Место действия - Южный Ливан - Макс Кранихфельд

— Ну как же, — в свою очередь удивился его непонятливости Вовка. — Ваш друг же сказал, что не хочет спасать бритоголовых придурков, и Вы мою одежду попугайской назвали.

Сидевший за рулем Петр при этих словах хмыкнул в усы, тут же сделав вид, что невероятно поглощен дорожной ситуацией. А Глеб широко улыбнулся.

— Ты прости нас, малой. Просто у нас совсем другие планы на сегодняшний вечер были, а тут пришлось с тобой возиться, вот Петруха и вспылил немного. Ну а насчет твоего прикида, то конечно он попугайский. Чего вот ты хочешь добиться, одеваясь так, что за километр видно — скин идет?

— Ну как чего? — замялся Вовка. — Это самовыражение, вот! А еще, чтобы нерусь издали видела и боялась!

Усатый откровенно хохотнул, и Вовка смешавшись, замолк.

— Ты не обижайся, — тоже едва сдерживая улыбку, мягко произнес Глеб. — Но мы ведь только что видели, как они вас испугались.

— Но так ведь не всегда, мы им тоже… — запальчиво крикнул Вовка, воинственно размахивая руками.

— Верю, верю, — успокаивающе закивал Глеб. — Только это всего лишь детские шалости и мелкое хулиганство. В твоем возрасте пора уже быть взрослее. Ну неужели ты всерьез думаешь, что если вы набьете десяти, даже пусть сотне мигрантов морды, они перестанут сюда ехать? Да никогда в жизни. Наоборот, от ваших комариных укусов они только крепнут. Вы, если хочешь, даете им право на формирование собственных боевых дружин, якобы для защиты от экстремистов. Ну это мы только что видели.

Вовка невольно кивнул соглашаясь, да уж, действительно, что видели, то видели. Не поспоришь…

— То-то! Вот и результат вашей борьбы на лицо, взяли и поспособствовали консолидации врага. Эх, малый! Я прекрасно понимаю, что вами движут благие побуждения, неосознанный протест против засилья инородцев в русских городах. Но ведь бороться с ними надо вовсе не так!

— А как? — саркастически скривился Вовка. — Что, на митинги ходить? Может на стенах лозунги писать?

— Слыхал, Петр, — улыбнулся водителю Глеб. — А паренек-то боевой! Жалко только в голове каша, а так, наш ведь парень, как думаешь?

Усатый проворчал что-то маловразумительное, что при достаточном воображении можно было принять и за согласие.

— В общем так, — Глеб порылся во внутреннем кармане своей кожанки и извлек оттуда визитницу. — Если ты действительно хочешь противостоять инородцам, защищать русский народ, заниматься по-настоящему серьезными делами, а не всякой мелочевкой, то когда выпишут из больницы, позвони мне.

Вовка растеряно вертел в пальцах плотный прямоугольник визитки: Никонов Глеб Егорович, инструктор клуба славяно-горицкой борьбы «Перунова рать» значилось на ней.

— А вы вообще кто? — обалдело уставился он на Глеба, заниматься какой-то там славяно-горицкой борьбой в его планы вовсе не входило.

— Не обращай внимания на титулы, это все мишура. Главное суть, — подмигнул в ответ пшеничноволосый. — Мы С-18, русское отделение. Слыхал про таких?

Вовка непонимающе мотнул головой, заливаясь краской стыда. Глеб смотрел на него так, будто он публично сознался в том, что не умеет читать, или не знает таблицы умножения.

— Комбат-18, кровь и честь… Ну? Что ничего никогда не слышал? Тоже мне, еще скином зовешься! Ладно, как выздоровеешь, позвонишь, там все и узнаешь.

Глеб развернулся вперед, оставив Вовку мучительно краснеть, теряясь в догадках, чтобы это могла быть за организация с таким странным названием.

Усатый Петр, потянулся к кнопке «Play» перемигивающейся разноцветными огнями магнитолы. Из спрятанных где-то за сиденьем динамиков грянули призывные маршевые аккорды.

Наш марш зовет под знамена всех лучших,

Во славу гордой и белой Руси!

Во всеоружии духа и тела ублюдкам

Мы уступать не должны.

«Не должны!» — неожиданно даже для себя вслух повторил последнюю фразу вслед за неизвестным ему певцом Вовка, захваченный жестким наступательным ритмом песни.

— Мы маршируем! — сообщил из динамиков солист.

— Маршируем! — радостно подхватил хор.

— Под имперским русским флагом! — задыхаясь, уточнил певец.

— Мы маршируем! — вновь взревел невидимый хор.

