Великий Мусорщик - Исай Константинович Кузнецов

кто восседает на осле, прохожие забрасывали Кандара гнилыми апельсинами, каштанами, комками грязи. Кто-то выплеснул на него ведро с помоями, что вызвало неудовольствие со стороны девиц, поскольку часть помоев попала на их обнаженные торсы.

Кандар ничего этого не видел…

…Он качался на качелях в залитом весенним солнцем саду и мать молодая в розовом почти воздушном платье шла к нему с протянутыми для объятия руками он соскакивал с качелей и бежал к ней навстречу а она поворачивалась и смеясь убегала но он догонял ее потому что она только делала вид что убегает а на самом деле хотела чтоб он догнал ее и он догонял а мать опускалась на землю смеялась он тоже смеялся уткнувшись в ее теплые нежные колени а откуда-то с той стороны где стоял похожий на сказочный замок дом с башенками и разноцветными стеклами шел отец – высокий статный красавец с длинными пушистыми усами и вел за собой маленькую лошадку пони подарок о котором он давно мечтал отец сажал его на лошадку и вот он уже ехал по утопающей в желтых красных оранжевых листьях широкой аллее обсаженной кленами а рядом на серой в яблоках лошади со звучным именем Роксана ехала мать с кленов падали сосновые шишки это было немного больно смешно и непонятно потому что шишки растут на соснах а сосен в аллее не было но самое удивительное то что он видел себя маленького в белой матроске с синим в полоску воротником веселого и счастливого оттого что рядом мама и у него есть живая лошадка такая маленькая и красивая и ему хотелось чтобы он всегда оставался таким маленьким и чтобы рядом с ним была его мать молодая ласковая почему-то чуть-чуть грустная и ее запах неуловимый нежный неповторимый…

Внезапно осел остановился, шумно вздохнул и, опустив голову, закрыл глаза. Куца и Мица тянули его за морду, сзади его подталкивали мужчины, но осел будто врос в землю – сдвинуть с места упрямое животное не могли никакие усилия. Его били палками, осыпали бранью, но осел ни на что не реагировал.

Можно было подумать, будто осел остановился специально для того, чтобы седок мог полюбоваться на огромный костер, полыхавший на площади перед монументальным зданием ЕКЛ.

Какие-то люди таскали из широко распахнутых дверей связки бумаг и швыряли их в огонь – жгли документы ненавистного Евгенического комитета, карточки с черной цифрой 37 в правом верхнем углу. Из окон верхних этажей летели вниз на камни какие-то медицинские приборы – те самые, с помощью которых решалась судьба молодежи Лакуны.

Чуть в стороне стояла кучка людей в форме сотрудников ЕКЛ, с ужасом смотревших, как из дверей выносят белый операционный стол, а вслед за столом идет слегка подвыпивший человек в распахнутом белом халате – такой же сотрудник ЕКЛ, но почему-то не оказавшийся среди них. Он шел, переговариваясь с каким-то похожим на мясника парнем. В руках он нес ящик с хирургическими инструментами.

Вдоль тротуаров плотной толпой стояли любопытные. На фонарях гроздьями висели мальчишки.

Внезапно, так же неожиданно, как и остановился, осел стронулся с места, очевидно потеряв надежду, что седок заинтересуется тем, что происходит на площади.

…А Кандар стоял на палубе парусника и волны раскачивали палубу и брызги летели прямо в лицо но почему-то они были твердыми и причиняли боль казалось что все лицо в ссадинах от брызг морской воды палубу качало он пытался ухватиться за мачту но мачта все время ускользала от него и палуба уходила из-под ног его подташнивало и хотелось только одного вернуться назад в ту аллею к маленькой лошадке чтобы рядом была мама а не этот квадратный внушающий ему страх глядящий на приближающийся берег через огромный бинокль но вместо берега на них надвигались черные уродливые скалы парусник летел прямо на них и Кандар хотел крикнуть квадратному чтобы тот повернул парусник что ему ничего этого не надо он же маленький он не может без мамы не может не хочет но крик застревал у него в горле а может быть шум моря заглушал его голос только квадратный его не слышал и парусник мчался к скалам и море уже не шумело а кричало человеческими голосами – Кандар Кандар Кандар…

Он открыл глаза и увидел ворота резиденции, площадь имени 19 Января, заполненную морем людей, вкопанные в землю опрокинутые кресты и распластанные на них тела членов Совета при Диктаторе, с раскинутыми руками и поднятыми вверх ногами, с головами, болтающимися где-то внизу. Он не узнавал этих людей, не понимал, что тут происходит. Он только слышал, как толпа кричит его имя:

– Кандар! Кандар! Кандар! Кандар!..

И вдруг все смолкло. Ворота резиденции распахнулись, и на площадь выехал всадник на ослепительно-белом коне, одетый во все красное.

Кандар увидел его и понял – это смерть…

Всадник подъехал ближе. Он смотрел на Кандара без сочувствия, но и без ненависти. Быть может, он думал о том, что придет день, когда вся эта толпа, радостно приветствующая его сегодня, привезет его когда-нибудь сюда на таком вот осле, чтобы будущий властелин лишил его жизни.

Кандар не видел его лица. Он уже ничего не видел. Всадник что-то говорил, но Кандар его не услышал. Он уже ничего не слышал.

– Он был человеком больше, чем это нужно, чтобы быть Диктатором, – сказал Мэт Первый, Верховный жрец Вэлла.

Слова эти вряд ли кто-нибудь расслышал, кроме Алена, стоявшего достаточно близко. Но даже если кто и расслышал, то не придал им значения.

Больше здесь делать было нечего. Ален стал пробираться сквозь толпу.

Никогда… Никому… Никогда и никому на свете не расскажет он о жалком конце Кандара. Пусть Мария никогда не узнает об этом. Никогда. Он увезет ее отсюда. Увезет далеко и навсегда. Увезет ее и Йорга с Ланой. Увезет Гарбека. И возьмет с собой Лорка и Вилу, если они захотят.

Только будут ли они счастливы в чужой стране, без своей нелепой Лакуны?

КОНЕЦ

1978–1982