Властитель огня - Дэниел Силва

Огни рыболовного судна исчезли в порту Тибериаса. Шамрон показался вдруг уставшим.

– В этих местах никогда не будет мира, да его никогда и не было. С тех пор как мы приковыляли на эту землю из Египта и Месопотамии, мы не переставали воевать. С ханаанитами, ассирийцами, филистимлянами, римлянами, амалекитянами. Обманывая себя, мы поверили, что наши враги покончили с мечтой уничтожить нас. Мы молились о невозможном. О мире без судов, о прощении без компенсации. – Он не без намека посмотрел на Габриэля. – О любви без жертв.

Габриэль поднялся, намереваясь уходить.

– Так что мне сказать премьер-министру?

– Скажите, что я должен подумать.

– Оперативный отдел – всего лишь остановка в пути, Габриэль. В один прекрасный день ты станешь шефом. Memuneh.

– Memuneh – это вы, Ари. И всегда им будете.

Шамрон самодовольно усмехнулся.

– Так что же все-таки мне сказать ему, Габриэль?

– Скажите ему, что мне тоже некуда больше идти.

Телефонный звонок от Джулиана Ишервуда предоставил Габриэлю искомое оправдание, чтобы убрать последние следы пребывания Кьяры в квартире. Он позвонил в «Благотворительность для иммигрантов из России» и сказал, что хочет кое-что им дать. На другое утро к нему явились два тощих парня из Москвы и забрали всю мебель из гостиной: диваны и стулья, столики и лампы, стол из столовой, даже декоративные медные горшки и керамические блюда, которые Кьяра так тщательно выбирала и развешивала. Спальню он не тронул, за исключением простынь и теплого одеяла, от которых все еще пахло ванилью, как от волос Кьяры.

В последующие дни на Наркисс-стрит то и дело приезжали грузовики доставки. Первым прибыл большой белый стол для изучения материалов, за ним – флюоресцентные и галогеновые лампы с подвижными подставками. Знаменитый магазин для художников «Л. Корнелиссен энд Сан» с Грейт-Расселл-стрит в Лондоне прислал морем кисти, краски, растворители для разведения и лаки. Химическая компания в Лидсе прислала несколько ящиков потенциально опасных растворителей, вызвавших немалый интерес у израильских почтовых властей. Из Германии прибыл дорогой микроскоп с убирающейся ручкой; из мастерской в Венеции – два больших деревянных мольберта.

На следующий день прибыла картина «Даниил в клетке со львами», сомнительно приписываемая Эразмусу Квеллинусу. У Габриэля ушло полдня на то, чтобы разобрать затейливую упаковку, и лишь с помощью Шамрона ему удалось поставить огромное полотно на два мольберта. Изображение Даниила в окружении диких зверей заинтриговало Шамрона, и он просидел до позднего вечера, пока Габриэль, вооружившись ватными тампонами, миской с дистиллированной водой и аммиаком, не приступил к нелегкому труду по соскабливанию тысячелетней грязи и сажи с поверхности картины.

По возможности он возродил рабочие привычки, какие были у него в Венеции. Он вставал затемно и поборол в себе желание включать радио, чтобы ежедневные сообщения о кровопролитиях и объявления тревоги не вторгались в состояние, порожденное в нем картиной. Он сидел в своей студии все утро и обычно работал во вторую смену поздно вечером. Он как можно меньше времени проводил на бульваре Царя Саула – собственно, об отставке Льва он услышал по радио, когда ехал с Наркисс-стрит на гору Херцль повидать Лию. Во время их встреч ее воспоминания о поездках в Вену становились все более поверхностными и краткими. Она задавала ему вопросы об их прошлом.

– Где мы с тобой познакомились, Габриэль?

– В Безалеле. Ты ведь художница, Лия.

– А где мы поженились?

– В Тибериасе. У Шамрона на террасе, выходящей на Галилейское море.

– И ты теперь реставратор?

– Я учился в Венеции у Умберто Конти. Ты приезжала ко мне каждые два-три месяца. Ты разыгрывала из себя немку из Бремена. Помнишь это, Лия?

Однажды жарким июньским днем Габриэль пил кофе с доктором Бар-Цви в столовой для персонала.

– Она когда-нибудь сможет отсюда выбраться?

– Нет.

– Хотя бы на короткое время?

– Вот против этого я не вижу возражений, – сказал доктор. – Я даже думаю, что это весьма неплохая идея.

Первые несколько раз Лия приезжала с медсестрой. Затем, когда она попривыкла находиться вне больницы, Габриэль привозил ее домой одну. Она сидела в его студии в кресле и часами смотрела, как он работает. Иной раз ее присутствие приносило ему спокойствие, другой раз – нестерпимую боль. Ему всегда хотелось поместить ее на мольберт и воссоздать ту женщину, которую он посадил в Вене тем снежным вечером в машину.

– А у тебя есть какие-нибудь из моих картин?

Он показал ей портрет, находившийся в спальне. Она спросила, кто был ее моделью, и Габриэль сказал, что он.

– Ты выглядишь грустным.

– Просто усталым, – сказал он. – Меня три года не было.

– Это действительно мой рисунок?

– Ты была хорошим художником, – сказал он. – Куда лучше меня.

Однажды днем, когда Габриэль ретушировал подпорченную часть лица Даниила, Лия спросила его, зачем она приезжала в Вену.

– Мы отдалились из-за моей работы. Я подумал, что достаточно хорошо прикрыт и могу вызвать тебя с Дани. Это была глупейшая ошибка, и ты поплатилась за нее.

– У тебя была там другая женщина, верно? Француженка. Кто-то, работавший в Службе.

Габриэль кивнул и возобновил работу над лицом Даниила. Лия не отступалась, желая узнать больше.

– Кто это сделал? – спросила она. – Кто заложил бомбу в мою машину?

– Арафат. Предполагалось, что я погибну вместе с тобой и Дани, но тот, кто выполнял задание, внес изменение в план.

– Этот человек – он жив?

Габриэль отрицательно покачал головой.

– А Арафат?

Лия не отступала от своего намерения узнать побольше о настоящем. И Габриэль сказал, что Ясир Арафат, смертельный враг Израиля, живет теперь в нескольких милях от них – в Рамалле.

– Арафат здесь? Как такое возможно?

«Из уст невинных…» – подумал Габриэль. И тут он услышал шаги на лестнице. Эли Лавон вошел в квартиру, не потрудившись постучать.

Глава 37

Экс-ан-Прованс, пять месяцев спустя

Первые признаки мистраля появились в равнинах и пропастях Буш-дю-Рон. Поль Мартино, выбравшись из своего «мерседеса», застегнул брезентовую куртку для работы в поле и поднял воротник. В Прованс снова пришла зима. Еще две-три недели, подумал он, и придется закрывать экскавацию до весны.

Он вынул из багажника свой брезентовый рюкзак и пошел по краю древней каменной стены форта. Через минуту там, где стена кончалась, он приостановился. Метрах в пятидесяти, у края горы, стоял художник с этюдником. Художник на вершине горы – в этом не было ничего необычного: сам Сезанн обожал вид, открывающийся на Шэн-де-л'Этуаль. Тем не менее Мартино решил посмотреть поближе на этого человека, прежде чем приступать к работе.

Он переместил пистолет Макарова из рюкзака в карман куртки и направился к художнику. Мужчина стоял спиной к Мартино. Судя по наклону его головы, он смотрел на далекую гору Сент-Виктуар. Подтверждение тому Мартино обнаружил через несколько секунд, когда увидел полотно художника. Картина была в стиле классического пейзажа Сезанна. Собственно, подумал Мартино, перед ним была поразительная репродукция.

Художник был настолько поглощен своей работой, что не слышал, как Мартино подошел к нему. Лишь когда Мартино остановился за его спиной, он перестал писать и оглянулся. На нем были толстый шерстяной свитер и широкополая шляпа, поля которой колебались на ветру. У него была длинная седая нечесаная борода, руки были измазаны красками. Судя по выражению лица, он не любил, когда его отрывали от работы. Мартино посочувствовал ему.

– Вы явно ревностный поклонник Сезанна, – сказал Мартино.

Художник кивнул и возобновил работу.

– Очень неплохо. Вы не согласились бы продать это мне?

– Боюсь, об этой картине уже есть договоренность, но я могу, если хотите, написать вам другую.

Мартино протянул ему свою визитку.

– Вы найдете меня в моем кабинете в университете. Мы договоримся о цене, когда я увижу законченную картину.

Художник взял визитку и бросил ее в деревянный ящик с красками и кистями. Мартино пожелал ему доброго утра и пошел по горе к раскопкам, где работал накануне. Он спустился в выемку и снял со дна синий брезент, обнажив высеченную на камне отрубленную голову в полупрофиль. Открыв свой рюкзак, он достал маленькую лопаточку и кисть. Мартино только собрался приступить к работе, как на дно ямы легла тень. Он поднялся на колени и посмотрел вверх. Он ожидал увидеть Иветту или кого-либо из археологов, работающих здесь. Вместо этого он увидел силуэт художника в шляпе, высвеченный ярким солнцем. Мартино поднес руку к бровям и прикрыл глаза.