Неожиданно опять запульсировала огнем боль в успокоившейся было ступне, и Вовка зажмурив глаза, откинулся на кожаные подушки, кусая нижнюю губу, чтобы не застонать.

— Под имперским русским флагом! — продолжал с надрывом бухать в голове незнакомый голос.

Черный «туарег», отражая свет уличных фонарей тонированными стеклами, медленно вкатывался на стоянку перед зданием подстанции скорой помощи.

Сказать, что обитатели подмосковного дома отдыха ракетчиков были взбудоражены прибытием очередной группы отдыхающих, значит, ничего не сказать. В бедном на события замкнутом мирке, огороженной территории посреди нетронутого елового леса на берегу Москвы-реки появление каждого нового лица непременно обсуждалось и мусолилось на все лады. Ведь постояльцами учреждения, как правило, оказывались не только отставные генералы и полковники, а также их жены, никогда не упускавшие случая перемыть косточки вновь прибывшим. Тем более таким необычным как эти. Десяток молодых парней призывного возраста, крепких, широкоплечих и одинаково коротко стриженных ни на кого не глядя, продефилировал мимо праздно скучающих на лавочках вдоль центральной аллеи отдыхающих. Замыкал группу кряжистый абсолютно седой мужик лет пятидесяти с резкими рублеными чертами лица. Все были одеты в строгую полувоенную одежду модного сейчас в молодежной среде стиля милитари, за плечами висели одинаковые пятнистые рюкзаки.

— Вот молодежь пошла, — недовольно зазудела, едва дождавшись, пока новички миновали ее лавку генеральша Попова. — Поздороваться даже никто и не подумал.

Сморщенную будто печеное яблоко, почти семидесятилетнюю даму вовсе не волновало то простое обстоятельство, что с ней лично никто из прибывших знаком не был, а значит и приветствовать ее был не обязан. Еще несколько клушек преклонного возраста, штатных подпевал генеральши с готовностью закачали головами, подхватывая стоны насчет бескультурья молодого поколения. Уже через несколько минут старушки и сами искренне поверили в то, что их только что смертельно оскорбили. Сам того не желая, просто руководствуясь извечным стариковским желанием что-нибудь добавить к тому что говорят рядом, совершенно не заботясь о теме беседы, масла в огонь подлил и отставник Попов, тут же дышавший полезным в его возрасте хвойным ароматом.

— Пацаны молодые, в армии, небось, не служившие, — осуждающе покрутил он седой головой. — О дисциплине понятия никакого… Теперь прощай покой и тишина. Начнут водку пить, да девок в окна к себе по ночам таскать.

— И кто их только сюда пустил, — истерично закатила глаза генеральша. — Юра, Юра, ну что же ты сидишь и спокойно смотришь, как нас лишают заслуженного отдыха! Разве для того мы столько лет в лишениях, верой и правдой…

Душившие пожилую даму рыдания помешали ей закончить начавшееся было перечисление заслуг перед державой славной четы Поповых, действительно почти сорок лет бок о бок прослужившей на центральном командном пункте ракетных войск стратегического назначения. Свою карьеру молодой лейтенант Попов, удачно женившийся на дочке тогдашнего начальника главного управления кадров министерства обороны, начал в качестве штабного адъютанта, да так и пошел по штабным паркетам до собственных генеральских погон. Бесспорно, столь выдающаяся и напряженная служба на благо Родины, требовала теперь всемерно трепетного отношения к отдыху заслуженных ветеранов.

Впечатленный слезами жены генерал, подтянув спортивные штаны, немедленно отправился требовать выдворения с территории «беспокойных» и явно не имеющих никакого отношения к Вооруженным Силам соседей. Однако ни генеральское возмущение, ни угрозы звонков высокопоставленным друзьям должного впечатления на начальника дома отдыха не произвели.

— Это коммерческий заезд, — беспомощно развел руками полковник от медицины. — Заявлены, как спортивная команда по многоборью с тренером.

Генерал продолжал давить его отработанным за годы службы тяжелым взглядом, но в этот раз привычное средство явно давало сбой. Чертов медик бестрепетно смотрел ему прямо в лицо и даже не собирался виновато опускать глаз.

— Платят полную стоимость путевки. В отличие от вас, — не удержался от шпильки, дерзкий полковник.

По правде говоря, ему уже изрядно поднадоело приезжавшее сюда каждое лето по льготным расценкам, то есть практически задарма, чванливое генеральское семейство, вечно всем недовольное, и претендующее на особое к себе отношение. Потому сейчас он с искренним удовольствием на вполне законных основаниях отказывал отставнику в его требованиях.