Внедрение - Евгений Анатольевич Аверин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— А обратно?
— Обратно тем же путем не выйдет. А делать свой собственный туннель — весьма серьезное мероприятие. Да и я пока не умею.
Он умывается снегом. Под расстегнутой дубленкой оказался пистолет в кобуре.
— Спокойно, все нормально, — шепчет кэгэбешник. Лязг затвора в тишине слышится громом. — Ты точно уверена, что мы в Советском Союзе?
— Ренат Равильевич, если вы будете так волноваться, то я грохнусь в обморок, как обещала. Понесете меня на руках.
Как ему объяснять, в чем я уверена, а в чем — нет? Для воздействия надо войти в такое состояние, когда нет ни уверенности, ни сомнений. Не существует ничего, кроме действия. Только подумай про уверенность — и все кончилось. Поэтому и думать нельзя. А где мы сейчас, одни предположения.
Мы огляделись. Огромные черные валуны среди чахлых переломанных березок. Ближайший более трех метров в высоту. Прямо местный Стоунхендж. Снегу по пояс. На снегу еле угадываются занесенные следы. Яму после ног так просто не засыплет. Вдали слышится шум мотора.
— Где-то дорога, — сказал Ренат Равильевич. — собаки след, интересно, возьмут?
— Сколько времени прошло?
— Четыре дня. — Ответил он, пряча пистолет.
— Предлагаю обстоятельства нашего появления здесь сейчас не обсуждать. Что бы вы делали, если привезти вас сюда на машине?
— Прошел по следам. Собаку все же надо. Но сначала определиться с местонахождением. Ты что видишь?
— Пока ничего не вижу. Надо найти место выхода шпиона на дорогу.
Мы бредем по сугробу. Ренат Равильевич впереди, пробивает тропу. Сам настоял, чтобы не затаптывать следы, теперь еле пыхтит. Через километр вылезли на чищенную бульдозером дорогу. На обочине валяется клок сена. Солнце выглянуло меж туч, пятнами освещая поля. Доносился далекий собачий лай.
Мы отдышались после марша по сугробам. Послышался мотор. Через пять минут показался трактор с возом сена.
— «Беларусь»! — воскликнул Ренат Равильевич, — мы дома.
Тракторист остановился. Не знаю, что ему сказал компаньон, но на стоге с сеном мы проехали не на ферму, а сразу к конторе. Красные корочки оказывали волшебное действие, покруче всякой магии. Через пять минут Ренат Равильевич уже дозванивался до своей работы, а через нее и до Радиозавода.
Я сижу на стуле. В тепле разморило. Меня за плечо тихонько трясет мужичок с острыми и умными глазками. Притворно улыбаясь, манит рукой. Но из вида не выпускает кэгебэшника. Опасности я не чую. Оглянувшись на орущего всеми матами Рената Равильевича, выхожу в другую комнату. Там женщина в платке, крупная. Широкое доброе лицо. Светлые волосы выбились на плечи.
— Девонька, давай тихонько за дверь, пока бухгалтера нет. Кузьмич проводит. Скоро автобус.
— Зачем?
— Так этот сейчас подмогу вызовет, тогда уж не уйдешь.
— Да зачем мне уходить?
— Разве не тебя схомутал начальник-то?
Понятно, мне решили помочь сбежать от КГБ. Пожалели.
— Спасибо, люди добрые, — кладу руку на плечо женщине, — не хомутали меня. Помочь попросили. Да оказались мы в непонятной ситуации.
— Не можешь ты ему помогать, — женщина смотрит с недоверием, — беги. Обманут, как и всех.
— Я не КГБ помогаю, а ему лично. Он друг семьи моего парня.
— Да им все одно. Хоть мать родная, хоть отец, — она не договаривает.
Я порывисто обнимаю ее и целую в щеку. Кузьмич мнется в сторонке.
— Тебя как звать? — спрашивает она.
— Маша я, Макарова.
— И я Маша. Мария. На ферме работаю, а живу в Доре — Она смахивает слезинку, то ли от ветра, то ли от мороза. — Ты вот что, Маша. Если что, приезжай к нам. Место глуховатое. Мало ли что. Найдешь меня иди Кузьмича. Жизнь то большая и сложная. А от этих беги.
— Стараюсь. Но если в беде помочь просят, как отказать? И где мы находимся?
Мне рассказывают про колхоз «Светлый Путь». Километров двадцать отсюда до переправы на Мышкин. И до Рыбинска около сорока. Мария смотрит на меня, подперев щеку кулаком.
— Да хоть чаю попей, — спохватилась она.
В этот момент вышел Ренат Равильевич.
— Все, машина за нами выехала. Вовремя мы вышли. Там уже целую операцию разворачивать начали. Посиди, я еще пообщаюсь с руководством.
Я сижу, пью сладкий чай с сушками. Кузьмич ломает их в ладони на четыре части и ложкой хлебает, как размокнут. А мы с Марией мочим и с краешку откусываем.
— На кого учишься? — спрашивает она.
— На художника.
— А что за беда у твоего? Орал, как оглашенный.
— Так нелады по работе, вот и орет. Чего еще мужики бесятся?
— Это точно. А мы-то думали, что тебя ищут, да споймали. Заходил тут один недавно. Тоже корочки показал. Да молчать всем велел. Из этих, что ли?
— А когда заходил? Дня четыре назад?
— Так и есть. Значит, из этих.
— И куда направился?
Мария переглянулась с Кузьмичем:
— Не из этих, стало быть? Машину попросил. Увезли к Мышкину. Там и вышел.
— А как выглядел?
— Очень уставший. Еле языком ворочал. Дурной какой-то, как с похмела. Седой, короткие волосы. А больше ничем и не запомнился. Неприметный очень.
— Тетя Маша, а мы на дорогу выходили из леса. Тракторист сказал, там Акулино недалеко. По лесу шли, да на камни здоровые вышли. Черные такие. Что это за место?
— Эко вас занесло. Теперь понятно, чего вас мотает. Акулинские валуны. Мы там не ходим. Проклятое место. И лес там плохой. Ни грибов, ни ягод. Там поляна есть. В прошлый год наша с Дору решила путь срезать, с грибами шла. Так по поляне метров тридцать прошла минуту, а вышла у Рыбинска. В тридцати километрах. Такое вот место. Вас-то чего понесло?
— Не могу сказать, тетя Маша, сами еще не разобрались.
Через полтора часа приехала черная «Волга». Увидев нас, Юрий насторожился, а на меня смотрел испуганно. Я теперь для него «та, которая может увести в стену». Попытался вручить несколько шоколадок и термос. Но держаться я больше не могу, о чем и сообщила. Сквозь пелену доносились обрывки фраз про работу, больницу, следы. Смогла выдавить только: «Завтра». Домой Ренат Равильевич все же нес меня на руках.
Глава 6
В моей комнате на стуле сидела мама. Смотрит на меня, чуть склонив голову на бок. В ушах еще свистит, но соображению не
