Лечить или любить? - Екатерина Мурашова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— А что вас, собственно, беспокоит?
Честного мальчика женщина с собой не привела, пролистав карточку, я узнала, что его зовут Андрей, ему 12 лет и ничем таким особенным он никогда, к счастью, не болел.
Женщина тоже выглядела вполне обыкновенной.
— У Андрея проблемы в школе? — предположила я самый обычный для мальчика этого возраста вариант. Правда, не желающих учиться мальчишек мамы обычно приводят с собой на первый же прием, чтобы отыграть тему «пусть тебе хотя бы психолог скажет».
— Нет, нет, учится он вполне нормально. По русскому тройка, ну так она всегда была — пишет неграмотно и в тетрадках грязь. А все остальное — четверки и пятерки.
— Взаимодействие со сверстниками? — самый возраст для изучения социальных ролей.
— Все нормально. У него есть два друга еще с детского сада, а если когда подерутся, так до вечера и помирятся.
— Так в чем дело-то?
Парень нормально учится, не имеет проблем со здоровьем и коллективом… Я начала слегка волноваться, ожидая, что с минуты на минуту мне предъявят здоровенный семейный «скелет из шкафа».
— Понимаете, он врет.
— ?! Вы же только что рассказывали мне о честности Андрея!
— Он сочиняет безумные истории. Без всякой выгоды для себя.
— А-а-а, фантазии! — я вздохнула с облегчением. Поскольку мальчишка коммуникабелен и социально адаптирован, психиатрии можно не опасаться. — Ну, так это нормально. Один из способов освоения мира детьми. Признак творческой личности, если хотите…
— Не хочу! — твердо сказала женщина. — Ему было шесть лет, когда в гостях у девочки с подготовительных курсов он, уже сев за стол, сказал, что ему по здоровью нельзя есть сахар. Хотя бы крошечку — и он немедленно умрет. Бедная мать девочки покрылась холодным потом, соображая: можно ли ему съесть бутерброд с колбасой (есть ли сахар в булке?!) и маринованный огурец (в маринад, кажется, добавляют сахар!)? Когда я через час пришла за ним, дети безмятежно смотрели мультики, а женщина судорожно листала медицинский справочник в поисках первых симптомов диабетической комы.
— Откуда же он узнал? — улыбнулась я.
— У моей тетки как раз в это время нашли диабет второго типа… Дальше. В девять лет я отправила его в санаторий — подвернулась бесплатная путевка. В первый же родительский день воспитательница вызвала меня на улицу для приватного разговора. Он взял с нее честное слово молчать и рассказал, что я — на самом деле не его родная мать и, страдая бесплодием, взяла его из детского дома в возрасте пяти месяцев, он недавно нашел подтверждающие этот факт документы и теперь не знает, что ему делать…
Женщина явно закипала, и я предусмотрительно не стала ни о чем расспрашивать ее.
— Дальше. Гостя в деревне в Лужской области (там живут мои двоюродные братья и сестры), он сообщил всем детям соседей, что до прошлого года воспитывался в шаолиньском монастыре, продемонстрировал полученные там навыки (включая сеанс массового гипноза) и пожаловался, что с трудом привыкает к цивилизованной жизни большого города. Впечатленные дети поделились трудной судьбой маленького монаха с родителями. С тех пор мою родню иначе как ниндзями в деревне не зовут…
— А что насчет шаолиньских навыков?
— Полгода занимался карате в студии при школе… И, наконец, уже в этом году учительница математики посетовала на его рассеянность и недостаточное качество последних письменных работ. Андрей со слезами на глазах рассказал ей, что я уже месяц лежу в больнице в реанимации и врачи серьезно опасаются за мою жизнь. Он буквально разрывается между посещением больницы и ведением домашнего хозяйства. Учительница впечатлилась (ей даже не пришло в голову, что можно ТАК врать!), окружила его вниманием и сочувствием, рассказала о ситуации другим педагогам. В конце концов классная руководительница (святая женщина!) пришла к нам домой — выяснить, чем можно помочь. Представляете, как я себя чувствовала?!
— Н-нда-а…
Я чувствовала в ситуации какой-то подвох. Что-то подсказывало мне, что действительно буйная фантазия Андрея произрастает не на пустом месте. Похоже на то, что, сочиняя и рассказывая свои дикие истории, он в тот момент сам в них верит…
— Послушайте, а вы сами в детстве не придумывали подобных историй? Ну, что вы на самом деле заколдованная принцесса и все такое…
— Да вы что! — возмутилась женщина. — Какие принцессы! Я даже сочинения с трудом писала, потому что там придумывать надо. Физика, математика мне куда легче давались.
