Изгнание владыки - Григорий Адамов

Капитан Левада с тревогой посматривал на них с высоты своего мостика. И о чем только думали в Москве и Архангельске, когда направляли сюда этих франтов?! Понавешали на них по ватерлинии[55] стальные ледовые пояса и думают, что все сделано для их безопасности. А шпангоуты! А бимсы! А весь их деликатный скелет, совсем не созданный для могучих ледовых объятий! Хорошо, что пассажиры, все до одного, на «Чапаеве». Хоть за них-то душа спокойна. «Ну, да ладно! – встряхнулся старый капитан. – „Чапаев“ пошире этих красавцев! Он проложит для них достаточно свободный канал во льдах. А сжатий летом почти не бывает».

К вечеру сильно похолодало, пошел густой снег.

В обоих бортах «Чапаева» во всю их длину открылись продольные щели, и из них медленно поднялись между вертикальными стойками широкие пластины прозрачного металла. Вверху пластины достигли такой же прозрачной крыши и автоматически наглухо скрепились с ней.

Весь «Чапаев» оказался укрытым от непогоды, на палубах стало тепло и уютно. Автоматические снегоочистители равномерно двигались по прозрачным стенам вверх и вниз – сохранялась отличная видимость.

В густой кружащейся пелене снега никто не заметил появления первых мелких льдин. Их почувствовали лишь по ударам о корпус судна.

Дима стоял один на своем любимом месте – на баке, там, где у форштевня сходились углом верхние прозрачные стены корабля. Мальчик задумчиво смотрел вперед, в снежные вихри, мечущиеся перед ним снаружи, прислушивался к стонам ветра.

Вот он сейчас в самом сердце Арктики, и льдины кругом, и снег и холод. И ничего особенно интересного. Даже скучно. Не то что дома. А что теперь дома? Его, наверное, ищут. Ира плачет. А что, если вернуться? Сказать Ивану Павловичу… Нет, и думать об этом нельзя. Он должен найти Валю! Но легко ли найти человека здесь, в этих бескрайних льдах?

Льдины стучались о борта «Чапаева» все сильней, а ветер сразу стих, как будто его и не было. Можно было различить крупные льдины вокруг корабля. «Чапаев» раздвигал их носом, и они теснились в стороны, налезая одна на другую, ломаясь. Вон впереди одна, круглая, большая, совсем как островок, даже не качается. «Чапаев» идет как будто нарочно прямо на нее, расталкивает льдины помельче, точно хочет именно с ней встретиться. Вот она все ближе, совсем близко… У Димы на мгновение замерло сердце. Ух! Легкий толчок, чуть заметное сотрясение палубы под ногами – и огромная льдина беззвучно лопнула, словно кожа на барабане: по ней побежали две змейки-трещины, они на глазах делались все шире, потом средняя из трех новых льдин наклонилась набок, стала торчком на ребро, прозрачное, чистое, как стекло – зеленое с синевой. А «Чапаев» равнодушно идет дальше, словно никакие силы в мире не могут его остановить. А льдина так, торчком, и пошла вдоль его борта, жалкая, побежденная. Она жалобно скрипит, визжит – даже в груди ноет от этого визга. Впрочем, визг и скрежет несутся теперь отовсюду. Кругом, далеко-далеко – лед; ближе он розовый, а дальше фиолетовый, и вдруг весь он вспыхнул, заблестел, как на солнце. Откуда же солнце?

Дима оглянулся. На небе клубились темные низкие тучи, снег уже не падал. С запада низко, совсем у горизонта, пробиралось оранжевое солнце и на прощанье раскрасило весь ледяной мир.

А около Димы стоял тот высокий, со спокойными серыми глазами человек. Он смотрел вперед и молчал, точно не замечая мальчика. Так простояли они с минуту, не произнеся ни слова.

Потом человек опустил глаза и посмотрел на Диму. Встретив спокойный дружественный взгляд, Дима опять почувствовал симпатию к незнакомцу, желание поговорить с ним и неловкость оттого, что это было запрещено.

Человек улыбнулся и тихо спросил:

– Ну, что ты думаешь об этой картине? Нравится тебе?

И вдруг какое-то ожесточение охватило Диму. Что ему надо? Чего он пристает? И без него грустно. И неожиданно для самого себя мальчик ответил:

– А зачем вам знать, что я думаю? Отвратительная картина! И, круто повернувшись, он побежал к трапу, бегом пронесся

по палубе и ворвался в каюту.

При виде Димы Плутон, дремавший на ковре, тревожно вскочил на ноги.

– Лежи, лежи, Плутон, – проговорил Дима задыхаясь. Опустившись вместе с ним на ковер, он положил голову на

вытянутые лапы собаки.

Возмущение не проходило, и Дима прижался к Плутону, бормоча:

– Смотрит и смотрит… Подглядывает, что ли? Что ему от меня надо? Как будто он что-нибудь знает…

Плутон тихо заворчал и осторожно лизнул Диму в ухо.

– Не надо лизать, Плутон!

Плутон легонько постукивал пушистым хвостом по ковру, обнюхивал затылок Димы, щекотно шевеля волосы своим большим шершавым носом. Снаружи, за бортом, визжали и царапались льдины; казалось, будто они царапают сердце. А весь мир лежал кругом пустой и холодный, словно вымерший, и только он, Дима, остался в нем, одинокий и обиженный.

Дима прерывисто всхлипнул, вскочил с ковра и сел и кресло.

Плутон немедленно встал, подошел и положил тяжелую голову Диме на колени. Дима машинально почесал его за ухом.

А почему, собственно, он так ответил тому человеку? Почему вдруг вспыхнула в нем такая злость? Ах, не надо было! Не надо было! Что он теперь подумает?

И Дима опять увидел перед собой спокойное лицо и серые, немного удивленные глаза.

Дима вскочил с кресла и выбежал в коридор.

Лишь очутившись на палубе, Дима заметил, что «Чапаев» стоит на месте. Позади него среди ледяного поля виднелись огромные неподвижные силуэты «Полтавы» и «Щорса». По полю тянулись длинные гряды торосов, валы из нагроможденных друг на друга обломков льдин, торчали одинокие ропаки, и все было покрыто нежно-голубым покрывалом снега, который дальше, к горизонту, окрашивался в густой сиреневый цвет. Спускались сумерки.

С кормы раздалось тихое шмелиное гудение, и вдруг над «Чапаевым» взвился в воздух небольшой, синий с желтыми полосами геликоптер. Он повисел минуту неподвижно над кораблем, тускло поблескивая своим вращающимся ротором и окнами фюзеляжа, потом передний тянущий пропеллер завертелся, и геликоптер, поднимаясь все выше, стремительно понесся на восток.

«Ледовая разведка», – мельком подумал Дима, пробираясь к палубным каютам.

В конце тихого, мягко освещенного коридора, у двери, найденной после долгих нетерпеливых расспросов, Дима передохнул и, закусив губу, упрямо сжав брови, громко постучал.

– Сейчас, сейчас, – послышался из каюты спокойный голос.

Щелкнула задвижка, дверь раскрылась, и на пороге показалась знакомая статная фигура.

– Дима, ты?! – с удивлением произнес человек. – Что случилось? Входи, входи!

Дима споткнулся о порог, но успел схватиться за дверь и с силой захлопнул ее за собой.