Азеф - Роман Гуль
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Чернов перевел дух, сжав брови проговорил:
- Есть еще и достаточно подлая приписка, товарищи, я оглашаю и ее, господин Бурцев пишет: - "Разумеется это заявление не должно быть известно Азефу и тем, кто ему может о нем передать".
В зале раздался возмущенный ропот. Кто-то, сжав кулаки, ругался, вскочив с места. Чернов закричал, покрывая всех. - Товарищи, тишина! - и в наступившую тишину отрывисто бросил:
- Предлагаю, в ответ на заявление господина Бурцева, учредить суд над ним, над Бурцевым, который докажет его гнусную клевету на товарища Ивана! - гром аплодисментов прервал его. - А на приписку предлагаю ответить так: - "Азеф и партия одно и то же. От Азефа нет секретов у партии и потому мы вам возвращаем господин Бурцев вашу прокламацию, действуйте, как хотите!".
И снова, - гром аплодисментов. Чернов опустился на стул, поправляя волосы и отирая платком рот.
10
Возвращаясь с заседания, Савинков нашел ответное письмо Азефа: - "Дорогой мой! Спасибо тебе за твое письмо. Оно дышит теплотой и любовью. Спасибо, дорогой мой... Ты пишешь о суде. Я не вижу выхода из создавшегося положения помимо суда. Не совсем понимаю твою мысль, что мы ничего не выиграем. Неужели и после разбора критики и опровержения "фактов", Бурцев еще может стоять на своем? Мне кажется, дорогой мой, ты слишком преувеличиваешь то впечатление, которое может получиться оттого, что выложит Бурцев.
Виктор пишет, что Бурцев припас какой-то ультра сенсационный "материал", который пока держит в тайне, рассчитывая поразить суд, но то, что я знаю, действительно не выдерживает никакой критики и всякий нормальный ум должен крикнуть: - "Купайся сам в грязи, но не пачкай других!" - Я думаю, что всё, что он держит в тайне не лучшего достоинства. Суд сумеет положить конец этой грязной клевете. По крайней мере, если Бурцев и будет кричать, то он останется единственным маньяком. Конечно, мы унизились, идя на суд с Бурцевым. Это недостойно нас, как организации. Но всё приняло такие размеры, что приходится и унижаться. Мне кажется молчать нельзя; ты забываешь размеры огласки. Но если вы там найдете возможным наплевать, то готов плюнуть и я вместе с вами, если это, конечно, уже не поздно. Я уверен, что товарищи пойдут до конца в защите чести товарища, а потому готов отступиться от своего мнения и отказаться от суда.
Мне хотелось бы только не присутствовать во время этой процедуры. Я чувствую, что это меня совсем разобьет.
Старайся насколько возможно избавить меня от этого. Обнимаю и целую тебя крепко.
Твой Иван".
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
1
Суд над Бурцевым состоялся в тяжелый день, в понедельник. Ровно в девять утра к квартире Савинкова на рю де ля Фонтен подъехала четырехместная извозчичья коляска. Из нее вылезли, похожие на апостолов, два старика с седыми бородами и строгая пожилая женщина. Это были ветераны русской революции: князь П. А. Кропоткин и шлиссельбуржцы: Г. А. Лопатин и В. Н. Фигнер. Не разговаривая, один за другим, они поднимались по лестнице.
В передней Савинков хотел помочь Кропоткину снять пальто. Но, отстраняя его, Кропоткин, смеясь, проговорил:
- Человек должен уметь всё делать сам, Борис Викторович.
Кропоткин был невысок, строен, по военному выправлен. Красивую голову с седой бородой держал откинув, сквозь очки смотрели юношеские глаза, как бы приглашая заглянуть в душу, где всё ясно и чисто. Лопатин бурно сбросил пальто, посмеялся с Савинковым. Фигнер была суха и молчалива.
Садясь в кабинете, все заговорили о постороннем, как доктора перед входом к пациенту.
- Хорошая квартира у вас, Борис Викторович, прелесть и невысоко. Что платите? - покачивался в качалке Лопатин.
Кропоткин вынул простую луковицу часов, посмотрел.
- Как здоровье жены, Петр Алексеевич? - проговорила Фигнер.
- Благодарю, Вера Николаевна, ничего. Инфлуэнца. В дверях кабинета столкнулись Чернов и Бурцев. Чернов вошел первым, не глядя на Бурцева, и даже как бы отпихнув его. За Бурцевым вошел плотный розовый, белобородый Натансон, на лысом упрямом черепе была толстая жила.
На середину комнаты выдвинули стол. На нем чернильницы, перья, бумага, карандаши. Три стула - для судей - за которые сели: - посредине председателем П. А. Кропоткин, справа Лопатин, слева Фиглер. От судей направо - обвиняемый в клевете Бурцев. Налево - обвинители от партии - Чернов, Савинков, Натансон.
