У Понта Эвксинского (Том 2) - Виталий Полупуднев

- Говорил.

- И царский конюх Лайонак?

- И он тоже говорил.

- И это все?

- Все.

- Иди, дурак! Если будешь подслушивать, то старайся все услышать. Но и за это ты молодец! Хозяин не забудет твоего усердия, я доложу ему. Старайся!

- Стараюсь, господин! - угодливо улыбаясь, поклонился Астрагал.

- Иди и больше не болтай об этом. Через час царь со всей свитой в сопровождении Саклея выехал из имения в Пантикапей.

ГЛАВА ПЯТАЯ

ДВЕ АФРОДИТЫ

1

События последнего времени всколыхнули пантикапейский народ, основное ядро которого состояло из потомков эллинских переселенцев, упорно сохранявших черты и обычаи своих предков.

В эллинских городах любой слух заставлял собираться толпу, известие захватывало весь рынок, а события первостепенной важности, как правило, вели к всенародному собранию - экклезии.

Так получилось и на этот раз. Разгром войск скифского даря Палака, приезд Диофанта и обещание помощи от Митридата уменьшили гнет мрачных предчувствий и явились как бы сигналом для пантикапейской общины напомнить о себе.

Впрочем, непосредственным поводом к собранию послужила смерть Аргота, выборного стратега города, Аргот давно уже не участвовал в делах, лежал в постели, принимая горькие лекарства, меняя повязки на вскрывшихся ранах. Но лишь с его смертью встал вопрос об избрании достойного преемника, имеющего власть и влияние при дворе, способного защитить перед царем интересы горожан.

Городская экклезия не имела тех широких прав, которыми пользовалось народное собрание в Херсонесе или в Ольвии - этих маленьких республиках древности. Ее решения чаще всего заранее подготовлялись советниками царя, утверждались последним, а потом вносились подставным лицом на общее обсуждение и голосование. То и другое также проводилось формально, выступали ораторы с готовыми речами, и после молчаливого поднятия рук решение принимало внешность проявления "народной воли".

Так делали предки Перисада, так делалось и при нем. И все же полностью обуздать народ не удавалось ни одному Спартокиду. Нечасто, но бывало, когда с голосом народа приходилось считаться даже таким сильным тиранам, как Евмел, который принужден был держать ответ перед возмущенным народом, после того как убил своих братьев и всех их родственников и друзей, дабы обеспечить себе прочное царствование.

В этот раз экклезия собралась без ведома царя и так быстро, что даже городские магистраты не знали о ней и принуждены были, подхватив полы своих плащей обеими руками, бежать на площадь, где уже бушевала толпа.

- Видно, ослабла рука государя, если люди самостоятельно собираются на площади,- говорили близкие к трону люди.

Царская власть требовала от народа усердия и готовности выполнять те решения, которые были подсказаны свыше, но всякое проявление самодеятельности народной, если оно возникало само собою, пугало царя и его приближенных.

Во дворце царила суета. Здесь получали наказ десятки лиц, которые должны были вмешаться в толпу в дружно отстаивать те предложения, что будут выдвинуты магистратами в противовес требованиям общины. Царица также посылала своих соглядатаев и крикунов, предчувствуя недоброе. Весть о прибытии дочери погибшего Пасиона и хитроумно подстроенная (царица была убеждена в этом) встреча ее с царем на охоте взволновали и насторожили Алкмену. Зашевелилась стража, по улицам замелькали острые шапки дандарийских всадников.

Оставался спокойный Саклей. Он сидел в своем городском доме против окна и прихлебывал из золоченого рога вино. Отсюда он хорошо видел многолюдную толпу на площади и не спешил.

Посланному от царя доверенный раб Аорс сказал, что господина дока нет.

Старый лохаг выжидал. Сейчас многое, если не все, решалось не во дворце Перисада, а на рыночной площади, против городской трибуны.

В дом забегали юркие люди, запыхавшись, приносили новости, докладывали о настроениях народа и исчезали с монетой в руке, спеша обратно на площадь. Странные, волнующие слухи распространялась с быстротою ветра. Говорили, что царица хочет добиться избрания своего человека и лишить Пантикапей последних остатков его вольностей и старинных прав. Все чаще произносилось имя Саклея, единственного сильного мужа, способного отстоять древние привилегии пантикапейской общины перед засильем Фанагории, Танаиса и других городов царства.

Магистраты взошли на трибуну и пытались разыграть недоумение: зачем, мол, народ собрался и шумит, придет срок, магистраты сами объявят собрание и разрешат все вопросы. Но их заглушили крики толпы, гневные возгласы и даже угрозы. Экклезия была объявлена и началась с возбужденных выступление пантикапейцев среднего и малого достатка.

