Вечный Герой (сборник) - Муркок Майкл Джон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Но где он находится? В этом мире, в мире Урлика?
— Танелорн существует во многих мирах, во многих царствах, во многих измерениях. Танелорн вечен. Иной раз он недоступен, иной раз — открыт для всех, хотя большинство даже не представляет себе истинной сущности этого города. Но Танелорн принимал и принимает многих Героев.
— Найду ли я Эрмизад, если мне удастся найти Танелорн?
— Ты найдешь все то, что действительно стремишься найти. Но сначала ты должен вновь взять в руки свой Черный Меч.
— Вновь? Разве я уже владел Черным Мечом?
— Владел, и не раз.
— А где мне искать его?
— Скоро узнаешь. Очень скоро он будет у тебя, ибо носить его — твой удел и твоя трагедия.
И женщина тоже исчезла.
А армии все продолжали передвигаться, и поселения в долине все горели, и на шесте по-прежнему развевался флаг без герба…
Затем на том месте, где только что стояла женщина, материализовалось нечто, не похожее на человека. Какое-то дымное облако, постепенно менявшее форму.
Я сразу понял, что это — Черный Меч. Огромный черный двуручный меч с лезвием, покрытым руническими письменами, обладающими чудовищной магической силой.
Я невольно отступил назад:
— НЕТ! Я БОЛЬШЕ НИКОГДА НЕ ВОЗЬМУ ЕГО!
В ответ чей-то голос, полный мудрости и злобы и, казалось, исходящий прямо из лезвия меча, издевательски произнес:
— ТОГДА ТЕБЕ НИКОГДА НЕ ЗНАТЬ ПОКОЯ!
— ИЗЫДИ! ПРОЧЬ!
— Я ТВОЙ, ТОЛЬКО ТВОЙ. ТЫ — ЕДИНСТВЕННЫЙ, КТО МОЖЕТ НОСИТЬ МЕНЯ!
— Я ОТРЕКАЮСЬ ОТ ТЕБЯ!
— ТОГДА ТВОИ СТРАДАНИЯ БУДУТ ПРОДОЛЖАТЬСЯ!
Я проснулся от собственного крика, весь мокрый от пота. Рот и горло жгло, как огнем.
Черный Меч. Теперь я все вспомнил. Теперь я знал, что он каким-то образом связан с моей Судьбой.
Но все остальное — был ли то лишь ночной кошмар, дурной сон? Или мне в символической форме предлагалась какая-то информация? Мне так и не удалось этого понять.
Я протянул руку, и она вдруг коснулась чьего-то теплого тела. Эрмизад вернулась ко мне!
Я привлек к себе обнаженное тело и наклонился, чтобы поцеловать ее в губы…
Она ответила на мой поцелуй. Губы ее, жаркие и сухие, жадно прильнули к моим. Нагое тело прижалось ко мне, и она зашептала мне на ухо какие-то непристойности…
С жутким проклятием я отскочил в сторону. Ярость и отвращение овладели мною. Это была вовсе не Эрмизад! Это была одна из женщин Ровернарка, забравшаяся ко мне в постель, пока мной владел ночной кошмар.
Чувство разочарования было столь непереносимым, что я зарыдал. А женщина смеялась.
Потом иное чувство овладело мною — странное чувство, совершенно мне незнакомое, но оно овладело всем моим существом.
Я яростно накинулся на обнаженную плоть:
— Так ты жаждешь удовольствий?! Хорошо, ты их получишь, все удовольствия на свете!
Утром я проснулся на развороченной постели, опустошенный и обессиленный. Женщина поднялась и, пошатываясь, удалилась со странным выражением на лице. Видимо, то, что она испытала со мною этой ночью, было далеко от удовольствий. Я, во всяком случае, ничего похожего не ощутил, и мной владело одно отвращение.
Но в голове у меня засело воспоминание о ночном кошмаре. Видение Черного Меча не покидало меня. Думаю, что я набросился на эту женщину лишь с одной целью — забыть о нем, избавиться от этого воспоминания. Кажется, именно это преследовавшее меня видение и заставило меня проделывать с этой несчастной все то, что я с нею проделал. Не знаю, до конца не уверен. В чем я, однако, был твердо уверен, так это в том, что много раз проделаю это с нею, если это даст мне возможность избавиться — хотя бы на несколько мгновений — от преследующего меня видения.
На следующую ночь я спал без сновидений. Но старые страхи вновь овладели мною. И когда у меня в спальне снова появилась та женщина, которую я всю истерзал прошлой ночью, я хотел тут же прогнать ее. Но она сказала, что пришла с поручением от епископа Белпига. Она, по-видимому, была одной из его рабынь.
