Правдивая история короля Якова - Анфиса Каховская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Толпа хлынула к пруду. Каждый старался сорвать листочек с куста или помочить руки в воде.
Иларий почувствовал, что давившая его свинцовая тяжесть вдруг отпустила. Он сел.
– Так-так. Кто тут у нас?
Прямо перед ним, опираясь на окровавленный меч, стоял Селен.
– К большому торту ещё и вишенка. Недаром звездочёт обещал мне сегодня очень удачный день. А я обозвал его старым козлом. Пойду извинюсь.
Селен махнул стражникам, и Иларий тут же почувствовал на своих плечах крепкие руки.
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ,
в которой читатель неожиданно узнаёт о Короле такое, чего он и сам о себе не знал.
Королевский замок, возвышавшийся в центре Столицы, наконец вернул себе статус самого величественного здания в городе. Теперь, когда не было замка Арна, превосходившего его и по высоте, и по площади, он будто приосанился и подрос. Все его башни снова, как семнадцать лет назад, свысока смотрели на окружавшие их кварталы, напоминая жителям, что здесь находится их Король, единственный законный правитель, воцарившийся на века. Но если бы кто-нибудь увидел, в каком состоянии пребывал единственный и воцарившийся на века, он был бы очень удивлён.
Наверное, для описания первого дня монарха, вернувшего себе престол, лучше всего подошли бы такие слова, как фанфары, триумф, овации, лавровый венок, но здесь их не будет.
Верный Глен, явившийся, чтобы пригласить своего господина в обеденный зал на ужин, обошел чуть не весь замок и, верно, так и не нашел бы Короля, если бы не услышал всхлипывания под лестницей, ведущей на задний двор. Яков сидел, забившись в пыльный угол, и рыдал, как ребёнок. И слёзы его отнюдь не напоминали слёзы радости.
– Яков, что с вами? – закричал Глен, от потрясения позабыв все правила этикета.
– Нет, нет, – затряс головой Король, не переставая рыдать. – Это невозможно! Этого не может быть!
– Я позову лекаря! – бросился было Глен, но Яков вдруг вцепился в него мертвой хваткой и выплеснул сквозь рыдания:
– Не. Уходи.
– Хорошо, – тут же согласился Глен, прижимая его к себе, как ребёнка. – Я никуда не уйду. Не уйду.
Король уткнулся ему в праздничный камзол и долго орошал его слезами, которым, казалось, не будет конца. Наконец, нарыдавшись всласть, он затих и только изредка шептал: «Нет, нет. Как же так?»
Тогда Глен решился предложить:
– Давайте я провожу вас в ваши покои.
Король не ответил, но и не сопротивлялся и позволил отвести себя в опочивальню, но уложить себя на кровать, как хотел Глен, не дал, а почему-то уселся возле неё на ковре. Глен, боясь нарушить шаткое спокойствие своего господина, не стал настаивать и молча сел рядом.
– Глен, – доверительно спросил Яков, – почему так устроена жизнь? Почему понимать самое главное ты начинаешь только в самом конце, когда все уже потеряно и ничего нельзя вернуть?
Столько боли было в его голосе, что Глен чуть было сам не расплакался.
– Почему молодость и счастье так стремительно пролетают мимо? Почему всё заканчивается, даже не начавшись? За что мне всё это?
Глен видел, что Королю надо высказаться. Он взял Якова за руку.
– Глен, ведь я любил её! Ты знаешь, я её по-настоящему любил.
– Кого, ваше величие? – осторожно спросил Глен.
– У неё была очень неприятная мать. Такая надменная, такая навязчивая. И очень неискренняя. Казалось, она вся была пропитана лицемерием. И когда она стала настаивать, чтобы я непременно – «непременно», она так и говорила – познакомился с её дочерью, я пытался отказаться, потому что не люблю, когда на меня давят. Но она буквально впихнула свою дочь в мои объятия, и это было так неловко. Но Кадрия! Она была совсем другая, совсем не такая, как её мать. Я видел, что ей тоже ужасно неловко за то, что происходит. Она прятала глаза, так ей было стыдно. И всё же я разглядел её глаза. Глен! Таких глаз я никогда не видал прежде! Они будто светились изнутри, и когда она смотрела на меня, мне было так тепло и уютно. Она была не просто красавицей – красавиц я повидал много. Но она была не такая, как они все. В ней было что-то… Как это передать словами?
И он посмотрел на Глена, словно ожидая от него помощи. Но тот лишь растерянно развел руками:
– О ком вы говорите? Кадрия. Неужели это…
– Ты разве не видел её?
– Когда вы гостили у своего кузена Альберта, я был в Столице с вашим отцом. Его величие попросил меня помочь ему и…
– Да-да, я помню. Я тогда поехал без тебя. Но разве я тебе не рассказывал о ней после, когда вернулся?
– Вы изволили сказать, что чуть было не женились по глупости на какой-то, простите, деревенской девке, которую вам навязали, но вовремя опомнились и почли за лучшее поскорее убраться оттуда.
– Я так сказал?! – Король был потрясён. – Я не мог так сказать! И она не деревенская девка!
– Клянусь вам, ваше величие. Разве я посмел бы обманывать вас.
– Но мне её не навязывали, – сказал растерянно Король. – Я любил её. Очень любил. И даже теперь ещё люблю, хоть её давно уже нет. Глен! – Вдруг воскликнул он в отчаянии. Глен! Она умерла! Как же так! Почему? Почему я тогда уехал? Я любил её! Я хотел жениться на ней! Я мечтал об этом больше всего.
– Вы никогда раньше не вспоминали о ней. А ведь вы рассказывали мне всё. Это странно.
– Да, странно, – согласился, подумав, Король. – Очень странно. Я, и правда, не вспоминал о ней все эти семнадцать лет. Будто она была мне безразлична. Как такое могло быть?
– Ваше величие, – мягко сказал Глен, вновь беря его за руку, – расскажите мне всё, что случилось тогда.
Король задумался. Он осторожно, с опаской стал двигаться в своём сознании назад, вызывая из глубин небытия те воспоминания, которые давно уже похоронил. Почему-то ему было страшно. Он медленно погружался в прошлое, словно шёл по шаткой почве, с каждым шагом рискуя провалиться в трясину.
– Мы встречались. Гуляли в парке. А потом решили пожениться. Я послал гонца с сообщением к отцу. До свадьбы оставалось два дня, но ночью… Глен, я вспомнил! Это был Арн! Я почему-то считал всё случившееся в ту ночь сном. Но это был не сон! Теперь я понимаю, что это был не сон.
Король застонал и схватился за голову. Он увидел вдруг всё так ясно, будто это было вчера.
Когда ушли слуги, помогавшие ему готовиться ко сну, принц Яков взял канделябр и поднес его к стоящему на подставке у стены портрету, как делал каждый вечер. Портрет еще не был закончен, но с каждым днём изображение Кадрии на нём становилось всё
