Возвращение с Западного фронта (сборник) - Эрих Мария Ремарк

Никто не ответил. Шредер неделю тому назад должен был получить отпуск, но Зеелиг постарался помешать этому. Шредера, как и Козоле, он терпеть не мог. И вот Шредер убит.

Мы ушли: в эту минуту Зеелиг был нам невыносим. Людвиг снова забрался под свои шинели. Остался только Альберт. Зеелиг неподвижно уставился на тело Шредера. Луна, вынырнувшая из-за туч, осветила труп. Подавшись вперед жирным корпусом, фельдфебель смотрел на землистые лица, в которых застыло неуловимое выражение безмолвного ужаса, но, казалось, безмолвие это вопило.

Альберт сказал холодно:

– Прочитайте молитву и поскорее уходите. Так будет лучше всем.

Фельдфебель вытер лоб.

– Не могу, – пролепетал он.

Ужас охватил его. Мы знали, что это такое. Можно было неделями не испытывать ни малейшего страха, и вдруг, совершенно неожиданно, страх хватал человека за горло. Позеленев, шатаясь, Зеелиг отошел прочь.

– Он, видно, думал, что здесь перебрасываются конфетками, – сухо проговорил Тьяден.

Дождь полил сильнее, и мы начали терять терпение. Зеелиг не возвращался. Наконец мы извлекли Людвига Брайера из-под его шинелей. Тихим голосом он прочитал «Отче наш».

Мы подавали мертвецов к могиле. Вайль помогал поднимать их. Я видел, как он дрожал.

– Вы будете отомщены, вы будете отомщены… – шептал он почти беззвучно.

Я посмотрел на него с удивлением.

– Что с тобой? – спросил я его. – Не первых же ты хоронишь. Этак тебе за многих придется мстить.

Он замолчал.

Когда мы уложили первые ряды, Юпп и Валентин приволокли в плащ-палатке еще кого-то.

– Этот жив, – сказал Юпп и открыл лицо раненого.

Козоле взглянул на него.

– Долго не протянет, – определил он. – Подождем, пока кончится.

Человек на плащ-палатке прерывисто дышал. При каждом вздохе по подбородку стекала кровь.

– Может быть, отнести его? – спросил Юпп.

– Тогда он сразу же умрет, – сказал Альберт, указывая на кровь.

Мы уложили раненого в стороне. Макс Вайль остался при нем, а мы снова взялись за работу. Теперь мне помогал Валентин. Мы опускали Глазера.

– Ах, бедняга, жена у него, жена… – бормотал Валентин.

– Осторожней: следующий Шредер! – крикнул Юпп, опуская плащ-палатку.

– Заткнись! – цыкнул на него Брегер.

Козоле еще держал труп в руках.

– Кто? – спросил он, не понимая.

– Шредер, – повторил Юпп, полагая, что Фердинанд уже все знает.

– Чего ты мелешь, дурак? Шредер в плену! – рассвирепел Козоле.

– Нет, это правда, Фердинанд, – подтвердил Альберт Троске, стоявший рядом.

Мы затаили дыхание. Не говоря ни слова, Козоле вернул нам Шредера наверх и сам полез вслед. Карманным фонарем он осветил тело. Низко-низко наклонясь над остатками лица, он искал знакомые черты.

– Слава Богу, что фельдфебель убрался, – шепнул Карл.

Мы так и застыли. Козоле выпрямился.

– Лопату! – бросил он.

Я подал ему лопату. Мы ждали нападения, ждали убийства. Но Козоле начал копать. Он рыл для Шредера отдельную могилу и никого не подпускал к ней. Он сам опустил в нее тело друга. О Зеелиге он в ту минуту не думал: слишком велико было потрясение.

На рассвете обе могилы были готовы. Тем временем скончался раненый, и мы положили его рядом с другими. Утрамбовав землю, поставили кресты. Козоле взял один крест для могилы Шредера, написал чернильным карандашом на нем имя покойного и на крест надел шлем.

Подошел Людвиг. Мы обнажили головы. Он вторично прочитал «Отче наш». Альберт, бледный, стоял рядом с ним. Альберт со Шредером сидели в школе за одной партой. Но страшнее всех казался Козоле. Лицо его совершенно посерело и вытянулось. Он не произносил ни звука.

Мы постояли немного. Дождь все лил. Нам принесли кофе. Мы уселись и начали есть.

Утром из близлежащего окопа вдруг выполз Зеелиг. Мы полагали, что он давным-давно куда-нибудь убрался. На добрый километр от него разило ромом. Только теперь он собрался к могиле. Увидев его, Козоле взвыл. К счастью, Вилли оказался неподалеку. Он бросился к Фердинанду и обеими руками обхватил его. Но этого было недостаточно, и нам пришлось вчетвером изо всех сил держать Фердинанда, готового вырваться и задушить фельдфебеля. Целый час мы боролись с Козоле, пока наконец он не образумился, поняв, что погубил бы себя, поддавшись своему порыву. Но он поклялся над могилой Шредера, что рано или поздно он с Зеелигом рассчитается.

И вот Зеелиг стоит за стойкой, а Козоле сидит в пяти метрах от него, и оба уже больше не солдаты.

