По большому счету. История Центрального банка России - Евгения Письменная

красными шарами, которая стоит в пустом холле для высокого руководства, одинока. Вокруг нее никто не хлопочет и ей никто не радуется. Начальство и редкие высокие посетители ЦБ проскальзывают мимо с серьезными лицами, не замечая ее. Наконец первый человек остановился у елки и замер. Он, кажется, внимательно рассматривал красный шар, который висит справа, как раз на уровне глаз. Но если присмотреться внимательно, то становится ясно: он смотрит на шар, но не видит его. Он просто задумался, а нарядная новогодняя красавица здесь ни при чем.

На Дмитрии Тулине, задумавшемся у елки, лица не было. Он выглядел таким подавленным, что даже не мог скрыть этого. Прошедший сегодня, 29 декабря 2004 года, комитет банковского надзора Центрального банка привел его в полное отчаяние[328].

Все коллеги, кроме одного, не поддержали Тулина и проголосовали за принятие банка «Глобэкс» в систему страхования вкладов. Тулин убеждал их истово, в течение часа наверное, даже пересохло в горле. Он считал, что делать этого нельзя ни в коем случае. И перед самым комитетом он пытался увещевать коллег, что «Глобэкс» принимать не нужно: если впустить в систему такой банк, сама она окажется если не бессмысленной, то обесцененной. «Не соответствует банк требованиям к участию в системе страхования вкладов… Характер и структура операций банка вообще не совместимы с сохранением им банковской лицензии… Банк в своей деятельности подвержен необычайно высоким рискам» – это все Тулин писал в служебной записке накануне. И там же перечислял факты: кредитный портфель банка (все 100 %) по существу венчурный, с рисками не столько кредитного, сколько предпринимательского характера. Это раз. Все 100 % кредитов предоставлены в один сектор экономики – операции с коммерческой недвижимостью. Это два. Все 100 % кредитного портфеля приходятся на финансирование объектов, принадлежащих владельцу банка. Это три. Там было и четыре, и пять. Но главное, он указал, что «Глобэкс» искажает финансовую отчетность. «Капитал банка сфальсифицирован, по всей видимости, на все 100 %», – писал Тулин[329]. И приводил факты: если банк за два года увеличил собственный капитал с 0,3 до 10,3 миллиарда рублей и доподлинно о причинах такого роста капитала ничего не известно, о чем это говорит? О том, что капитал просто нарисован, его не существует в таком объеме. «Проделывать такое с отчетностью – это просто наглость», – говорил Тулин, и ему казалось, всем понятны его доводы и очевидны. Если банк врет, то он недостойный, это как дважды два четыре.

Но коллеги Тулина считали, что «Глобэкс» можно допустить в систему страхования вкладов. Еще в памяти был недавний кризис на межбанковском рынке, и при отрицательном решении по «Глобэксу» возникал серьезный риск оттока вкладчиков. И тогда банк не удержится, точно рухнет. Процесс принятия банков в систему страхования вкладов был в самом разгаре. По многим банкам, в том числе крупным, решение еще не было принято. Центробанкиры опасались, что после крушения «Глобэкса» вкладчики и кредиторы банков начнут интенсивное движение, они начнут переходить в банки, уже принятые в систему страхования. И уж тогда кризис в банковской системе был бы покруче летнего.

Игнатьев, его старый коллега, с которым они съели пуд соли и которого он безгранично уважал, звал его к себе в команду очень настойчиво. Он говорил Тулину, что его опыт нужен как никогда, переход банков в систему страхования вкладов будет трудным. И его, Тулина, опыт работы в секторе – в ВТБ, например, – будет востребован на все сто процентов. «Я рассчитываю на тебя как эксперта по финансовому положению банков», – говорил Игнатьев, когда весной 2004 года звал Тулина на работу. И тот, конечно, согласился, тем более и Игнатьев, и Андрей Козлов уверяли, что ЦБ настроен очень серьезно бороться с фальсификацией капитала в банковской системе. Тулин Игнатьеву верил. Можно сказать, безгранично. Он знал его очень давно, когда-то они вместе работали в Центробанке еще под руководством Георгия Матюхина, во время создания Банка России в начале 1990-х, когда все летело в тартарары. Они работали и старались выполнять свои задачи хорошо. Крепко засело в воспоминаниях, как они вместе готовили указ президента о разделении валют стран постсоветского пространства. Вот когда было море эмоций!

Тулин и Игнатьев даже были в чем-то похожи. Оба крутые аналитики, оба принципиальные. Похожие, но все-таки разные. Тулин всегда был убежден: если уверен в своей правоте – не сдавайся. Еще в детской спортивной школе его учили: на дистанции нужно упираться до конца, даже если безнадежно проигрываешь[330]. Игнатьев рубить сплеча не любил. «Завести дело в тупик легко, а выходить из него трудно», – иногда говорил он[331].

Тулин встряхнул головой и наконец заметил яркий большой красный шар, который блестел на новогодней елке. «Новый год! – с ухмылкой вспомнил Тулин. – А настроение совсем не новогоднее. Мрак какой-то». Он опять и опять прокручивал в голове заседание комитета банковского надзора. Его горячий монолог все слушали с явным неудовольствием, молча. Тулин был уверен, что его доводы по поводу «Глобэкса» убедительны и никто с ним не сможет поспорить. Но коллеги его не поддержали, не хотели нового банковского кризиса. Они проголосовали за принятие «Глобэкса» в систему страхования вкладов.

Тулин был обескуражен.

– Как же так? Это же черт-те что такое!

Козлов, его непосредственный руководитель, тоже проголосовал за принятие банка в систему. Ему не казалось ужасным, что тот все свои кредиты направляет в операции с коммерческой недвижимостью. Коммерческая недвижимость, особенно в Москве, – это не зло, а курица, несущая золотые яйца. Если руководство банка будет придерживаться своих планов и, например, построит новый офисно-торговый центр в центре Москвы, на месте старого часового завода «Слава» рядом с метро «Белорусская», то капитал «Глобэкса» увеличится еще больше. И всем казалось, что Тулин предвзят, слишком перегибает палку.

На обескураженный вопрос «Как же так?» Козлов долго не знал, что ответить, а потом нашелся:

– Вот, Дмитрий Владиславович, мы и столкнулись с объективными ограничениями в эффективности банковского надзора.

Тулин был зол. «Лучше ничего не говорить, чем это», – подумал он и сухо бросил:

– Это не объективные причины, а катастрофа и коллективный позор!

А потом был тяжелый разговор с Игнатьевым. Он поддержал других членов банковского комитета, а не его. Принимая решение, надо взвешивать весь комплекс факторов, убеждал Игнатьев. Тулин был раздавлен и откровенно признался:

– Я не хочу больше работать в этом бардаке.

Игнатьев покачал головой.

– Зачем ты принимаешь так близко к сердцу? Ничего еще не потеряно. Никто не сказал, что мы не сможем отозвать лицензию у банка после его принятия в систему страхования вкладов.

Тихий голос и спокойный тон Игнатьева вроде бы успокоили Тулина. Особенно взбодрило последнее обещание, что банк впредь на постоянном контроле и глаз с него спускать не будут[332]. Успокоили, но не убедили. У Тулина возникло сильное