Проект «Нужные дети» - Дмитрий Федотов

Я поперхнулся.

— Как вы догадались?!

— Вы двигаетесь не как европеец. Вернее, не совсем как представитель белой расы.

— А что, есть межрасовые отличия в том, как человек двигается?

— Безусловно! Ведь анатомия и физиология у представителей различных рас схожа, но не идентична.

— Ну да, конечно, я в курсе. Есть преимущественное распределение по группам крови, по активности некоторых ферментных систем, по суточным биоритмам гормональной системы…

— Да–да, это все есть в учебниках, — нетерпеливо взмахнул руками Зухель. — Но если вы спросите специалиста–антрополога, он вам назовет еще около сотни серьезных различий, начиная со строения скелета. А ведь именно скелет и, соответственно, скелетная мускулатура во многом и обуславливают механику нашего движения.

— Теперь дошло, — кивнул я с облегчением, потому что за последние десять минут раз двадцать успел почувствовать себя папуасом в компьютерном центре. — Занятия восточными единоборствами, гимнастиками изменяют биомеханику тела.

— Верно. Но мы отвлеклись. Я, собственно, хотел сказать о другом — что вы психологически тоже более подготовлены к… э–э, восприятию необычного, чем рядовой европеец.

— Конечно. Я же занимаюсь медитацией, а мое мировоззрение на сегодняшний день, пожалуй, больше метафизическое, чем научное.

— Вот и прекрасно! — Зухель радостно потер руки. — Тогда вас не удивит, если я скажу, что мы здесь занимаемся отработкой методологии активации врожденных экстрасенсорных способностей человека.

— Надо же! — вспомнил я. — А ведь примерно об этом же неделю назад я беседовал с одним очень неординарным человеком, экстрасенсом, можно сказать, магом. Он тогда мне тоже сразу сказал: и что существуют некие группы ученых, изучающих паранормальные способности людей, и что дети — суть потенциальные паранормы, только спящие!..

— Ну, вот видите, — развел руками профессор, — идеи, так сказать, витают в воздухе.

— К сожалению, — добавил я.

— Почему?

— Потому что у всего в этом мире две стороны: темная и светлая. Вы, в данном случае, разрабатываете светлую сторону, изучаете ребятишек, чтобы понять, как вернуть человеку утраченные способности и тем самым расширить его возможности для познания мира. А ваши коллеги из Группы перспективных исследований имеют отнюдь не столь благородные цели…

— А, ну да, конечно. Я в курсе этого печального противостояния. Отчасти я сам в нем повинен, — грустно кивнул Зухель. — Но сейчас мне бы хотелось в завершение нашей интересной беседы предложить вам на себе опробовать нашу методику активации врожденных способностей человека.

— Но разве такое возможно проделать со взрослым? — удивился я.

— И да, и нет. По большому счету, взрослого индивидуума превратить в эспера можно, но… скорее всего он через какое–то время или сойдет с ума, или погибнет, потому что глобальную нейрофизиологическую перестройку, которая неизбежно следует за активацией генетической памяти, организм не в состоянии выдержать. Шанс — один на миллион. Но я вам предлагаю не оригинальный способ самоубийства, а лишь легкую кратковременную иллюзию волшебного могущества. Просто, чтобы ощутить, каково это — быть настоящим паранормом.

— Интересно! — Я почувствовал прилив адреналина. От таких предложений отказываются только дураки. — Я согласен, профессор!

— Тогда прошу, — Зухель поднялся и жестом показал на установку с трубой посреди лаборатории.

Меня раздели до пояса, уложили на необычную кушетку, которая словно живая, тут же оплела меня паутиной каких–то датчиков и антенн, и я плавно въехал в трубу аппарата. Спустя несколько секунд я вдруг почувствовал укол в шею и непроизвольно ойкнул.

— Спокойно, Дмитрий Алексеевич, — донесся до меня голос профессора, — я ввел вам адаптоген. Сейчас у вас появится легкое головокружение, а затем — чувство полета…

Действительно тут же закружилась голова, и меня закачало, будто при спуске с парашютом. Я закрыл глаза, стало легче.

— Обратный отсчет, — раздался, казалось, в далекой вышине тенорок Зухеля. — Десять, девять, восемь, семь…

В голове вдруг вспыхнул праздничный фейерверк, калейдоскоп красок, танец света.

— Внимание! Дмитрий Алексеевич, откройте глаза!

Я размежил тяжелые как ото сна веки и с удивлением огляделся. Кушетка была выдвинута из трубы, датчики и антенны исчезли. Профессор стоял рядом и считал мне пульс с секундомером, как тренер после забега. Мне вдруг стало смешно, и я расхохотался. Зухель внимательно посмотрел на меня и почесал кончик длинного носа.

— Как самочувствие?

— Отлично! — я с трудом подавил смех. — Могу я встать?

— Да, конечно.

— А что, эксперимент не удался?

— Не знаю. Это станет ясно где–то в течение часа. Или раньше.

— Сколько же я спал в вашей машине?

— Пять минут… — У профессора запищал в кармане халата уоки–токи. — Извините, — он отошел в сторону, доставая рацию. — Я слушаю… Да, он здесь… нормально… сейчас придем. Наш уважаемый волхв вновь в строю и желает видеть вас, — улыбнулся Зухель.

***

Белогор встретил нас с улыбкой.

— Спасибо, Иннокентий Абрамович, выручили! В который раз…

— Вы бы лучше так не рисковали, Станислав Валерьевич. Когда–нибудь я могу и не успеть, — по–отечески погрозил ему пальцем Зухель.

— А в чем дело–то? — спросил я заинтригованный.

— Дело в том, что использование такого дара, как психокинез, требует очень большого расхода жизненной энергии. И для того, чтобы не умереть от истощения, эспер должен провести предварительную накачку через каналы Кундалини дополнительного потенциала. А наш уважаемый волхв обожает экспромты! Ну и получает откат по полной программе.

— У меня не было времени на подготовку, профессор, — развел руками Белогор. — Ладно, не журите, постараюсь впредь не подставляться. Зато я вижу, вы времени зря не теряли?

— В каком смысле? — поднял смоляную бровь Зухель.

— Ну, ведь вы же провели, так сказать, серьезную идеологическую обработку нашего гостя, — кивнул на меня волхв.

— Да нет, я просто рассказал Дмитрию Алексеевичу о наших достижениях. В познавательных целях, разумеется.

— Ой, не умеете вы хитрить, профессор! Признайтесь, свою установку показывали в действии?

— Да, — решил вмешаться я, — Иннокентий Абрамович любезно предложил мне прочувствовать ее действие на себе, чтобы информация потом шла, что называется, из первых рук.

— Так, так, — нахмурился Белогор. — Мы же с вами договаривались, профессор, чтобы никакой самодеятельности? Наука — наукой, а неоправданный риск…