— Мой господин считает, что некоторое разнообразие поможет вам справиться с плохим настроением, — сообщила она. — Он завтра собирается на большую охоту в море. И спрашивает, не хотите ли и вы принять в ней участие.
Я отшвырнул книгу, которую пытался читать.
— Ладно. Я поеду. Это, наверное, будет интереснее, чем ломать себе голову над этими проклятыми книгами!
— А меня вы с собой возьмете, лорд Урлик?
На лице ее было написано неприкрытое желание. Она облизнула влажные губы, и это заставило меня вздрогнуть от отвращения.
Но я лишь пожал плечами:
— А почему бы и нет?
Она захихикала:
— А можно мне взять с собой подружку? Она очень аппетитная!
— Как хочешь.
Но когда она вышла, я упал на полированный обсидиановый пол и, обхватив голову руками, заплакал.
— Эрмизад! О, моя Эрмизад!
Глава VI
Соленое море
На следующее утро я присоединился к епископу Белпигу за воротами, на дороге, ведущей вниз, к морю. Теперь я мог гораздо лучше разглядеть его лицо, которое он пытался спрятать под слоем косметики, поскольку здесь все-таки светило солнце, хотя и тусклое. В его неярком свете сразу стали видны набрякшие веки, обвисшие щеки, опущенные углы чувственного, порочного рта, морщины, свидетельствующие о годах разврата, — и все это было покрыто пудрой, румянами и белилами, призванными сделать его внешность хоть немного более пристойной.
Духовного Владыку окружала его свита: такие же размалеванные мальчики и девицы, хихикающие и кривляющиеся. Поеживаясь от холода, они тащили вниз массу багажа.
Епископ подхватил меня своей жирной ручкой под руку и повлек впереди своей свиты вниз, к гавани, где нас ждал очень странный корабль.
Я поборол отвращение, когда меня коснулась рука Белпига. Оглянувшись назад, я убедился, что мое оружие несут следом. Раб пошатывался под тяжестью моего длинного, отделанного серебром копья и боевого топора. Я и сам не мог понять, зачем мне понадобилось брать с собой оружие, но епископ не выказал никаких признаков неудовольствия по этому поводу, хотя я совсем не был уверен в том, что это ему понравилось.
Несмотря на полное разложение и безысходность, царившие в Ровернарке, город никогда ничем мне не угрожал. Его обитатели не делали мне ничего плохого и, убедившись в том, что я не склонен участвовать в их развлечениях, оставили меня в покое. Они, так сказать, соблюдали по отношению ко мне полный нейтралитет. Лорд Шаносфейн тоже соблюдал нейтралитет. Но вот о епископе Белпиге этого сказать было нельзя. Было в нем что-то гнусное, зловещее; я уже начинал склоняться к мысли, что он здесь, вероятно, единственный, у кого могло возникнуть хоть какое-то стремление, хоть какое-то желание — пусть даже самое противоестественное — вырваться за рамки привычного времяпрепровождения.
Конечно, если судить чисто по внешним проявлениям, епископ Белпиг был самым отъявленным из всех здешних сибаритов, и то, что я подозревал в нем какую-то угрозу, было, вероятно, следствием моего пуританского воспитания. Я все твердил себе, что он — единственный житель Ровернарка, в котором заметны хитрость и изворотливость.
— Ну, мой милый граф Урлик, что вы думаете по поводу этого корабля? — Белпиг ткнул своим толстеньким, унизанным кольцами пальцем в сторону причала. Он был сегодня в таких же пузыреобразных доспехах, что я впервые увидел на всадниках из встретившего меня на берегу патруля. Шлем его нес один из рабов. На плечи епископа был наброшен расшитый плащ.
— Никогда не видел ничего более странного, — ответил я откровенно.
Мы уже подошли к полосе прибоя, и корабль был теперь хорошо виден. Он стоял близко от берега, где толпилась группа людей. Я решил, что это, видимо, его команда. Корабль был футов сорока в длину и футов десяти в высоту. Отделан и изукрашен он был так же роскошно, как и все остальное в Ровернарке: золотые, серебряные, бронзовые рельефные накладки покрывали все его деревянные части. Надстройки возвышались на нем пирамидой; они напоминали уходящие ввысь бесконечные террасы, образующие узкие палубы. Завершала их небольшая квадратная палуба, украшенная несколькими знаменами. Корпус корабля был поднят над уровнем воды на нескольких подпорках, к которым крепился широкий, чуть вогнутый лист какого-то полированного материала, напоминающего фибергласс. Корабль не имел мачт, но по обоим бортам виднелись колеса с широкими плицами. В отличие от привычных колесных пароходов эти колеса не были заключены в кожухи, а просто торчали наружу. Плицы их, хотя и толстые и широкие, казались слишком хрупкими, чтобы двигать этот корабль по соленому морю.
