Холодный огонь - Дин Кунц
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Тем не менее она сказала:
— Если они и в самом деле бессмертны, то почему он называет себя ребенком? Он не должен так о себе говорить! Младенчество, детство, юность, зрелость — это все возрастные понятия. Тот, кто мыслит подобными категориями, не бессмертен. Допустим, ты вечен, и рождаешься невинным, невежественным, но ты не можешь родиться молодым, потому что никогда не состаришься.
— Как тебе не стыдно, Холли! — В голосе Джима звучало плохо скрытое раздражение.
— Не стыдно. Он водит нас за нос.
— Он употребил слово «ребенок», потому что хотел, чтобы мы его лучше поняли.
— «ДА».
— Чушь собачья, — упрямо сказала Холли.
— Какого черта, Холли!
Он аккуратно вырвал из блокнота еще одну страницу, а Холли подошла к стене и стала внимательно следить за радужными пятнами света, которые вспыхивали и переливались, приобретая странные причудливые формы. Сейчас они напоминали не фосфорическую жидкость и страшные языки раскаленной лавы, а мириады крохотных звезд, рой мерцающих светлячков или светящиеся косяки рыб.
Холли смотрела на стену, ожидая, что она вот-вот вздуется. Лопнет. И из трещины вылезет чудовище Все в ней требовало отступить назад, но вместо этого Холли подошла еще ближе. Ее нос оказался всего в дюйме от полупрозрачного камня, внутри которого плыли, вспыхивали, кружились миллионы ярких частиц. Стена не выделяла тепла, но Холли показалось, что кожа ее лица воспринимает прикосновения света. У Холли закружилась голова.
— Почему, когда ты появляешься, начинают звенеть колокольчики?
Через несколько секунд Джим сказал у нее за спиной:
— Не отвечает.
Вопрос выглядел совершенно невинным и вполне обоснованным. Его упорное нежелание отвечать укрепило Холли в мысли, что за молчанием пришельца скрывается нечто важное и разгадка колокольного звона поможет приподнять завесу таинственности, окутывающую странное существо.
— Почему, когда ты появляешься, начинают звенеть колокольчики?
— Не отвечает, — сказал Джим. — Зачем задавать одни и те же вопросы! Ты же видишь, Холли, что он не хочет говорить, так ты ничего не добьешься, а только его рассердишь. Это не Враг, а…
— Да, я помню. Это Друг.
Она застыла у стены, чувствуя, что оказалась с пришельцем лицом к лицу. Хотя движущиеся пятна света даже отдаленно не напоминали облик живого существа, Холли знала, что инопланетянин перед ней и буравит ее своими глазами.
— Почему, когда ты появляешься, звенят колокольчики? — снова спросила она.
Внутренний инстинкт подсказывал Холли: ее невинный вопрос и не столь уж невинная настойчивость подталкивают ее к краю пропасти. Стук собственного сердца показался ей оглушительным грохотом. Было бы неудивительно, если бы Джим его тоже услышал. Скорее всего могущественный Друг не только слышит, но и видит, как сердце, точно испуганный кролик, бьется о прутья грудной клетки. Ну что ж, пусть знает, что она напугана. Может, он даже читает ее мысли. Нужно показать, что страх для нее не помеха.
Холли прижала ладонь к светящемуся камню. Если радужные капли света не мираж и не проекция инопланетного сознания, таинственное существо и в самом деле живет в стене; камень — его плоть, а ее рука лежит на теле пришельца.
Стена чуть заметно вибрировала. Холли чувствовала слабые колебания. Но тепла не было. В камне горел холодный огонь.
— Почему, когда ты появляешься, звенят колокольчики?
— Прекрати, Холли, — крикнул Джим. В его голосе впервые послышалась тревога. Наверное, и он понял, что с Другом шутки плохи.
Но она знала: сила воли и упорство помогут ей в поединке с чужим разумом. Немного настойчивости — и их отношения с пришельцем предстанут в новом свете. Холли не могла бы сказать, чем объясняется ее уверенность. Просто так подсказывало шестое чувство. Даже не женский инстинкт, а интуиция бывшего репортера.
— Почему, когда ты появляешься, звенят колокольчики?
Холли показалось, что ритм колебаний слегка изменился. Хотя колебания едва-едва заметны и, может быть, все дело в ее воспаленном воображении. В голове мгновенно возникла картина: стена лопается, и трещина, превратившись в оскаленную пасть, откусывает ей руку. Брызжет кровь, из запястья торчат острые обломки белых костей.
Холли вся тряслась от страха, но осталась стоять на прежнем месте, не убирая ладонь со стены.
Уж не этот ли самый Друг внушил ей кошмарные мысли?
— Почему, когда ты появляешься, звенят колокольчики?
— Ради Бога, Холли… — начал Джим, но резко умолк и после короткой паузы сказал:
— Подожди, сейчас будет ответ.
