Операция «Остров Крым» - Ольга Чигиринская

Я развернула машину к вертолетной стоянке. Там уже ахнуло, блеснуло и заполыхало – взорвались Ми-24, Ми-6 и Ми-8, заминированные коммандос из качинского спецотряда.

На пожар летела колонна грузовиков, и Рахиль попыталась ее расстрелять – но пушка заглохла: боезапас кончился.

Мне это не понравилось. Формально все в рамках задачи: причинить как можно больше разрушений на авиабазе, но расстреливать беззащитную пехтуру… И задерживаться здесь дольше, чем нужно… Еще вчера мне казалось – сколько их ни убивай, все будет мало. Но жажда крови насытилась как-то быстро.

Впрочем, Рахиль могла приказать мне как командир звена – и не приказала.

А я должна была поговорить с ней как подруга – и не поговорила.

Нас после вылета отпустили в бар, хотя приказали ничего крепче пива не пить. Мы потеряли два вертолета, «Гусары» – один. Но у нас погибло трое, у них – девятеро, и еще шестеро коммандос во время боя за аэродром. Когда я закрывала глаза, горящая машина Фатмы вставала под веками.

Я так и не решилась поговорить с Рахилью. Мы просто сидели и молча пили.

– О, вот Женька Бурцев идет… – сказала она вдруг.

Я развернулась и оказалась лицом к лицу со знакомым офицером из коммандос. Знакомым? А где я его видела?

Ночью, возле клуба – вот где. Поручик Бурцев…

– Поздравляю с удачным вылетом, – сказал Бурцев.

– Спасибо, – сказала я. – Правда, у нас тут немножко поминки.

– Да. У нас тоже. Но я хотел внести нотку оптимизма.

– Фатма Фаттахова – вы ее помните?

– Такая полненькая, с красивой косой?

Рахиль незаметно растворилась в другой компании.

– И еще Роза Циммерман и Марина Клюева.

– Мне очень жаль. Женщины не должны так погибать.

Я ощутила укол раздражения.

– А как, по-вашему, должны погибать женщины?

– Никак. В своей постели, в преклонные годы, в окружении правнуков…

Я усмехнулась. Мой отец умер в своей постели, а перед тем провел в ней год: инсульт разразил его прямо за именинным столом. Так что у меня никаких преференций на этот счет не было. Нет, была одна: быстро.

– Я могу лишь пожелать вам того же.

Он усмехнулся.

– Да, но мы матерьял в принципе расходный.

Нечто в этом роде порой изрекал Арт, и тогда это меня раздражало, а сейчас просто взбесило.

– Кто расходный? – заорала я. – Вы расходный? Или парни, погибшие в Каховке, – расходный матерьял? Как у вас язык поворачивается!?

На меня стали оглядываться, но мне уже было по пояс, у меня внутри все скорчилось и почернело от боли.

– Да что это за хрень такая: стоит найти мужика, на которого не гадко глянуть, как он идет и подставляет голову под пулю, словно ничего лучше этой головой придумать не мог! А остальные дают согнать себя, как скот, под стражу и пикнуть не смеют без приказа – они, видите ли, расходные! Прикрывают отход и дают взять себя в плен – они расходные! Вас убивают, вас ранят, вас пытают – какого черта? Пусть они гибнут, эти красные! Пусть они будут расходными!

Я не заметила, как все разговоры в баре стихли, а к концу моего монолога даже двигаться перестали. Потом кто-то захлопал, другой, третий…

Я не знала, куда деваться от стыда, и бросилась из бара вон. Вышло еще глупее: я в дверях налетела на поручика Эфендикоева, который тащил стопку свежих газет. Бурцев помог мне подняться, а на Эфендикоева с газетами все набросились, как гарпии. Бурцев вывел меня на улицу.

– Глупо вышло, – Бурцев опустил глаза. – Я… только хотел сказать…Что если… будет совсем плохо… Сегодня или когда-нибудь еще… Вы можете на меня рассчитывать. Во всем. Если я буду жив, конечно.

Из бара, помахивая газетой, выскочила Рахиль.

– На что спорим, – лукаво сказала она, – что ты сейчас подскочишь до самой крыши?

– Поцелуй меня в… плечо.

– Никто меня не любит! А должны бы… Делаем фокус-покус, – она достала из-за спины свернутую газету. – Раз!

Газета развернулась.

– Два!

«Три» я не услышала. Я вообще ничего не слышала и не видела какое-то время, меня с ботинками поглотила первая полоса газеты «Русский курьер», на которой аршинными буквами было напечатано:

«ПОЧЕМУ МЫ ВОЮЕМ?»

А внизу – не такими аршинными:

«Капитан Верещагин – человек, который, кажется, знает ответ»…

– Сударыня, я идиот, – проговорил Бурцев. – Он – ваш?..

Я не стала дослушивать – понеслась к штабу со скоростью лидера гладких скачек.

– Миз Голдберг! Ваше благородие! Рут!