Снова заиграл оркестрион, в третий раз гремит марш из «Веселой вдовы».

– Хозяин, давай еще по рюмке на всех! – кричит Тьяден, и свиные глазки его искрятся.

– Сию минуту, – откликается Зеелиг и подает нам водку. – Ваше здоровье, друзья!

Козоле взглядывает на него из-под нахмуренных бровей.

– Ты нам не друг! – фыркает он.

Зеелиг сует бутылку под мышку.

– Ну что ж, не надо, – отвечает он и возвращается к себе за стойку.

Валентин залпом опрокидывает рюмку.

– Пей, Фердинанд! Истина в вине! – говорит он.

Вилли заказывает еще одну круговую. Тьяден уже наполовину пьян.

– Ну что, Зеелиг, старый ты паук ротный, теперь уж тебе нас не упечь! – горланит он. – Выпей-ка с нами. – И он хлопает своего прежнего начальника по спине, да так, что тот чуть не захлебывается водкой. Год тому назад Тьяден попал бы за такую штуку под военно-полевой суд или в сумасшедший дом.

Покачивая головой, Козоле переводит взгляд от стойки к своей рюмке и снова к стойке, на толстого услужливого человека у пивных кранов.

– Послушай, Эрнст, я его совсем не узнаю. Какой-то другой человек, – говорит он мне.

Мне тоже так кажется. Я тоже не узнаю его. В моем представлении он так сросся с военной формой и своей непременной записной книжкой, что я с трудом мог бы вообразить его себе в рубашке, а тем паче хозяином пивной. Теперь он пьет с нами за компанию и позволяет тому самому Тьядену, на которого он на фронте обращал внимания не больше чем на вошь, хлопать себя по плечу и «тыкать». Мир чертовски переменился!

Вилли, подбадривая Козоле, толкает его в бок:

– Ну?

– Ей-богу, Вилли, не знаю, – в смятении отвечает тот, – дать ему в рыло или нет? Мне как-то все иначе представлялось. Ты посмотри только, как он обхаживает нас! Ишь, липкое дерьмо! Тут всякую охоту потеряешь.

А Тьяден все заказывает и заказывает. Ему доставляет огромное удовольствие гонять свое прежнее начальство от стойки к столику и обратно.

Зеелиг тоже немало заложил за галстук. Его бульдожья морда багровеет, отчасти от алкоголя, отчасти от бойкой торговли.

– Давайте опять дружить, – предлагает он, – ставлю бутылку довоенного рома.

– Бутылку чего? – спрашивает Козоле и выпрямляется.

– Рома. Там у меня в шкафу еще сохранилась одна такая бутылочка, – преспокойно говорит Зеелиг и идет за ромом.

Козоле глядит ему вслед с таким видом, будто ему обухом по голове дали.

– Знаешь, Фердинанд, он, наверное, все забыл, иначе он не стал бы так рисковать, – говорит Вилли.

Зеелиг возвращается и наполняет рюмки. Козоле шипит ему в лицо:

– А помнишь, как ты ром хлестал со страху? Тебе бы в морге ночным сторожем быть!

Зеелиг примирительно машет рукой.

– Быльем все это поросло, – говорит он. – Будто никогда и не было.

Фердинанд опять умолкает. Ответь Зеелиг резкостью, скандал разыгрался бы тут же. Но эта необычная податливость сбивает Козоле с толку, и он теряет решимость.

Тьяден раздувает ноздри, да и мы все с наслаждением поднимаем носы: ром недурен.

Козоле опрокидывает свою рюмку на стол:

– Не желаю я твоих угощений.

– Дурья голова, – кричит Тьяден, – лучше бы ты мне отдал! – Пальцами он пытается спасти все, что еще можно спасти. Результат ничтожен.

Пивнушка постепенно пустеет.

– Шабаш, – говорит Зеелиг, опуская жалюзи.

Мы встаем.

– Ну, Фердинанд? – спрашиваю я.

Козоле мотает головой. Он все еще колеблется. Нет, этот кельнер – не настоящий Зеелиг.

Хозяин открывает нам двери.

– Мое почтение, господа! Спокойной ночи! Приятного сна!

– «Господа»! – хихикает Тьяден. – Раньше он говорил «свиньи»…

Козоле уже переступил порог, но, взглянув случайно вниз, видит ноги Зеелига, еще обутые в давно знакомые нам краги. Брюки на нем тоже еще военного образца – с кантами. Сверху – он хозяин пивной, а снизу – еще фельдфебель. Это решает дело.

Одним движением Фердинанд поворачивается. Зеелиг отскакивает. Козоле следует за ним.

– Послушай-ка, помнишь Шредера? – рычит он. – Шредера, Шредера! Знакомо тебе это имя, собака? Вот тебе за Шредера! Привет из братской могилы!

Он ударяет Зеелига. Тот шатается, но удерживается на ногах и, прыгнув за стойку, хватает деревянный молоток. Он бьет им Козоле по плечу и в лицо, Козоле до того свирепеет, что не уклоняется от ударов. Схватив Зеелига за шиворот, он так ударяет его головой о стойку, что кругом только звенит и открывает все краны до одного.