Лесная невеста. Проклятие Дивины - Елизавета Дворецкая

– Одиннадцать? – Зимобор поднял брови. – Двое уже у меня, а еще одного видел – еще восемь, стало быть, в гости ожидаются? И все с мечами да с топорами! Ладно, по двадцать гривен за каждого – Судимер, подсчитай, это сколько же будет?

– Двести двадцать, – невозмутимо ответил десятник, никогда в жизни не видевший сразу столько серебра.

– Да ну! – Зимобор совсем развеселился. – А у бохмитов дирхемы не кончатся? Дурной вы народ! – вразумлял он Лютаву, которая в недоумении смотрела на него. – Я же непобедимый, меня одолеть невозможно, даже если все одиннадцать не по очереди, а сразу навалятся! И еще батюшку прыткого до кучи прихватят! Непобедимый я, потому что сила неземная за мной стоит!

– Я видела! – вырвалось у Лютавы. – Она…

– Молчи! – Зимобор сообразил, что кмети, напряженно слушающие их разговор, о Младине ничего не знают и знать им не надо. – Язык прикуси! Понимаешь теперь, что нечего на меня бросаться?

Лютава закивала.

– Мы не знали, – сказала она. – Лютомер не знал. Мы бы тогда не стали…

– Поумнеете теперь. Ну, ладно. Я сказал, всем спать. Иди сюда, что ли?

Зимобор снова взял Лютаву на руки и уложил на мешок, где раньше спал сам. Кмети подвинулись, Зимобор лег рядом с ней, укрылся своим полушубком, повернулся к угрянке спиной и тут же заснул. Не одолеваемый ни тревогой, ни какими-либо иными чувствами.

Но кмети не могли так же спокойно спать в одной избе с оборотнем, и до утра кто-то из них нес дозор, не сводя глаз с неподвижно лежащей девушки-волчицы.

Проснувшись утром, Зимобор девушки-волчицы рядом с собой не обнаружил. Ее исчезновение его не удивило и не встревожило: приснится же такое! Сказать по правде, все эти передряги уже стали ему надоедать, хотелось скорее домой, в Смолянск.

Рано обрадовался. Дверь из сеней заскрипела, вошел Ждан, осторожно несущий на руках Лютаву. Хвощ придерживал за ним дверь и бормотал что-то вроде «ты там поосторожнее». Как оказалось, девушке понадобилось выйти, но идти своими ногами она из-за вчерашней раны не могла и ее пришлось нести. Помня, как сбежала Игрелька, кмети до отхожего места провожали новую пленницу вдвоем: один сторожил под дверью, а другой – под задней стенкой. Она не могла ходить, но кметей это ничуть не побуждало ослабить бдительность. В дружине бродили упорные слухи, что она – оборотень. Жилята не собирался скрывать то, что вчера видел, наоборот, рассказывал всем и призывал быть осторожнее. Правда, верили ему не все. Но и неверящие были в недоумении: каким образом девушка, да еще, по слухам, из рода не то угрянских, не то вятичских князей, попала сюда ночью?

– А! – Зимобор сел и обеими руками взъерошил волосы. Вспомнился дружинный дядька Миловид, говоривший: «Обмотки перемотал – все равно что умылся». – Нашлась пропажа!

Он и сам не знал, радует его то, что Лютава ему не приснилась, или огорчает.

– Куды? – спросил Ждан, держа ее на весу.

– Складывай. – Зимобор поднялся и освободил место. – Что, правда ходить не можешь?

– С добрым утром, княже! – с такой подчеркнутой вежливостью ответила Лютава, да еще опустила при этом глазки, как подобает скромной девице, что Зимобор фыркнул от смеха.

– Ну, с добрым утром! Не загрызла за ночь никого? Ребята, никто у нас в дружине за ночь не пропал?

– Из наших никто, а у Предвара я не спрашивал пока, – невозмутимо отозвался с полатей Судимер, отдыхавший после ночной стражи. – Там этот, князь Хвалислав. Волнуется очень, с тобой хочет говорить.

– Не слушай его, он дурак! – так поспешно и тревожно закричала Лютава, что кмети вокруг засмеялись.

А Зимобору вспомнилось далекое детство, их ссоры и споры с Избраной, когда дядька Миловид или нянька растаскивали их за шивороты, а они наперебой начинали оправдываться и валить вину за ссору друг на друга… «Он первый начал! – А чего она…» Где-то она теперь, Избрана? Он думал о ней с беспокойством, но не потому, что боялся ее соперничества, а потому что не знал, куда она могла деться и где найти приют. Как бы не случилось с ней чего-нибудь худого: все-таки молодая, красивая женщина, почти беззащитная…

– Ну, если хочет говорить, веди сюда. – Выкинув из головы несвоевременные мысли, Зимобор повернулся к Судимеру. Тот шевельнулся. – Нет, ты лежи, отдыхай, а вон Хорошка сбегает. Слетаешь, сокол?

– Одно крыло здесь, другое там! – бодро рявкнул отрок, вскочив и бегом устремившись к двери.

На пороге он запнулся и чуть не упал, все опять засмеялись. Лютава принялась торопливо переплетать косу. Зимобор пока велел отрокам сообразить чего-нибудь поесть. На столе появилась большая миска с кашей, миска блинов, которые напекли с утра пораньше Моргавкины кмети в соседней избе, – там нашлось несколько свежих яиц, молоко и мука в погребе. Прямо пир по походным временам…

Лютаву тоже подняли и посадили к столу. Девушка так жадно накинулась на еду, словно ее не кормили неделю, и даже кмети, сами не дураки поесть, косились на нее с удивлением. Только Зимобор не удивлялся: он где-то слышал, что оборотничество отнимает очень много сил.

Когда в сенях заскрипела дверь и застучали шаги, Лютава мигом перестала есть и села прямо. Лицо у нее стало замкнутым и надменным.

Сначала вошел Братила с копьем, потом Хвалислав, уже без кольчуги, просто в кожухе, причем чужом, даже, видимо, снятом с кого-то из убитых. За ним шли еще несколько кметей.

– Здоров будь, князь Хвалислав! – не вставая, приветствовал его Зимобор. – Садись к столу, поешь с нами. Не кормили тебя еще сегодня?

– С тобой, князь Зимобор, я бы сел за стол, – ответил Хвалислав. Он встал посреди истобки, не подходя ближе, скрестил руки на груди и упер в сидящую девушку напряженный и враждебный взгляд. – А вот с этой тварью я ни за столом сидеть, ни говорить не буду!

– Понятное дело! – Лютава насмешливо оглянулась на Зимобора. – Робич сын стесняется за столом сидеть с дочерью княгини, слова мне прямо молвить не смеет.

– Да я… – запальчиво воскликнул Хвалислав, но сдержался и замолчал, только на лице его отражалась ярость.

Лютава продолжала невозмутимо сидеть, не собираясь уступать ему место за столом. И Зимобор молчал: если справедливы его вчерашние догадки, то Хвалису и правда невместно сидеть рядом с нею, да и с ним, смолянским князем, тоже.

И Хвалис уступил: вернулся к оконцу и сел там. Оконце было отволочено, чтобы впустить в душную дымную избу немного света и воздуха, и теперь Зимобор мог разглядеть пленника как следует. Сыну угренского князя было лет двадцать, не больше, и он был очень красив непривычной, неславянской, утонченной, но вполне мужественной красотой. Он был невысок, но крепок, черные волосы и черные брови блестели, как куний мех, большие темные глаза были окружены тенями, но от этого казались еще более выразительными. Губы его были плотно сжаты, что придавало ему замкнутый и решительный вид.