Бюро Вечных Услуг - Иван Быков

– Но должен же быть способ установить мир на планете Земля? – спрашивал в это время доцент Индрин как-то понуро, почти отчаянно. – Бесконечные войны за ресурсы и территории…

– Уже нет, – решил вмешаться Нестор. – Для масс впечатление создано другое: все войны начинают и ведут уже не столько за ресурсы и территории, сколько за их универсальный эквивалент.

– За деньги, – весело подсказал малыш Дионис.

– За деньги, – кивнул змей.

– Но и всеобщее сближение стран и народов происходит на той же основе, – сказал Глеб Сигурдович. – Глобализация так же осуществляется на основе торговых интересов транснациональных компаний. Все эти многочисленные, – а суть, – один и тот же: Трансатлантические, Евро, Евро-азиатские, ШОСы, федерации и конфедерации, – союзы призваны сблизить потребителей, слить их в единый потребляющий монолит.

– Мегалит, – рассмеялся малыш Дионис.

Но Индрин только улыбнулся ему и продолжал:

– И цементом в этом монолите служит именно этот ваш универсальный эквивалент – деньги. Может, есть в этом зерно рациональное? Как в разделении общества на касты? Только это деление более демократично: позволяет перемещаться из касты в касту при наличии целеустремленности и способностей.

– Повышать индекс ССС при лояльном употреблении своих талантов на благо системы, – уточнил Нестор.

– Да, – поддержал Дионис. – Нужно быть в социальном тренде.

– Вот-вот, – Индрин был полностью согласен. – Как только все залезут в этот самый тренд, подчинятся его законам и требованиям, в мире наступит тишь и благодать.

– И это говорит филолог, – с укором со своих Гермесовых высот вмешался малыш Дионис. – Ученый, можно сказать, риши, который занимается самым естественным для человека и человечества предметом: речью, языком. Вы же понимаете, что тренд – акциденция искусственная, смоделированная для определенных целей определенной группы людей? Или нелюдей?

– Понимаю, – кивнул Индрин.

– И все экономические процессы, которые нынче принято называть социальными, служат для поддержания этой модели? – развивал мысль Дионис.

– Нет сомнений, – ответил Индрин, как отвечали друг другу собеседники в диалогах Платона.

– Так почему же мы слышим в этих стенах, – малыш раскинул ручки, отчего чуть не упал с бицепса бога торговли, но успел вовремя схватиться за бахрому кошмы. – Отчего в этих бордовых стенах звучат призывы подчиниться искусственному, а значит противоестественному образованию – тренду, вместо того, чтобы задуматься о единении на основании самом что ни на есть естественном – на основании поиска общих корней и сближения языков?! Лингвистическая глобализация?! Как вам?! – теперь малыш размахивал только одной ручонкой, в которой был зажат бокал вина. Вино от этого расплескивалось по бордовой комнате и тут же таяло, сливалось в однотонной цветовой гамме. А вот в бокале вино и не думало убывать.

Нестор только сейчас задумался: не случайно ли выбрана именно эта скульптура неизвестного древнегреческого мастера, найденная в Олимпии? Бог торговли Гермес-Меркурий, олицетворение материального, физического, земного, разумного, и бог виноградной лозы Дионис-Бахус, которого сопровождали безумные менады-вакханки, олицетворение духа, интуиции, метафизического прорыва поэтов, художников и музыкантов… Правда, у олимпийской статуи отсутствовали верхние конечности – у Диониса обе руки, а у Гермеса сохранилась лишь та рука, что поддерживала малыша.

– Пракситель? – решил не совсем кстати, но по случаю уточнить Нестор.

– Что, простите? – растерялся малыш Дионис.

– Не «простите», а «Пракситель», – уточнил Нестор. – Я спрашиваю, кто изваял статую.

– Ну, да, – сокрушенно закивал малыш Дионис. – Все мегалиты припишем друидам, все эллинистические статуи припишем Праксителю. Все стихи Пушкину, а трагедии Шекспиру приписывать не пробовали?

И тут ожил Гермес.

55

– Пора вставать, господа, – сказал Гермес голосом Кира, и Нестор понял, что малыша Диониса озвучивал кто-то другой. – Срочно пора вставать! Массированная атака по всем направлениям. Тебя, Нестор, мы отстояли, в доме Индрина – бой. А вот третья цель… Мы потеряли всю манипулу… Просыпайся, Нестор! – еще раз призвал Гермес и превратился в Нину.

Бордовая комната растаяла. Последнее, что увидел змей в моделированной техниками Седьмого дна реальности снободрствования, – испуганные глаза Глеба Сигурдовича Индрина, которого, очевидно, тоже кто-то выдергивал из сна в его холостяцкой квартирке.

– Нестор, просыпайся! – расталкивала Нина мужа. – Вставай, вставай же!

– Что случилось? – спросонья Нестор не мог разобраться в ситуации. Вернее, он уже все понял, просто верить не хотел.

Нина была растрепанной, глаза ее были наполнены ужасом. У Нестора екнуло сердце, он даже схватился за левую сторону груди, чтобы растереть, разогнать нахлынувший холод.

– Папа твой звонил, – и Нина, не имея больше сил сдерживаться, заплакала горько, в три ручья. – Антон пропал.

Нестор слетел с постели и быстро впрыгнул, – как был, голым, без белья, – в бежевые капри. Накинул, не застегивая, льняную рубаху и вихрем сбежал со второго этажа в прихожую. Нина бежала следом, по дороге рассказывала через всхлипы, а потому отрывисто, коротко:

– Рано проснулись… Пошли гулять в восемь… В парк… В гольф хотели… Все втроем – папа, мама и… – тут Нина потеряла способность говорить – громко, от груди, зарыдала. Нестор уже перекинул планшетку через плечо и лихорадочно искал в прихожей ключ от мотоцикла. Продолжить Нина смогла лишь через несколько секунд:

– А его нет… Потерялся… Весь парк… Радио… По радио – объявления…

Нестор уже не слушал.

– Калитка! – быстро приказал он.

Нина поняла сразу, не переспросила. Выскочила на улицу босиком, в одном халате на голое тело. Как змейки в Конторе. Вот только халат был бежевым, не зеленым. Миры сливались, соединялись в один, наползали друг на друга. И события, происходящие в этом «общем атрибуте двух акциденций», в этой дикой, несостыкованной идее, были черными, нерадостными. Очень тревожными. Даже злыми.

Нина распахнула калитку и стояла на улице, жалкая, зареванная, дрожащая, придерживая дверь, чтобы ее не закрыл неожиданно сорвавшийся порывистый ветер. В распахнутую калитку стрелой метнулась Ка-Цэ. Дура! На растерзание собакам, – коротколапым, длинноухим, лисьемордым. Но это сейчас не важно. Не важна Ка-Цэ, не важно, какому племени достанется она сегодня на завтрак. Все не важно, кроме одного.

Мотоцикл «Змей» взревел с первого нажатия стартовой кнопки после поворота ключа в замке зажигания. Хороший аккумулятор – столько простоял без дела, но не заартачился, сработал исправно. Кастом соскучился по наезднику – с самого начала лета «Змей» стоял во дворе неприкаянным, ненужным. Разгульное лето поило наездника пивом и вином, а нетрезвым Нестор за руль не садился. И если для других мотоциклистов эти месяцы были самым что ни на есть разъездным сезоном, то для Нестора лето выпадало из мотожизни. «Лето, – как поет Митяев, – это маленькая жизнь», а тратить эту жизнь на моторазъезды Нестору казалось слишком расточительным.