я знал парней, которые жрали колеса и мазались всякой дрянью, так что жили в двух реальностях, но она была чистой! И она мне рассказывала про несчастный случай! А когда я ей напомнил, как все было, она посмотрела на меня так, будто я только что ее разбудил и она не понимает, где она находится и что я здесь делаю.

Леже умолк. Трясущимися руками поднес к губам кончик сигары и глубоко затянулся. Бритоголовому показалось, что в уголках глаз бывшего гонщика блестели капли. Слезы? Леже резко провел рукавом робы по лицу.

— Когда Улисс плыл мимо острова сирен, он приказал привязать себя к рулю и залепить уши воском. Когда эту женщину взяли, она заплела мозги одному молодому офицеру Интерпола, и он помог ей выпутаться. Он прилетал ко мне.

Бритоголовый сокамерник сжал мальцы так, что хрустнули костяшки.

— Как это — прилетал?

— Сначала я получил от него письмо. У нас с той женщиной осталась связь. Через контору ее адвоката в Париже. Сначала нужно отправить письмо из Франции без обратного адреса на адрес офиса. В письме никаких имен. Адрес электронной почты. Каждый раз для рассылки создавался новый ящик. В письме — инструкция по месту встречи.

— Как у шпионов, — буркнул бритоголовый.

— Ее отец был советским дипломатом. Этим все сказано. На месте я должен был найти заложенную капсулу в банке из-под кофе или в смятой пачке сигарет «Житан». Так мы договаривались о свидании. Вместо нее явился русский интерполовец. Мы встретились с ним в кафе на левом берегу.

Леже затянулся со всхлипом. Огонек сигары едва не обжег ему руку.

— Когда он мне все рассказал… Про нее… Я все понял. Она задурила ему голову. Все свалила на меня. Естественно! Этот офицер смотрел на меня как… Как на своего личного врага.

— Как его звали?

— Он не представился. Не помню.

— Документы?

Леже наморщил лоб.

— Да-а, он показывал мне свои корочки, как я забыл? Но я плохо читаю по-русски. Смешно, да? Говорю свободно, а когда приехал в Москву, то с трудом читал названия улиц. Интерполовец не мог этого предположить. Он сунул мне под нос корочки, но я ничего не разобрал. Увидел только эмблему. Он предупредил меня, чтобы я немедленно исчез. Меня, оказывается, искали и уже взяли под наблюдение. Он подсказал мне, как выехать из страны. Сам довез до итальянской границы. Я все понял. Он ей поверил. Он думал, что я убил ее мужа, потому что спал с ней. Мне стало смешно. Мы ехали на арендованной машине через Дижон до Гренобля. Он не разрешил мне зайти домой взять вещи, собраться — прямо из кафе мы поехали на метро в компанию «Hertz», где у него заранее был заказан автомобиль. Мне он велел сесть рядом. Глаз не спускал. В туалет по дороге ходили вместе. Когда доехали до Фонтенбло, он свернул в лесопарк, замаскировал белой клеящей лентой фирменные знаки и телефоны компании «Hertz» и сменил номера. Вблизи смотрелось грубо, но на скоростной автостраде, на скорости сто тридцать, можно было проскочить незаметно.

— Когда это было?

— В феврале. Весело для меня начался Миллениум, ничего не скажешь! — усмехнулся Леже. — Я не знал, куда он меня везет, и даже думал, не собирается ли он меня прикончить? И тогда я ему стал рассказывать про нее, кто она на самом деле. Я боялся. Я в самом деле жутко его боялся. Я ему рассказал, как все было на самом деле, и, как дурак, через каждое слово повторял: «Ты видишь? Откуда я мог это узнать? Это Любовь сама мне рассказала». Я молился, чтобы он мне поверил.

— А он?

— Не знаю, но до итальянской границы я добрался живым. Он перевез меня на ту сторону, мы добрались до Сузы, и там он меня оставил. Отдал мне машину, деньги, только приказал не пользоваться кредитными картами, пока не доберусь до Африки. Сказал, чтобы в объезд Турина я добирался до Генуи и там нелегально постарался сесть на любой сухогруз до Палермо, а оттуда прямиком до Туниса. Так я и сделал.

Бритоголовый слушал, то сжимая, то разжимая кулаки. На руках вздувались мощные мышцы.

Леже истерично вздрогнул, когда неожиданно о стальные прутья решетки загремели ключи.

— Это за мной, — сказал бритоголовый.

Леже вскочил и начал торопливо диктовать связной адрес адвокатской конторы в Париже:

— Ты запомнил? Повтори!

— Запомнил.

Бритоголовый повторил слово в слово.

— Такты все сделаешь? Обещаешь?

Чернокожий страж флегматично застегнул на запястьях бритоголового наручники.

— Слушай вот что, — торопливо крикнул он на прощание Леже. — Делай, что тебе говорят. В Россию не суйся. Там таким, как ты, не место. Пойди на сделку с судьей, придумай как. А эту суку я для тебя разыщу. Обещаю. Ты узнаешь об этом.

Охранник вытолкнул его в коридор.

— Как? — крикнул Леже, приникая к решетке. — Как я узнаю?

— Из газет, — услышал он из коридора. — Читай криминальную хронику «Ле Монд»! Адьё!

Через полчаса мадам Бовье, ужинавшая в аргентинском ресторане «Ранчо» со своим бойфрендом, с удивлением узнала в трубке мобильною телефона голос своего клиента.

— Мсье Леже? Что случилось?

— Вы должны срочно приехать. Я готов признаться в убийстве французской гражданки Селин Дюпон.

— Мсье Леже? Вы в порядке?

— О да! В полном! В трезвом уме и светлой памяти! Вы едете?

— Буду через десять минут.

В Ницце была полночь, когда в доме комиссара Тораньяна раздался телефонный звонок. Определитель номера не смог установить, откуда звонок поступил. Номер был слишком длинный, звонили из-за границы. Тораньян уже лег, но телефон по старой полицейской привычке стоял на тумбочке рядом с кроватью. Он услышал тяжелый вздох разбуженной жены:

— Ведь ты уже не работаешь!

Зажег торшер, надел очки, поднял трубку и ответил:

— Алло.

Гольцов звонил из автомата на пляже. Слышимость была такая, словно Ницца находилась в двух кварталах отсюда.

— Добрый вечер, — произнес по-французски Георгий. — Простите, что так поздно. Я знаю, во Франции уже одиннадцать вечера.

— Двенадцать, — поправил комиссар, любивший во всем точность. — Представьтесь, пожалуйста.

— Я тот самый молодой человек, который приезжал к вам в феврале этого года.

Тораньян откашлялся. Ответил:

— Так. Слушаю.

— Вы поняли, о ком идет речь?

— Да, понял. О молодом человеке из России, не так ли?

— Да. Помните, в феврале мы с вами говорили о прошлом одного бывшего гонщика? Вашего старого знакомого? — спросил Георгий.

Тораньян ответил сразу:

— Я пока не дожил до старческого маразма. Конечно, помню!

— Я спрашивал вас, передавали ли вы эксклюзивные материалы о биографии этого гонщика кому-то из русских журналистов.