Жизнь после жизни - Александра Маринина

Глава 11

Краеведческий музей занимал одно крыло небольшого двухэтажного здания и выглядел бессистемным нагромождением экспонатов, однако Касте объяснили, что это — следствие ремонта и, как только он закончится, все экспонаты будут немедленно расположены в должном порядке. Спасибо Галине Ильиничне Корягиной, царствие ей небесное, благодаря ее доброте и широте души у музея появилась наконец возможность и протекающую крышу починить, и ремонт в помещениях сделать. Как полгода со дня смерти исполнилось, так завещанную квартиру сразу же продали, вот и денежки появились.

— А вещи Корягиной? — спросила Настя. — Их тоже продали?

— Что-то продали, а кое-что оставили для памяти и для будущих экспозиций.

— Можно взглянуть на то, что осталось?

— Конечно, пойдемте к Агриппине Феодосовне, это все у нее.

Агриппина Феодосовна, научный сотрудник музея, очень пожилая, но очень живая и энергичная дама, с радостью согласилась показать журналистке из Москвы, приехавшей специально для сбора материала о Корягиной, оставившей завещание в пользу музея, «наследие Галины Ильиничны», как она именовала предметы обстановки и обихода. В ее кабинете Настя сразу же увидела тот самый торшер, розовый с зеленым, на белой резной ноге, о котором говорила Татьяна Корягина. Харлампий Аколуфьевич Корягин. Надо же, имя ему вполне подходит.

— Вы сохранили только вещи или бумаги тоже остались?

— Разумеется, — Агриппина Феодосовна недовольно свела к переносице реденькие бровки, — все бумаги сохранились. Каждая бумажка — это документ, свидетельство эпохи, и когда-нибудь они станут поистине бесценны. Я стараюсь сохранить все, что можно, потому что через сто лет обязательно будут делать экспозицию «Традиции и быт провинциального российского города начала двадцть первого века», ведь это так интересно! Будут представлены мебель, посуда, предметы обихода, одежда. А историки, проводя свои исследования, обязательно обратятся к сохранившимся документам. Мы обязаны сделать все, чтобы не повторить ошибок и трагедий прошлого, когда ничего не сохранялось, потому что в разруху и войны жгли мебель и книги, все билось, разрушалось, продавалось и ничего не сохранялось. А вот этот торшер, — она с гордостью указала на Харлампия Аколуфьевича, — станет поистине жемчужиной экспозиции как отражение вкуса и потребностей определенных слоев населения. Нашему городу всего полвека, в масштабах истории это ничто, и историческая часть нашей экспозиции пока бедновата, но мы должны думать о будущем, о следующих поколениях музейщиков, которые придут вслед за нами…

Было видно, что Агриппина Феодосовна села на своего любимого конька, и если ее не остановить, то говорить она будет долго. Настя улучила момент, чтобы вклиниться в монолог с вопросом: нельзя ли посмотреть бумаги Корягиной? Старая музейщица кинула на Настю неодобрительный взгляд, кивнула и повела ее в хранилище.

Документов оказалось немного, в основном это были разные расчетные книжки по оплате за квартиру, электроэнергию и телефон, оставшиеся с советских времен, множество квитанций, по которым оплачивались коммунальные и прочие услуги за последние годы, в том числе кассовые чеки и приходные кассовые ордера, выданные в клубе «Золотой век» при оплате различных услуг и внесении ежемесячных членских взносов. Был и партбилет, и свидетельство о расторжении брака, датированное 1969 годом, и бумага о выделении участка на местном кладбище, где похоронены родители Галины Ильиничны и где теперь покоилась и она сама. Отдельная пухлая папка с завязками, набитая почетными грамотами за успехи в деле партийной пропаганды. Красивые поздравительные открытки, полученные Корягиной много лет назад по случаю дня рождения, 8 Марта и Нового года. Пара таких же давних писем от племянника из Иркутска. И черновик завещания.

Настя собралась было отложить его в сторону, не читая, просто мазнула глазами по выведенному заглавными буквами слову «ЗАВЕЩАНИЕ» и решила, что нет смысла его читать, поскольку с ним и так все ясно. Но уже в следующее мгновение поняла, что с этой бумагой что-то не так. В ней не было слов «краеведческий музей», зато было имя Маргариты Владимировны Нечаенко, которой по воле завещателя отходило все личное имущество Галины Ильиничны, включая квартиру, вещи в ней, предметы обстановки, ювелирные изделия, счет в Сбербанке… Это еще что? Новое завещание, которое Галина Ильинична не успела оформить должным образом у нотариуса? Настя посмотрела на дату: середина февраля прошлого года, почти за месяц до убийства. Почему же Корягина не нашла времени дойти до нотариальной конторы, если собиралась изменить завещание? Не торопилась? Была уверена, что проживет еще долго? Или что?

Она вытащила телефон и позвонила Дмитрию Федулову.