Воля и упорство чего-нибудь да значат. Но, Боже мой, почему? Почему всемогущая сила из другой галактики испугалась ее решимости?
Джим уже читал новое сообщение:
— Он говорит… «РАДИ ЭФФЕКТА?»
— Ради эффекта? — удивленно переспросила Холли.
— Да, «Р-А-Д-И», затем «Э-Ф-Ф-Е-К-Т-А», в конце вопросительный знак. Холли снова обратилась к стене:
— Выходит, колокольчики только ради эффекта? Как в театре, да?
Прошло несколько секунд, и Джим сказал:
— Молчит.
— И зачем вопросительный знак? — спросила Холли у Друга. — Я вижу, ты сам не знаешь, откуда берется звон! Придумал тоже: «Ради эффекта?»! Не знаешь и морочишь нам голову! Хотя, с другой стороны, кому же знать, как не тебе?
— Не отвечает, — негромко сказал Джим. Холли не отрываясь смотрела на стену. От ярких сполохов света рябило в глазах, но она и не думала сдаваться.
— Сейчас появится, — сообщил Джим. — Говорит: «Я УХОЖУ».
— Испугался, цыпочка, — тихо сказала Холли, глядя в аморфное лицо прячущегося в стене собеседника и обливаясь холодным потом.
Янтарный свет померк, стал оранжевым.
Холли сделала шаг назад, покачнулась и едва не упала. Она вернулась к своему спальному мешку и обессиленно опустилась на колени.
На странице блокнота проступили новые слова:
«Я ВЕРНУСЬ».
— Когда? — спросил Джим.
«КОГДА НАСТУПИТ МОЙ ЧЕРЕД».
— Какой черед?
«НА КОРАБЛЕ ВСЕМУ ЕСТЬ СВОЙ ЧЕРЕД, ПРИЛИВЫ И ОТЛИВЫ, ТЬМА И СВЕТ. ПРИХОДИТ СВЕТ И ПОЯВЛЯЮСЬ Я, А ОН ПРИХОДИТ ВМЕСТЕ С ТЕМНОТОЙ».
— Он? — эхом повторила Холли.
«ВРАГ».
Стены то и дело озарялись неярким красновато-оранжевым пламенем.
— Вы оба с одного корабля? — спросил Джим.
«ДА. ДВЕ СИЛЫ. ДВА ЕДИНСТВА».
Врет, подумала Холли. И про колокольчики тоже наврал. Устроил тут театр!
«ЖДИТЕ МОЕГО ВОЗВРАЩЕНИЯ».
— Мы будем ждать, — заверил Джим.
«НЕ СПИТЕ».
— Почему нам нельзя спать? — включилась в разговор Холли.
«ВАМ ПРИСНЯТСЯ СНЫ».
Страница закончилась. Джим вырвал ее и бросил на кучу исписанных листков.
Стены залило тусклым кроваво-красным светом. В комнате сгущались тени.
«СНЫ — ДВЕРИ».
— Что ты говоришь?
В ответ появились те же слова:
«СНЫ — ДВЕРИ».
- Нет, сны — опасность, подумала Холли.
Глава 7
Мельница снова превратилась в обычную мельницу. Камень, бревна, гвозди. Пыль, гнилые доски, ржавое железо. Пауки в щелях.
Холли в позе индейского вождя сидела напротив Джима. Их колени соприкасались, его рука покоилась в ее ладонях. Тепло его тела придавало ей силы, и к тому же она хотела смягчить резкость слов, которые собиралась ему сказать.
— Послушай, солнышко. Ты самый интересный, самый сексуальный и, я уверена, самый добрый мужчина на свете. Но репортер из тебя никудышный. Брать интервью ты совершенно не умеешь. Спрашиваешь о чем угодно, только не о том, о чем нужно. Кроме того, наивно думаешь, что собеседник говорит чистую правду, чего почти никогда не бывает. Ответы надо вытягивать, а не смотреть, как тебе морочат голову.
Джим нисколько не обиделся. Улыбнувшись, он сказал:
— Я не считал, что нахожусь в роли репортера, который берет интервью.
— Замечательно, но так и было в действительности. Этот Друг, как он себя называет, располагает информацией. С ее помощью можно выяснить, что происходит и как нам быть дальше.
— Мне это представлялось иначе… Не знаю, как сказать… Явление, что ли. Когда Бог явился Моисею и сообщил ему десять заповедей, думаю, если у пророка и осталась пара невыясненных вопросов, он все-таки не рискнул допрашивать Всевышнего «с пристрастием».
— Мы говорили не с Богом.
— Знаю. Я уже расстался с подобной идеей. Но внеземной разум неизмеримо выше нашего. По сути дела, он тот же Бог.
— Мы в этом не уверены, — заметила Холли.
— Еще как уверены! Представь, сколько нужно ума и тысячелетнего опыта, чтобы создать цивилизацию, способную путешествовать из одной галактики в другую, — Бог ты мой, да мы просто обезьяны по сравнению с ними!
