Последняя жертва - Джон Маррс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вжав в пол акселератор, он проскочил два перекрестка на желтый свет, гудя другим водителям, которые нагло ползли вокруг с разрешенной скоростью.
Отказ со стороны Маргарет вызвал у него знакомое чувство отвержения, внушенное еще матерью. И сейчас, как ни пытался, он не мог не видеть перед собой ее лицо. Он по-прежнему помнил вонь ее разлагающегося тела, которое обнаружил, вернувшись из университета на Рождество. Она лежала на спине, распростершись на линолеумном полу в кухне, покрытая пятнами, раздувшаяся, все еще сжимая в руке бутылку дешевого сидра. Он оставил ее лежать там, забрал из ее кошелька остатки пособия по инвалидности и заплатил ими за три ночи в гостинице «Холидей инн».
Две недели спустя ему позвонили из полиции и сообщили, что ее нашли соседи, жаловавшиеся на вонь. Он не стал организовывать ее похороны и даже не присутствовал на них — пусть этим занимается местный совет. Он ничего не был должен своей матери. Когда-то, несмотря на все те ужасные вещи, которые она проделывала с ним, у нее был сын, который беззаветно любил ее. Но вместо благодарности это, похоже, вызывало у нее еще более глубокую ненависть. Поэтому его чувства к ней постепенно испарились, и в конечном итоге он стал искать любви чьей угодно, только не ее. И теперь не чувствовал ничего, кроме презрения, к тем людям, которые не ценили то, чем располагали.
Наконец он не успел проехать улицу до красного сигнала светофора. Затормозив позади другого автомобиля, воспользовался возможностью, чтобы снюхать с тыльной стороны кисти еще одну порцию кокаина. Она была больше, чем предыдущие; боль промчалась по носоглотке со скоростью пули и угнездилась в самом центре мозга.
«Живее, мать твою!» — подумал он, ожидая, пока переключится светофор. Он знал, что в таком взведенном состоянии опасен сам для себя, что если позволит себе остаться на людях — злому и под наркотиками, — то может совершить ошибку и пустить прахом все предыдущие труды. Но он не мог себя контролировать. Если б только обуздать злость на Маргарет, на Кэлли, на мать, на всех женщин, обращавшихся с ним так ужасно… только доехать до жилья, где он сможет залечь на следующие несколько дней, а потом заново собраться с силами…
Свет переключился на зеленый, и он нажал на газ. Однако стоящий впереди него «Фиат-500» по-прежнему не трогался с места. Он снова посигналил, громко и протяжно, но автомобиль так и стоял. Какого черта, издеваются там, что ли?
Вне себя от ярости, он распахнул дверцу своей машины, направился к «Фиату» и, ударив кулаком по стеклу со стороны водителя, заорал:
— Ты что делаешь? Какого хрена не двигаешься?
Водитель оказался женщиной, и это еще сильнее разъярило его. В его нынешнем невменяемом состоянии она воплощала каждую женщину, которая попадалась ему на пути или рушила его планы. Всех, кроме Одри. Одри делала его лучше.
Он схватился за ручку двери — она оказалась заперта.
— Открой немедленно! — прорычал он. Вместо этого женщина одной рукой сжала рулевое колесо, а второй продолжила крутить ключ в замке зажигания. — Не смей меня игнорировать, — продолжил он, — или я расколочу это долбаное стекло и выволоку тебя наружу!
Он был искренен в каждом своем слове, до тех пор пока она не повернула голову, чтобы взглянуть на того, кто на нее напал, — и тогда осознал, что это всего лишь испуганная девушка, почти подросток. Неожиданно двигатель ее машины включился, и она помчалась прочь. Но на светофоре уже горел красный свет, и машина с девушкой оказалась прямо на пути белого курьерского фургона.
Он замер на месте. На несколько секунд его парализовал звук металла, скрежещущего по металлу, бьющегося стекла, запах разлившейся охлаждающей жидкости и резины, стирающейся об асфальт. Много раз он рассматривал фотографии с места аварий и закрывал глаза, пытаясь представить звуки, крики о помощи, панику. Теперь, когда все случилось наяву, ему стало ужасно не по себе.
Он быстро пришел в себя, запрыгнул обратно в свою машину, сделал крутой разворот в три приема, заехав одним колесом на тротуар, и умчался прочь в поисках объездного пути к нужному месту. Часто дыша, включил радио, чтобы отвлечься от того, что он только что сделал с той девушкой. Из динамиков заиграла песня Робби Уильямса «Rock DJ», и он вспомнил, что часто слышал эту музыку во времена своего студенчества. Он танцевал под нее с Кэлли. Нет, поправил он себя, не с Кэлли, он танцевал под нее с Одри. Или он еще был с Кэлли, когда впервые услышал эту песню? Он не мог сказать точно.
Не так давно он помнил все отчетливо — иногда слишком отчетливо. Это было ключевым пунктом для того, чтобы его операция прошла как по маслу. Но в последнее время что-то изменилось. Теперь ему важно было исполнить свой план до конца, и это держало его в напряжении. Однако лица размывались, воспоминания путались. Даже те, которые он ценил больше всего, те, которые тщательно выбирал, чтобы они вносили проблеск света в самые мрачные его дни, оказались погребены под лавиной зла, причиненного им другим людям.
Он заставил себя снова подумать об Одри. Она была единственной, кто мог его успокоить, когда он чувствовал себя вот так. Он нуждался в том, чтобы оказаться рядом с ней, в том, чтобы снова ее увидеть. Он свернул с запланированного маршрута и через десять минут припарковался перед ее квартирой в Шепердс-Буш. Окна жилища выходили на боковую сторону здания, света в них не было, шторы были задернуты. Ее не было дома, и в его желудке вновь открылась сосущая пустота. Он достал телефон из отделения на дверце машины и пролистал десятки хранившихся там фотографий, сосредоточившись на альбоме со снимками, которые они делали во время отдыха в Брайтоне.
Глядя на Одри — на снимке она стояла по колено в воде, закатав джинсы и прислонившись к деревянной опоре причала, — он вспоминал, что никого никогда не любил так сильно, как ее. Это сразу же оказало на него успокаивающее
