Страна золота - века, культуры, государства - Лев Куббель

А было это, на взгляд марокканских верхов, совершенно необходимо. Страна была разорена непрерывными войнами в течение десятилетий, да и внешняя угроза вовсе не была устранена окончательно. Султан собирался модернизировать свое войско, перевооружить его огнестрельным оружием, а для этого надо было торговать с Европой. Главную ставку в этом отношении ал-Мансур как раз и делал на Англию; недаром он счел необходимым специальным посланием уведомить королеву Елизавету I об успехе экспедиции в Судан.

Но как раз к 80-м годам XVI в. произошло заметное падение значения западносахарского караванного пути в торговле с Суданом. Во-первых, немалая доля западноафриканского золота уходила теперь к европейским факториям на побережье; а во-вторых, сонгайские государи, начиная с аскии Дауда, сумели переориентировать почти весь оставшийся поток желтого металла на восточный путь. И золото утекло в Триполи и в Египет, т.е. в конечном счете в турецкие руки. Ал-Мансур попробовал было начать действовать традиционным способом — перехватывая торговые пути; но это явно было ему не по силам: пришлось бы столкнуться и с турками, и с находившимся именно в это время на вершине могущества центральносуданским царством Борну. А союз с Борну нужен был марокканцам, чтобы оставить Сонгайскую державу в международной изоляции, и им это удалось. Дело определенно чтло к тому, чтобы попытаться захватить в свои руки истоки золотой торговли. Но еще до того как решение об этом было принято, марокканцы вновь обратили свое внимание на сахарские соляные копи в Тегаззе.

Первая попытка захватить Тегаззу успеха не принесла: черные невольники-горняки сбежали еще до появления марокканского отряда, и победа оказалась бесплодной: добывать соль все равно было некому. Тем временем аския Дауд, строжайше запретивший своим подданным возвращаться в Тегаззу, открыл на полпути из нее в Томбукту — в Таоденни — новые соляные разработки. Позднее сонгаи все же мало-помалу вернулись к добыче на соляных месторождениях в Тегаззе, но и на этот раз аския — теперь уже ал-Хадж Мухаммед II — наотрез отказался выполнить требование ал-Мансура об уплате тому пошлины в размере одного мискаля золота за каждый вьюк соли.

В середине 80-х годов у Мулай еще не было возможности сразу же предпринять крупномасштабную военную акцию. Поэтому до 1589 г. ничто не изменилось. Но в столице султана все больше убеждались: нельзя стать хозяевами торговли суданским золотом, пока в Судане существует сильное сонгайское государство. К тому же Мулай Ахмед был неплохо осведомлен о смутах в Сонгаи после низложения ал-Хадж Мухаммеда II, смутах, ослаблявших некогда непобедимую Сонгайскую державу. Да и техническая слабость сонгайского войска в сравнении с марокканским, которое располагало огнестрельным оружием, тоже не составляла для него тайны. Так постепенно вызревала мысль: попробовать разгромить сонгайское государство или, на худой конец, превратить его в своего вассала — и тем самым стать безраздельным хозяином суданского золота.

В 1589 г. отыскался и повод для вторжения. Некий авантюрист по имени Улд Киринфил, сосланный Исхаком II в Тегаззу, сбежал в Марракеш, объявил себя там братом аскии, притом старшим братом, которого тот будто бы отстранил от власти, и обратился к султану Мулай Ахмеду за помощью. Конечно же, и сам султан, и его советники превосходно понимали, что имеют дело с самозванцем. Но это их не остановило, как не остановили подобного рода «мелочи» и польского короля Сигизмунда III него окружение полтора десятка лет спустя, когда они «признавали» в Кракове беглого монаха сыном Ивана IV — уж слишком удобен был представившийся случай! Началась срочная подготовка военной экспедиции через Сахару.

Мухаммед ал-Ифрани, марокканский историк XVIII в., сохранил нам не лишенный интереса рассказ о том, как в совете ал-Мансура обсуждались, так сказать, пропагандистские мотивировки предстоявшего похода на Сонгаи. Поначалу выдвинуты были здесь три довода. Прежде всего, все участники совета исходили из того, что династия аскиев — родом из берберов-зенага (санхаджа); такая версия их генеалогии действительно существовала и даже отражена в «Истории искателя» как один из возможных вариантов. А так как в Марокко эти берберы были подданными Саадидов, дальнейшее подразумевалось само собой... Во-вторых, султан заявил, что-де аския ал-Хадж Мухаммед I получил от каирского Аббасида не самый сан халифа, а только право осуществлять власть в Судане от имени этого самого Аббасида; на соляные же копи, например, такое право не распространяется. Ну, а в-третьих, ал-Мансур полагал, что аскии — главное, Исхак II, с которым предстояло иметь дело, — недостаточно ревностно боролись за веру. При всем почтении к властителю советники восприняли эти доводы без особого энтузиазма. И тогда Мулай Ахмед без обиняков выложил им главное: поход в Судан и выгоднее, и безопаснее, чем война с турками из-за Ифрикии (т.е. Алжира и Туниса). Вот такой аргумент устроил всех и оказался решающим.

Крах

Марокканские администраторы ясно представляли себе, с какими трудностями будет сопряжен переход через великую пустыню. Такая операция требовала тщательнейшей подготовки. И надо отдать должное организаторским способностям и самого Мулай Ахмеда, и его помощников: экспедиционный корпус был укомплектован лучшими солдатами, получил лучшее снаряжение, каким только могло его снабдить правительство — специально для этой цели делались крупные закупки за границей. И притом всю эту подготовку сумели провести с максимальным сохранением тайны.

К октябрю 1590 г. корпус был сформирован. Его составили 4 тысячи солдат — 2000 пеших и 500 конных аркебузиров и 1500 человек легкой конницы, вооруженной только копьями, — с шестью пушками. Его сопровождали 600 землекопов и тысяча погонщиков вьючных животных. Самое, пожалуй, интересное, что почти все аркебузиры были не марокканцами, а либо бывшими христианами, принявшими ислам, которых в Испании именовали ренегадос, либо же мусульманами, эмигрировавшими из Испании, где в эти годы с особой силой разыгралась католическая реакция; их так и называли «андалусцами». А кроме них в состав экспедиционного корпуса входили еще несколько десятков аркебузиров-христиан — те из пленников, взятых при Эль-Ксар эль-Кебире, кто был слишком беден, чтобы из плена выкупиться. Во главе экспедиции султан поставил евнуха Джудара — тоже испанца родом, захваченного в плен еще ребенком, с турецким по происхождению титулом паши.

Вот такое преобладание испанцев оставило, кстати, любопытный след в «Истории Судана». В тексте хроники вдруг появляются двойные датировки — по мусульманскому и по европейскому календарям. Причем европейский календарь здесь юлианский и отстает от нашего на десять дней. Марокканские наемники явно не были осведомлены о реформе календаря, которую в 1582 г. провел папа Григорий XIII.

В последних числах октября 1590 г. воинство Джудара выступило из пограничной области Дра и углубилось в пустыню. А через четыре месяца, в начале марта 1591 г., марокканцы вышли к Нигеру и появились в окрестностях Гао.

Решающее сражение произошло возле селения Тондиби, в пятидесяти с небольшим километрах к северу от Гао. Сон-гайское войско было разгромлено наголову, хотя Джудар после труднейшего перехода через Сахару мог выставить против него всего тысячу человек, а у аскии Исхака II одной конницы было 18 тысяч. Сказалось решающее военно-техническое преимущество марокканцев: огнестрельное оружие, которого в Западном Судане не знали. Так выявился один из главных результатов общей экономической отсталости Западного Судана, в особенности — отсталости его ремесла: военная слабость огромной Сонгайской державы, оказавшейся колоссом на глиняных ногах. Войско аскиев вполне годилось для того, чтобы держать в страхе слабых соседей, чтобы успешно справляться с многочисленными походами за полоном. Но первое же столкновение с настоящим, хорошо организованным, вооруженным и обученным противником дало совершенно катастрофический результат.

Аския Исхак II с остатками войска бежал на юг. Марокканцы, измотанные переходом через пустыню, не преследовали его. Отойдя на приличное расстояние от них, аския остановился, отрядил навстречу врагам тысячу всадников во главе со своим братом, баламой Мухаммедом-Гао, и приказал им нападать на марокканцев повсюду, где они их встретят. Но вместо этого Мухаммед-Гао, удалившись от лагеря аскии на два перехода, предпочел провозгласить царем самого себя.

Исхак не обнаружил ни удивления, ни возмущения, ни желания покарать узурпатора. Когда до него дошла весть о том, что брат провозглашен аскией, он попросту снялся с лагеря и с небольшим отрядом преданных людей отправился в Гурму. Перед этим сопровождавшие его сановники во главе с хи-коем, начальником царского флота, отобрали у аскии все царские знамена, барабаны и большую часть лошадей: все эти вещи, заявили они, не принадлежат какому-либо одному правителю, но составляют собственность государства. Хотели у него отобрать и сына на этом же основании, но здесь уж Исхак решительно воспротивился, и в конце концов его оставили в покое. После этого бывший государь явился в Гурму и там через несколько дней был обманным путем убит вместе со всеми своими спутниками. В пору своего могущества Исхак не раз хаживал в Гурму с карательными экспедициями, а то и просто поохотиться за рабами. Теперь тамошние жители не преминули свести с ним счеты.