Первым выступил хозяин небольшой мастерской и лавки Фений. Он протянул вперед руки, торчащие из засаленных и обтрепанных рукавов сарматского халата, и поднял небритое лицо к небу.

- Богов призываю во свидетели,- крикнул он хрипло,- ибо все, что я скажу, правда! Всем известно, небогатый я человек, хотя мои предки прибыли сюда из Милета с первыми кораблями. Трудно с тремя рабами в тесной мастерской создать себе богатство. Но мой отец, да и я когда-то жили безбедно, пока дела наши шли хорошо. Но что сейчас? Я ковал топоры и клинки, продавал их крестьянам и степным скифам. Теперь крестьяне ничего не покупают. А почему? Не на что. А со скифами мы не торгуем, ибо перестали дружить с ними. Можно было бы отправить изделия на ту сторону пролива, к сарматам, но туда не пускают нас фанагорийцы. Они наши корабли задерживают. Сами торгуют с сарматами, а мы сидим. Разве Фанагория отошла от нашего царства? Почему ее архонты своевольничают? Почему купцы из Танаиса не берут наших изделий для продажи аланам? Почему синопсние навклеры и эмпоры везут свои товары в Сарматию мимо нас? В то время как мы не знаем, куда сбыть свои. Почему мы с каждым днем нищаем и скоро пойдем в наймиты в другие города? Куда девались права наши?

Толпа ответила оратору одобрительным гулом и выкриками:

- Надо восстановить право торговли с Сарматией!

- Наказать виновных!

- Пантикапей - первый город царства, он никогда не платил пошлины, и его купцы торговали всюду первыми!

Саклею из окна не слышно было, что говорят, но он хорошо различил фигуру Фения, с которым имел деловой разговор накануне.

Выступил владелец корабля Асандр, сын Селевка, человек медлительный и тучный, уважаемый всеми мастеровыми скупщик изделий городских мастерских. Он огладил бороду и развел мясистыми ладонями с глубокомысленный видом.

- Я возвратился из Танаиса, где потерпел великий убыток,- начал он.- Таланты заставили меня заплатить пошлину, хотя я исконный пантикапеец, мои прадеды прибыли сюда из Теоса. Вот я и думаю: значит, Пантикапей уже не признают стольным городом, а на его привилегии плюют. Когда это было, чтобы пантикапейская община торговала, платя пошлину второстепенным городам царства?

- Никогда! - взревели в один голос хозяева эргастериев и торговцы.

- Верно, никогда! А кроме того - налоги царские мы платим немалые, и они все растут!

- Растут! - как эхо отозвались в толпе.

- А из каких средств нам платить их? Получается: купцы прочих городов снимают с нас одну кожу, а царские магистраты - другую.

Рев и шум на площади стали напоминать звуки морской бури. К ним прислушивались всюду - в рабских мастерских и рыбных сараях, в казармах фракийцев, готовых к выступлению, и в царском дворце. Это звучал голос пантикапейского демоса, той основы, на которой держалась мощь Боспорского царства.

Саклей решил, что его час настал. Он хлопнул в ладоши и велел подготовить все для его появления на площади. Когда он подошел к трибуне в сопровождении группы преданных людей, выступал откупщик Каландион, тоже преданный ему человек.

- Я думаю, что нам надо просить великого царя Перисада,- начал Каландион высоким певучим голосом,- прекратить самостоятельную торговлю городов с заморскими купцами. Пусть встречаются в Пантикапее и платят пошлину.

- Правильно!.. Истинно!..

- Карзоаза же, что ставит себя, как тесть царя, выше других, сместить и заставить заплатить за убытки! Он хочет расколоть царство, а за это раньше полагалось одно наказание - смерть!

- Смерть Карзоазу!.. Слава тебе, Каландион!..

- Но Карзоаз благочестивый человек! - раздался чей-то голос.- Он внес три тысячи золотых в храмовую казну!

- Внес три тысячи, а нажил сотни тысяч! А наш царь беднеет и увеличивает налоги на нас. Это несправедливо.

- Кто может доказать, что Карзоаз допустил беззаконие? - не отступал чей-то голос. Его начали поддерживать другие, сначала робко, потом смелее.

Саклей насторожился. Начинала действовать ставленники царицы. Пора было вмешаться.

Толпа сразу утихла и с любопытством наблюдала, как на трибуну взошел маленький человечек с острой бородкой в простом, но чистом гиматии. Он поднял руку и голосом звонким, как у юноши, заявил: