Волшебный горшочек Гийядина - Светлана Багдерина

– Посидеть?.. Поговорить?.. Ах, да! Поговорить!

И взор окончательно пришедшего в себя калифа, перестав возбужденно метаться, остановился и будто прилип к съежившейся под цветастым полотенцем фигуре Абуджалиля.

– И начнем мы по порядку, – вперились его глаза как два коловорота в бледного, на грани то ли обморока, то ли спонтанной телепортации чародея. – Прошу загадочных гостей извинить вашего скромного слугу, но есть на Белом Свете вещи, не терпящие отлагательств…

И не успели загадочные гости подивиться прозорливости его величества насчет нависшей над миром опасности, как Амн-аль-Хасс грозно продолжил:

– …И, во-первых, мы имеем в виду поведение вот этого недостойного существа, сына гиены и гадюки, обласканного нами, осыпанного милостями и почестями, и отплатившего нам за это черной неблагодарностью!

– Кого? – уточнил озадаченный отряг.

– Вот этого… распоясавшегося… и расстегнувшегося… распустившего руки… и раскатавшего губы… бесстыжего… фокусника… с позволения сказать… который посмел попробовать прикоснуться… к… к… как там тебя… неважно… к нашей законной наложнице! А после еще и искупаться с ней в одном бассейне!..

– И что же в этом такого? – воинственно прищурилась на Ахмета Эссельте.

– А, во-вторых, – не обращая внимания на вмешательство принцессы, продолжил пылающий праведным возмущением калиф, – вот этой… женщины… злоумышлявшей колдовством лишить своих подруг самого драгоценного, что есть на Белом Свете – расположения их единственного и неподражаемого повелителя!

– Ишак плешивый им подруга, – Яфья обжигающе зыркнула из-под опущенных ресниц на самое драгоценное.

– Она раскаялась! – заглушая ремарку, поторопилась громко заявить гвентянка. – Она поступила так, потому что ты не обращал на нее внимания! Игнорировал! Унижал ее женское достоинство безразличием и равнодушием! И поэтому обвинять тут надо не ее!..

– А Абу вообще не виноват! – поддержал ее Иван. – Он спасал Яфью!

– Рискуя жизнью, между прочим! – горячо вступил Агафон. – Он плавать не умеет! Я помню, как два года назад он в речку Пардонку с мостика свалился, так едва всей Школой выудили и откачали! А там и в половодье глубины больше метра отродясь не было!

– А Яфью, откровенно говоря, ты сам спасать должен был, если уж такой щепетильный! – сурово нахмурился Кириан.

– Голосуем… – гнусаво-скучным голосом проговорила Сенька. – Кто за то, чтобы свалить всю вину за свистопляску с кообом и за оставление в беспомощном состоянии вверенной ему законом наложницы Яфьи на Ахмета Гийядина Амн-аль-Хасса, поднимите руки… опустите руки… сто процентов голосов…

– Но я еще не успел поднять! – растерянно привстал Олаф.

– Засчитано… Сто десять процентов… Кто против?

– Мы! – ошалело, с видом гроссмейстера, обыгранного подчистую по правилам крестиков-ноликов,[72] выпалил калиф.

– Подсудимому слова не давали, – строго прогундосила царевна. – Минус двадцать процентов. Итого, с суммой сто пятьдесят процентов голосов Яфья и Абуджалиль оправданы…

– Я не согласен!!!

– С чем?

– Сто десять минус двадцать не равно ста пятидесяти!

– Минус на минус дает плюс, это каждому школяру известно, – философски пожала плечами Серафима. – И пятьдесят туда – пятьдесят сюда – какая тебе теперь разница? Апелляция отклоняется.

– Что… это значит?.. – Ахмет неуверенно посмотрел на царевну, надменно задравшую нос, обгоревший на сулейманском солнце.

– Что – что?

– Что значит… эпиляция… отклоняется?

– Это значит, что кто старое помянет, тому все волосы повыдерут, – любезно пояснила Серафима. – Пучками и по одному.

– И что же нам теперь с ними делать? – растерянно оглядел сначала притихшую сладкую парочку, усердно не смотрящую друг на друга, а потом и гостей, в несколько минут превративших его прибежище уюта и покоя в сумасшедший дом, и робко уточнил Амн-аль-Хасс.

– Конечно, наказать, – убежденно заявила Сенька.

– Но… ты же только что… сама… Как?

– Выдай Яфью замуж за мага. И наказание твое падет на их головы неотвратимо и справедливо: они будут маяться друг с другом каждый день в течение всей жизни.

– А если не будут? – жалобно спросил Ахмет Гийядин.

– Ваше величество, – мягко положила ему руку на плечо и ласково улыбнулась Эссельте. – Неужели возможность устроить счастье всей жизни для двух людей не перевесит в вашей душе любые обиды?