– Какого черта… – Капитан Голдберг поднялась с дивана. – Уточкина, что случилось? Пожар? Боевая тревога? Я сегодня посплю или нет?

– Мэм, прошу разрешения поехать в Бахчисарай.

Командир эскадрильи посмотрела на часы.

– Не разрешаю. Через три с половиной часа у тебя вылет, через час передадут новое задание.

– Мэм, я успею!

– Это тебе кажется. На дорогах ад. Разбитая бронетехника, тягачи, куча гражданских машин, патрули… Ты знаешь, что из Севастополя идет эвакуация детей? Ты знаешь, что все, у кого есть на чем ехать, спасаются из городов? И разговора быть не может.

– Мэм!

– Нет, я сказала!!! Уточкина, я все понимаю, но – нет.

Я пнула ни в чем не повинную дверь пяткой. На выходе из штаба услышала оклик.

– Тэм! – Капитан стояла у окна, скрестив руки на груди, похожая на индейского вождя. – Телефоны, между прочим, работают.

Я откозыряла и побежала к столовой, где был телефон-автомат. Длинный гудок… Сейчас… Еще один…

– Девяносто третий у телефона.

– Мне нужен капитан Верещагин.

– Он всем нужен, мэм.

– Очень хорошо, позовите его.

– Не могу, мэм. В данный момент он находится в госпитале.

– В каком?

– Не могу знать, мэм.

Удавить немогузнайку. Какой это может быть госпиталь? Бахчисарайский? Севастопольский? Симферопольский?

Время есть. Начнем с бахчисарайского…

Флэннеган пришел под утро, когда Артем опять спал – не тем кошмарным сном, каким он проспал почти сутки, и не наркотической дремотой, а легким на разрыв, как пыльная паутина, сном больного человека.

Разбуженный, он молча надел ботинки и проследовал за своим конвоиром в тесный кабинет, где получил чашку отличного горячего кофе со сливками. Это было, конечно, очень хорошо и кстати, но хотелось чего-то посущественнее.

– Какое сегодня число?

Флэннеган посмотрел на часы.

– Уже второе. Хотите чего-нибудь? Меню «Максима» не обещаю, но крекеры и сладкие сухарики есть…

– Орешков, пожалуйста… – Артем осклабился, показывая прорехи в зубах.

– Тогда французские булочки.

– Господин Флэннеган, вам так катастрофически некого пригласить на кофе?

– Целый день происходили разные события, – ответил Флэннеган. – Потом наступила пауза, и мы начали их анализировать. Потом я разбудил вас. Сейчас врач сменит вам повязки, и мы съездим в гости…

Он полез в шкаф и достал пакет с эмблемой одежных магазинов «PANкратов – или PAN, или пропал!». Вытряхнул просторный, крупной вязки шерстяной свитер с капюшоном.

– Наденете, когда медик с вами закончит. Ночь холодная. Набросьте и капюшон тоже.

– Может, сразу паранджу?

– Капюшона будет достаточно.

Вошел врач. Тот самый, что принимал участие в допросе и после этого менял ему повязки.

– Готово, – сказал он через пять минут. – Одевайтесь. Без резких движений. Вот мазь. Каждый раз при смене повязок. Очень хорошо заживляет.

– Раны победителей заживают быстро, – усмехнулся Флэннеган. – Идемте, капитан.

О, так мы победители. Надолго ли?

Они вышли на улицу и сели в черный «турбо-суздаль». По окружной кольцевой дороге объехали Симферополь, мелькнула справа по борту громада «Аэро-Симфи», и машина плавно прибавила скорости, вылетев на струну Восточного фривэя.

Два раза они останавливались на трассе по требованию патрулей, дважды Флэннеган предъявлял свою осваговскую книжку. Третья остановка была в Карасу-Базаре.

…Эти трехэтажные продолговатые корпуса с неуклюжей претензией на ампир Артем не спутал бы ни с чем. Карасу-Базарское офицерское училище, порог которого он в первый раз переступил младшим унтер-офицером, а в последний раз – подпоручиком…

Флэннеган припарковал машину рядом с черным «руссо-балтом». Выходя, Верещагин заметил штабные номера. Осваговец сделал знак набросить капюшон – здоровенный, как у францисканца. Артем чувствовал себя полным идиотом.

Они свернули за угол и прошли служебным входом.

– На второй этаж, – тихо сказал Флэннеган. – В кабинет директора.

Артем усмехнулся. Эта дорожка была хорошо знакома и натоптана тысячами кадетских ботинок. Здесь, в этих кабинетах и залах с алебастровыми потолками из аристократических сынков и ретивых унтеров делали офицеров и джентльменов. Стратегия и тактика. Организация и системы вооружений. Снабжение и теория управления. Математика и физика. Фехтование, стрельба, выездка и рукопашный бой. Кабинет директора он посещал дважды: один раз просил об увольнении, чтобы поехать на европейский кубок по скалолазанию в Италию, второй раз – когда умер дед.