Всемирная история в сплетнях - Мария Баганова

Де Бренвильи скрылась в городе Льеж в монастыре, и в силу несовершенства законодательства не было возможности добиться ее выдачи. Тогда один из полицейских по фамилии Дегре пошел на довольно сомнительный с точки зрения морали ход: он выдал себя за поклонника маркизы. Той исполнилось уже сорок пять лет, но она все еще оставалась привлекательной женщиной. Маркиза, соскучившаяся по мужскому вниманию, поверила ему и согласилась на свидание. Увы, вместо любовных ласк ее ждал арест. Началось довольно длительное следствие, в ходе которого использовались и записи самой маркизы, и сохранившиеся бумаги де Сент-Круа, и показания свидетелей. Несмотря на то что де Бренвильи был предоставлен защитник, который действовал весьма умело, сомнений у судей не осталось: маркизу признали виновной в восьми смертях и приговорили к смертной казни и пытке водой. Судьи пытались дознаться, не было ли у нее сообщников, и стремились выяснить состав употреблявшихся ею ядов. В несчастную преступницу влили пятнадцать литров воды, растянув ее на дыбе, но признаний не получили. Ее обезглавили на Гревской площади в июле 1676 года. Мертвое тело предали огню, что дало повод знаменитой писательнице мадам де Савиньи пошутить: «Дым развеялся над Парижем, мы все его вдохнули, и как бы нам теперь не пришло желание кого-нибудь отравить». Ох, как она была права!

Дело де Бренвильи заинтересовало самого короля. Несколько лет назад он потерял горячо любимую кузину Генриэтту. Молодая женщина умерла при очень странных обстоятельствах: она попросила пить, и, достав ее чашку из шкафа, ей налили подслащенной воды с цикорием из общего графина. Сразу после этого Генриэтта почувствовала страшные, нестерпимые боли в животе и спустя несколько часов скончалась. Вскрытие, проведенное по приказу Людовика, не обнаружило ни признаков яда, ни следов болезни. Врачи не сумели сказать, почему она умерла, зато объяснение придумали придворные.

У мужа Генриэтты, Филиппа Орлеанского, был любовник — шевалье де Лоррен, по общему мнению, человек жестокий и безнравственный. Генриэтта его терпеть не могла, а он не выносил Генриэтту. Доконал мадам случай, когда ее супруг Филипп появился на балу в женском платье, с женской прической и украшениями, под руку с де Лорреном. Весь вечер парочка была неразлучна, откровенно милуясь и кокетничая.

«Месье был маленького роста, пузат и, казалось, ходил на ходулях — такие высокие он носил каблуки; рядился он, как женщина, — весь в кольцах, браслетах и драгоценных камнях, щеголял в длинном черном напудренном парике с коком и всюду, где мог, цеплял ленты, очень сильно душился, но притом был воплощение чистоты. Поговаривали, что он слегка румянится. У него был длинный нос, красивые глаза и рот, лицо полное, но очень вытянутое. Глядя на Месье, мне было горько думать, что он сын Людовика XIII, поскольку он был схож с портретами этого великого государя, но ничем, кроме храбрости, решительно на него не походил».

Генриэтта устроила супругу скандал, потребовав не выставлять ни себя, ни ее на посмешище, в ответ Филипп имел дурость пригрозить ей разводом. Но развод члена королевской семьи не есть его частное дело. Ссора с Генриэттой грозила ухудшением отношений с Англией, и Людовик не мог не вмешаться; шевалье де Лоррен был немедленно отправлен в ссылку.

«Ее любовные связи возбуждали ревность Месье, его извращенные склонности возмущали Мадам: его фавориты, которых она ненавидела, как могли, углубляли раздор между супругами, чтобы полностью завладеть мужем. Кавалер Лотарингский, родившийся в 1643 году и бывший в ту пору в расцвете юности и красоты, взял над Месье полную власть и давал это почувствовать как Мадам, так и всему двору. У прелестной Мадам, которая была на один год младше кавалера Лотарингского, были все основания страдать из-за той власти, которую он забрал над Месье; король был тогда исключительно благосклонен к ней, и она добилась, в конце концов, изгнания кавалера Лотарингского. При известии об этом Месье упал без чувств, потом залился слезами и пал в ноги королю, умоляя отменить указ, повергший его в беспредельное отчаяние. Me добившись этого, он впал в ярость и удалился в Виллер-Котре.

Пометав громы и молнии в короля и Мадам, которая всегда протестовала против того, что ее оттесняют, он не смог долго играть роль недовольного, тем паче в деле, постыдном в глазах общества. Король согласился ублаготворить его в другом: Месье получил деньги, заверения в благосклонности и дружбе; он возвратился весьма расстроенный, но постепенно наладил подобающие отношения с королем и Мадам».