– Счастье?.. Обиды?.. Устроить?.. – растерянно моргнул и растаял от супероружия принцессы калиф. – Если прекрасная гурия из далеких краев, чья кожа подобна весеннему цветку с головоломным названием, первым выглядывающим из-под снега… что бы это такое ни было… чьи глаза напоминают два колодца среди пустыни… с откинутыми крышками, конечно… чьи волосы нежнее паутины… а щеки розовее элитного узамбарского мрамора по сто золотых динаров за кубометр…

– Хорошо, что Аос его не знает, – ухмыльнувшись, шепнул Олаф на ухо Ивану.

– И Кэмель тоже, – нервно хмыкнул в ответ лукоморец.

– …если такая дивная пэри и впрямь полагает, что они этого достойны… – то ли запутавшись в комплименте, то ли исчерпав заготовленные метафоры, перешел к делу Ахмет, – тогда… пожалуй… мы согласны. Да увлечет за собой пыль обид в пустыню забвения вечерний ветерок милосердия и рассеет ее над барханами прощения!

– Поцелуйтесь, дети мои, – ибн Садык улыбнулся влюбленным, потерянно таращащим глаза на калифа. – Наконец-то. И пусть назначенное вам его величеством и судьбой свершится, к добру ли, к худу ли. Вы сами этого хотели, а, значит, ни хвалить, ни винить больше некого.

– С-спасибо… ваше сиятельное величество…

– Благодарим…

– Займитесь уже делом, – Агафон подмигнул коллеге, ошалевшему от поворотов фортуны. – Мы отвернемся.

– А нам пока можно, наконец, спокойно сесть и всё-таки поговорить, – ворчливо заметил Кириан.

– О чем? И с кем еще? – с усталой покорностью оглядел шальных визитеров Амн-аль-Хасс.

– С нами, ваше величество, – почтительно приподнялся со своих подушек Иванушка. – С наследниками Пяти Родов…

Когда повествование о событиях последних дней подошло к концу, пораженный калиф некоторое время сидел молча, озадаченно уставясь вглубь своего внутреннего мира, беспощадно перевернутого кообом вверх тормашками.

Наконец он словно очнулся от гипноза и поднял на гостей черные глаза, полные решимости.

– Значит, Гаурдак восстанет именно в этом году и в этот раз.

– Да, – торжественно кивнул Агафон.

– И времени у нас осталось немного.

– Да, – озабоченно подтвердил Иванушка.

– Поэтому вылетать надо как можно скорее.

– Да, – вздохнула Эссельте.

– А к чему эта грусть в бездонных как две океанские впадины очах, о дивная гурия северных льдов? – снова растаял взгляд калифа.

– Так… просто… Хотелось погулять на свадьбе Яфьи и Абуджалиля…

– Ну а в чем проблема? – непонимающе наморщил чумазый лоб его сиятельное величество.

– Но мы же улетаем!

– Улетим после свадьбы, – пожал плечами калиф.

– Но когда она еще будет!..

– Сегодня вечером.

– Что?! – в голос вскричали жених и невеста.

– Но у меня нет платья!..

– Но мои родственники не знают!..

– Платье купим, родственников предупредим, не смогут прийти – доставим под конвоем. Ужин приготовим, палаты украсим, – деловито принялся загибать пальцы Амн-аль-Хасс. – Апартаменты для проживания выделим новые, побольше. Фейерверк… Ну, насчет фейерверка тебе придется позаботиться самому, Абу.

– Ваше величество слишком добры к недостойным такой щедрости…

– Ерунда, Абу, – величественно отмахнулся калиф. – За то, что ты претерпел от нашего… самозваного «я»… да еще после этого столько усилий приложил для изгнания сего гнусного порождения преисподней… или где у него там прописка… что бы мы ни сделали для тебя – всё будет мало.

– Благодарим… я и Яфья… невеста моя… да продлит премудрый Сулейман дни добрейшего правителя Белого Света до бесконечности… – склонились до пола влюбленные, стремительно приближающиеся от обручения к молодоженству.

– С нашим удовольствием, – благодушно улыбнулся Ахмет. – А тебе, отважный и находчивый Селим, чего бы хотелось получить из наших рук в такой удивительный день? Наложниц у меня еще человек восемьдесят будет… если не больше… А хочешь три? Или пять? Пожалуйста?..

– Спасибо, ваше сиятельное величество, да пребудет на вас благословение Сулеймана в веках и тысячелетиях, – почтительно поклонился Охотник, не скрывая сочувствия. – Но я уже не так молод… Это только в семнадцать лет я говорил:

Мне, слабому, не обуздать желаний.Я следую привычке обезьяньей:«В чужом гареме вечно больше розИ каждая из них благоуханней»…

– …но к закату жизни понял, что главное – не количество, но качество. И теперь у меня добрая жена, почтительные дети и веселые внуки. Есть и дом, и служба…