Русская Италия - Сергей Юрьевич Нечаев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Потом Лидия Дмитриевна вернулась в Россию, а Иванов со своей женой перебрался во Флоренцию. В Петербурге Лидия раздумывала над словами Иванова о том, что ей нужно перестать думать о революционной борьбе, а также о том, что униженным и оскорбленным вполне можно помогать, и не будучи членом какой-либо партии. Займитесь лучше музыкой – советовал ей ее будущий муж. Она вняла его советам: продала дом, где хранилась нелегальная литература, взяла детей и отправилась во Флоренцию учиться пению.
Этому предшествовала интенсивная переписка с Ивановым.
Уже 28 июля 1894 года она написала ему:
«Мы так мало знакомы друг с другом, Вячеслав Иванович, а между тем я чувствую, точно приобрела в вас друга. Быть может, я ошибаюсь, но решаюсь поддаться своему чувству, потому что оно мне дорого. Когда я отъехала от Рима, мне показалось, точно оборвалось что-то, что должно было бы продолжаться. Я говорила вам, что люблю человечество и люблю каждого человека, и поэтому мне особенно дорого, когда я встречаю людей, с которыми имею много общего. Если бы мы с вами виделись дольше и успели или захотели бы высказать друг другу свой credo, то, быть может, с виду мы не вполне сошлись бы в нем, но в сущности, в глубине мне чуется, что мы молимся одному Богу».
19 сентября она обратилась к Иванову с просьбой:
«Простите мне мою рассеянность. Теперь узнала адрес и, кстати, могу сказать, что еду, наверное, 30 сентября н.с. Буду во Флоренции в шесть вечера. Была бы сердечно благодарна, если бы вы подыскали комнату около via Nazionale 42 у piazza Indipendenza. Не стесняйтесь решать за меня».
На следующий же день он ответил:
«Я знаю теперь, в какой местности должна быть комната, но не знаю другого важного условия: возьмете ли вы ее на месяц или будете платить, например, понедельно? Не знаю также, давать ли задаток или дождаться вас? До 30-го числа, во всяком случае, еще много времени. Очень рад, что вы приедете».
21 сентября она дала практические разъяснения:
«Все о комнате: платить, думаю, удобнее по неделям, ибо будущее в руках Неизвестного. Этаж верхний желателен, но не обязателен… Цена имеет значение ввиду того, что эти два путешествия ввели меня в долги. 5 лир, конечно, не имеют значения, но 10 за три-четыре недели, уже – да. Затем, если вам комната понравится и вы боитесь ее потерять – давайте задаток. За все буду вам глубоко благодарна. Я очень покладистый человек, а к тому еще на ваш вкус вполне полагаюсь по римскому опыту. Буду 30-го в 6.25 вечера».
27 сентября он отчитался о проделанной работе:
«Вчера и сегодня я осмотрел ряд комнат, из которых некоторые мне кажутся подходящими. Есть, например, одна светлая и спокойная комната близ piazza Indipendenza во втором этаже – ценою в 6 лир в неделю. Еще удобнее, как мне кажется, pensione Norchi – via Nazionale 36 (совсем близко от № 42); там можно иметь большую комнату за 1 франк в день, маленькую за 1/2 франка в день, полный пансион (со включением платы за комнату, но без вина и свечи) за 4 франка в день. В № 110 на via Guelfa, также вблизи от указанного вам места, есть во втором этаже комната ценой в 20 лир в месяц, но она отдается только помесячно; на той же улице в № 120 одна чистая комната стоит 7 лир в неделю, 25 лир в месяц. Есть еще не особенно привлекательный пансион почти рядом с № 42 via Nazionale, где можно найти комнату за 1 франк в день. Итак, комнат много. Окончательный выбор вы должны сделать сами. Я встречу вас в воскресенье на станции и покажу комнаты.
Моя семья вернулась. Жена очень обрадована предстоящим свиданием с вами и просит передать вам ее сердечный привет».
В дневнике Лидии Дмитриевны есть следующая запись, сделанная во Флоренции в конце сентября 1894 года:
«Я во Флоренции, в той Флоренции, в которой провела четыре года тому назад зиму. Все здесь говорит о прошлом. Я живу в уютной маленькой комнатке. Рядом со мною неразлучный друг рояль… Красота, искусство, спокойствие души в настоящем; слава, быть может, жизнь и опять-таки красота и искусство в близком будущем. Чего мне надо еще? Я провела бессонную ночь. Теперь шесть часов утра, я села писать, потому что мне стало больно почти по-прежнему. Чего мне надо? Чего мне надо? Любви, ласки. Мне надо человека сильного, прекрасного душою, умного, доброго; мне надо, чтобы он любил меня, чтобы я могла быть ему первою и единственною, и тогда я желала бы только хоть изредка в тяжелую минуту прийти к нему и положить голову на его плечо, прижаться к нему и спрятаться от жизни и… отдохнуть тихо, молча и с любовью. Безумная, ненасытная душа человеческая. Не надо мне славы, не надо свободы. Любви хочу я, любви».
В октябре 1894 года она написала:
«Флоренция принесла мне столько нового, и столько прекрасного, и столько странного. Я не знала, что в моей душе столько туго натянутых, тонких и чутких струн. Но эти струны отзываются страстью на все, и в конце концов я не понимаю, кто я и что я?
То я бессердечная, эгоистическая, гениальная кокетка, наслаждающаяся властью своею над человеком, улыбающаяся от счастья при мысли, что она владеет человеком, перед которым преклоняются люди, подобные Гревсу. Да, я горжусь и упиваюсь своею властью. Когда я улыбаюсь, он весь проникается радостью, когда я грущу, он впадает в меланхолию. Он льстит мне той самой высшей, самой сладкой лестью, лестью любви, которая сама в себя верит. Нет мысли, нет чувства во мне, которой он не мечтал бы постигнуть и разделить. Душа его – моя…
Я