— В какой нотариальной конторе оформлялось завещание Корягиной?

— Ну, я так навскидку не помню… Кажется, в той, что рядом с ее домом. Погодите, я у Илюхи спрошу, он всегда все записывает.

Голос Федулова отдалился от трубки, до Насти донесся бархатный баритон Вторушина, оперативники о чем-то переговаривались, потом трубку взял Илья.

— Вторая нотариальная контора, нотариус Бразовкин.

— Это далеко от дома Корягиной?

— Да рядом, минуты три-четыре неспешным шагом.

— Илья, вы могли бы позвонить этому нотариусу и спросить, не звонила ли ему Корягина в течение последнего месяца перед убийством? Может быть, они случайно встретились на улице?

— И что?

— Меня интересует, не высказывала ли она намерения изменить завещание. Я нашла в ее бумагах черновик завещания в пользу Нечаенко, ее квартирантки.

— Да ну? — изумился Илья. — А где вы взяли ее бумаги?

— В краеведческом музее. Странно, что вы этот черновик не нашли в свое время, — Настя не удержалась, чтобы не поддеть Вторушина.

— Да мы ее квартиру практически не осматривали, это же не место преступления. И в бумагах не рылись. Мы были уверены, что преступление совершено маньяком. Погодите, Анастасия Павловна, но какое значение имеет этот черновик, если старое завещание все равно осталось в силе? У Нечаенко не могло быть мотива для убийства, потому что новое завещание так и не было оформлено у нотариуса.

— И все-таки, — твердо произнесла Настя, — позвоните ему, пожалуйста, и уточните. Здесь что-то не так. Я не понимаю, почему Корягина не переписала завещание, если твердо собиралась это сделать.

— Хорошо, — вздохнул в трубку Вторушин, — я свяжусь с нотариусом и перезвоню вам.

Пока Настя просматривала оставшиеся бумаги, среди которых больше ничего интересного не обнаружилось, прошло еще минут пятнадцать, и звонок Вторушина застал ее в тот самый момент, когда она завязывала тесемки на толстой папке, куда аккуратно сложила документы, стараясь соблюдать тот же порядок, что был в описи.

— Нотариус Бразовкин припомнил, что встречал Галину Ильиничну Корягину как минимум раза три в течение месяца перед ее смертью, она регулярно ходила гулять в парк, и путь ее пролегал мимо нотариальной конторы. Бразовкин приходил на работу к десяти утра, и если опаздывал минут на десять, то, как правило, и встречал Корягину, которая как раз в это время отправлялась на прогулку. Никаких разговоров об изменении завещания она не заводила.

— Вот это странно, — пробормотала Настя. — Ладно, я еще подумаю. Илья, у меня к вам есть вопрос. Вы случайно не знаете, не работала ли эта Нечаенко в салоне у Татьяны Корягиной?

В трубке возникла пауза. Настя в общем-то понимала, что вопрос задала в известной степени бестактный, если учесть, что Илья Вторушин регулярно наведывался в бордель под изысканным названием «Релакс». Спросить-то, конечно, можно было, но не по телефону, когда Илья совершенно точно находился рядом со своим коллегой Федуловым, а наедине, глаза в глаза. Но тут уж не до деликатности.

— Насколько мне известно, нет, — холодно ответил капитан. — Во всяком случае, когда мы проверяли эту Нечаенко, ничего такого не всплывало. А почему вы спросили?

— Так просто. Потом объясню.

Ей не хотелось вдаваться в подробности своей незаконной деятельности с использованием компьютера.

Она оставила на столе папки с документами и грамотами и вернулась к Агриппине Феодосовне, которая уже заварила чай и с нетерпением ждала московскую гостью, горя желанием поговорить с новым человеком о перспективах музейного дела в Томилине. Насте пришлось разочаровать ее, отказаться от чая и покинуть краеведческий музей. Ей нужно было остаться одной и подумать.

Она вернулась в усадьбу, включила компьютер и вывела на экран сведения, собранные о Галине Ильиничне Корягиной. Внимательно перечитала. Здесь должно быть что-то, что проливало бы свет на странный черновик не менее странного завещания. Ладно, тот факт, что Корягина решила изменить завещание, вполне можно объяснить. С дочерью отношения прерваны давно и окончательно, больше никого из близких нет, и вдруг появляется милая тихая девочка, жертва отвратительной бандерши и неправедной постперестроечной жизни, эта девочка заботится о Галине Ильиничне, покупает ей продукты, готовит, убирает квартиру, стирает, гладит, водит свою хозяйку на прогулки и в театр, встречает на остановке, когда та поздно вечером возвращается из клуба. Тут все понятно. Но почему же дело не доведено до конца? Ведь у Корягиной был месяц на оформление завещания. Чего она ждала? Или что-то в поведении Риты ее насторожило и она не спешила с завещанием, пока не развеются сомнения?