Кавалер Лотарингский — шевалье де Лоррен — оказался в Риме, где процветало древнее искусство составления ядов. Их умели наносить на лезвия ножей, пропитывать ими ткани и бумагу. Он продолжал писать Филиппу, а тот отвечал на письма, доставляли корреспонденцию их общие друзья. Принцесса Пфальцская писала, что некая придворная дама видела, как один из друзей де Лоррена, достав из шкафа чашку Генриэтты, протер ее салфеткой. На ее удивленный вопрос, зачем он трогает чужую чашку, тот ответил, что не знал, кому она принадлежит, и просто хотел попить воды. С этими словами он поставил чашку обратно. Когда спустя некоторое время Генриэтта попросила пить, чашку, не ополаскивая, достали из шкафа и налили в нее безвредный напиток, который пили и все прочие, находившиеся в комнате, а отравленный фарфор сделал свое дело. Этим неназванным кавалером был маркиз д’Эффиа.

Тот же рассказ повторяет и известный мемуарист Сен-Симон, нисколько не сомневавшийся в том, что принцесса, отличавшаяся прекрасным здоровьем и любимая королем, была отравлена:

«…кавалер Лотарингский прислал двум своим друзьям надежный и быстродействующий яд с нарочным, который, возможно, даже не знал, что он везет. Мадам была в Сен-Клу и уже некоторое время выпивала в семь вечера, чтобы освежиться, бокал цикориевой воды. Воду эту приготовлял особый слуга; он держал ее вместе с бокалом и пр. в шкафу одной из передних при покоях Мадам. Эта цикориевая вода наливалась то ли в фаянсовый, то ли в фарфоровый кувшин, а рядом стояла простая вода для разбавления цикориевой, ежели она покажется Мадам слишком горькой. Через эту переднюю проходили к Мадам все посетители, и там никогда никто не дежурил, потому что всегда было полно народу. 29 июня 1670 года, следуя через эту переднюю, маркиз д’Эффиа улучил момент, которого так долго ждал. В передней не было ни души, и он видел, что позади тоже нет никого, кто направлялся бы к Мадам. Он свернул с дороги, подошел к шкафу, открыл, всыпал принесенный с собой яд, но, услышав чьи-то шаги, схватил кувшин с простой водой, а когда водворил его на место, слуга, приставленный к цикориевой воде, вскрикнул, подбежал и грубо спросил, что он делает около шкафа. Д’Эффиа, нисколько не смутясь, ответил, что просит прощения, но он умирал от жажды, а поскольку знал, что в шкафу стоит вода — тут он указал на кувшин с простой водой, — то не удержался и попил. Слуга продолжал ворчать, но д’Эффиа, успокоив его и еще раз извинившись, вошел к Мадам и, не выказывая ни малейшего волнения, принял участие в беседе вместе с другими придворными. О том, что последовало часом позже, я рассказывать не буду: это и без того наделало много шума по всей Европе.

Мадам скончалась 30 июня в три часа ночи, и король исполнился величайшей скорбью».

Людовик быстро заподозрил, что смерть его кузины не была естественной. Было разбирательство, допрашивали слуг, свидетелей и подозреваемых, кроме д’Эффиа подозрения пали на Пюрнона — дворецкого Генриэтты, а также на Олимпию Манчини.

Пюрнона Людовик допросил лично.

Сен-Симон:

«… король… оглядел задержанного с головы до ног и, приняв грозный вид, голосом, внушающим ужас, произнес: „Друг мой, послушайте, что я вам скажу. Если вы во всем признаетесь мне, скажете правду относительно того, что я хочу знать, то, что бы вы ни сделали, я вас прощу и никогда не вспомню о содеянном вами. Но если вы скроете от меня хоть самую малость, берегитесь — живым вы отсюда тогда не выйдете. Мадам отравлена?“ „Да, государь“, — отвечал тот. „Кто это сделал и как?“ — спросил король. Тот отвечал, что кавалер Лотарингский прислал… д'Эффиа ид, и далее поведал то, что уже рассказано мною. Тогда король, вновь повторив обещание простить и угрозу смерти, задал вопрос: „А мой брат знал об этом?“ „Нет, государь. Никто из нас троих не был настолько глуп, чтобы открыться ему. Он не способен хранить тайну, и мы пропали бы“. Услышав такой ответ, король облегченно вздохнул, словно человек, у которого стеснило дыхание и он вдруг получил возможность отдышаться. „Это все, что я хотел узнать от вас, — промолвил он. — Но вы ничего от меня не скрыли?“ Он позвал Бриссака, велел увести этого человека и немедля вернуть ему свободу. Этот самый человек много лет назад рассказал эту историю г-ну Жоли де Флери, генеральному прокурору парламента, от которого я и узнал ее».