— Может быть, кто-нибудь из ваших родственников?
— Те, которые в деревне? Ну конечно — между уборкой и посевной сказки сочиняют! Мамина сестра сказала: еще раз своего пацана привезешь, я об него всю хворостину для профилактики обломаю, чтоб перед соседями не срамил.
— А отец Андрея?
— Мы в разводе давно, Андрюшке и трех лет не исполнилось…
— И с тех пор он не подавал никаких признаков жизни?
— Нет, почему же. Они видятся иногда, в кино ходят, в зоопарк…
— То есть отец Андрея — нормальный, социально адаптированный человек, принимает участие в воспитании сына? — обрадовалась я. — А не сочинял ли он историй?
— Нет, — твердо сказала женщина. — Блажной был, этого не отнять, но историй не сочинял. Точно.
— А что значит — блажной? — осторожно спросила я.
— Да вечно витал где-то. Ни кран починить, ни полку прибить, ни посоветоваться по делу. И все книжки читал… И сейчас, наверное, читает…
— Расскажите подробней, — я почувствовала, что нащупала истоки проблемы.
Еще через пять минут я уже открыто смеялась. Несмотря на продекларированное отсутствие фантазии, женщина была хорошим рассказчиком — язвительным и наблюдательным, а благодаря деревенскому происхождению хорошо владела сочным народным языком.
Ее бывший муж действительно любил читать. Очень. Читал книжки периодами — по авторам. Проникался всем — историческим колоритом, этнографией, кухней. Менял гардероб, стиль речи, круг знакомых. Когда читал Ремарка, похудел на 10 килограммов и был поставлен на учет в тубдиспансер. В джеклондоновский период влюбился в удмуртку, странно щурился и завел себе терьероподобного уродца — умнющую темно-рыжую тварь с отвратительным характером. Хемингуэя ему запретила читать жена — он стал говорить фразами из трех слов, носить в гости свитера со стоячим воротом и странно присматривался к ружьям…
— Они оба модифицируют мир, понимаете? Делают это без всякой корысти, просто чтобы было интересней…
— Он своими модификациями меня в гроб вгонит, раньше, чем в армию уйдет, — прокомментировала мою гипотезу женщина. — Сделать-то можно что-нибудь?
— Да, — сказала я. — Можно. Нужно куда-то канализировать эту его страсть. Театральный кружок. Литературная студия. Еще что-нибудь подобное. Безопасная резервация. В дальнейшем подумайте о какой-нибудь специализированной школе. Может быть, журналистика. Они столько врут, что ему там будет раздолье.
— Подскажите конкретно, — потребовала она.
Я дала ей короткий список из известных мне мест.
Но ни одно из них не сработало.
Спустя год Андрей прижился в детском кукольном театре — он чудесно отождествлялся с куклами, сочинял репризы, любил стоять позади действия в черном трико. Отец ходил на все его спектакли, гордился сыном. Безумное сочинительство из практической жизни семьи исчезло без следа. Впоследствии Андрей начал сам изготовлять кукол, что и стало его профессией.
Глава 60
Хомячок Тани Гранаткиной
Наше время — время больших скоростей и активных самопрезентаций. Почти всем родителям хочется, чтобы ребенок был успешен и достиг высот. Поэтому довольно часто ко мне обращаются родители младшеклассников с такой проблемой:
— Знаете, он как-то не умеет себя проявить. Дома вечером хорошо рассказывает стихи, а наутро в классе, если не спросили, стесняется сам поднять руку. Потом расстраивается. И со сверстниками тоже — вроде бы ему и хочется быть лидером, а как-то не получается… Мы можем ему как-то помочь?
— А вы уверены, — спрашиваю я, — что вашему ребенку это действительно нужно — быть на переднем крае, под светом софитов чужого (не всегда доброжелательного) внимания?
— Ну, не зна-аем… — тянут родители. — Но так же тоже нельзя — все время на задней парте отсиживаться, сейчас жизнь-то какая: кто смел — тот и съел! (Как будто во время появления этой поговорки жизнь была другой.) Так что — нам нужно! Как ему помочь?
Тогда, прежде чем перейти к конкретному обсуждению, я рассказываю им историю из собственного детства.
После первого класса мама отправила меня в пионерский лагерь. Нас, самых младших (10-й отряд), было человек тридцать — целый автобус испуганных семилетних детей, впервые в жизни оторвавшихся от родителей, — круглые глаза, чистенькие одежки, ручонки судорожно комкают убогие кулечки с яблочками-печен-ками, выданными на дорогу. Некоторые тихо плачут (громко протестовать никому даже в голову не приходит — не то было время).