Полчаса десятого, разглаживая седую бороду, тихо кашлянув, Кропоткин проговорил:
- Разрешите считать заседание суда по обвинению В. Л. Бурцева партией социалистов-революционеров в клевете на члена партии Евгения Филипповича Азефа - открытым. Слово предоставляется обвинителю от партии В. М. Чернову.
Бурцев сидел за ломберным столом, раскладывая бумажки, документы, записки. Казалось, он не видел окружающих. Когда, задумавшись, приподнимал голову с приоткрытым ртом, были видны большие зубы. Глядел он в стену, быстро отрывался, снова в порядке раскладывая записки, бумажки, документы.
Савинков чувствовал внутри холодноватую, сжимавшуюся спираль, сосущую, неприятную. Чернов всё время совещавшийся с Натансоном и не обращавший вниманья на Савинкова, после слов Кропоткина, встал.
- Товарищи судьи, - проговорил он громко. - Я просил бы разрешить обвинению задать господину Бурцеву совершенно необходимый для дальнейшего ведения суда вопрос.
- Пожалуйста, - бесстрастно проговорил Кропоткин. Несмотря на невысокий рост, Кропоткин казался величественным. Оглядывая судей, Савинков думал: "Лучшего не выбрать: ветераны революции и во главе благороднейший анархист с мировым именем".
- Я хочу задать господину Бурцеву, - говорил распевной скороговоркой Чернов. Он был непохож на Кропоткина. - Такой вопрос. Дает ли он слово прекратить клеветническую кампанию против Азефа в случае, если суд признает его виновность.
Лица трех судей обернулись к Бурцеву. Бурцев маленький, узенький, с седенькой головой нервно встал.
- Если суд признает мои обвинения Азефа недоказанными, а я останусь при прежнем убеждении, что Азеф провокатор, то я всё же буду бороться с ним. Но, если хотите, тогда при каждом выступлении против Азефа я буду упоминать, что суд высказался против меня. К тому же предоставляю партии эс-эров право реагировать на мою дальнейшую агитацию всеми способами, вплоть до убийства.
Лица трех судей повернулись от Бурцева к Чернову.
- Ах, так! Такой компромисс, вот именно с упоминаньицем "вплоть до убийства" для нас приемлем.
Чернов откашлялся и начал речь. Эта речь отличалась от его обычных выступлений. Она скудно была украшена пословицами, поговорками. Оратор забывал от взволнованности. Он говорил о биографии Азефа, затем об Азефе, как создателе партии с. р. и главном ее руководителе, об Азефе, как о главе Б. О., о том, как Азеф убил Плеве, как убил Сергея и как совсем недавно перед тем, как отказаться от руководства Б. О., Азеф подготовлял убийство царя на "Рюрике" и как исполнитель плана, матрос Авдеев, уже стоял с револьвером в кармане перед царем, смотря ему в лицо и, не зная почему, не выстрелил.
- Так неужели ж, товарищи, - кричал Чернов, - даже зная только этот факт готового цареубийства, нанесения удара самодержавию в самый "центр центров", несовершенного только благодаря случайности и без вины Азефа, неужели этого одного недостаточно, чтобы видеть какая ужасная, какая гнусная клевета возводится Бурцевым на большого революционера! Когда, скажите мне, когда были в истории провокаторы, убивавшие министров, великих князей, подготовлявшие цареубийство? Разве не видна здесь бессмысленность, низость и весь ужас обвинений Азефа?!
Лопатин перевел с Чернова удивленный взгляд на Бурцева. Одновременно с ним на Бурцева с сожалением смотрела Фигнер. Натансон ненавистно глядел на седенького старичка. Савинков, захваченный речью Чернова, был возбужден, не скрывая своего негодованья в жестах. Кропоткин был бесстрастно спокоен. Бурцев сидел, словно никаких новостей не было в криках Чернова. А он кричал распевным великорусским говором всё резче, всё сильней. Теперь говорил о том, как царское правительство давно старалось скомпрометировать опаснейшего правительству врага - Азефа, подсылая в партию письма, и как наконец департаменту полиции это удалось осуществить при посредстве Бурцева.
- Этот тайный, гнусный поход на товарища, на друга был начат задолго до вас, господин Бурцев! Еще в 1903 году было брошено первое подозрение на Азефа и тогда же суд из литераторов Пешехонова и Гуковского принужден был извиниться перед Азефом и признать все обвинения вздором. Но надо было видеть товарища, стоявшего во главе террора, как тяжело он переносил эти гнусности, которые незаслуженно бросали в лицо тому, кто вел партию к славе! Да, Азеф плакал тогда, плакал на моих глазах как ребенок! И мы утешали его, уверяя, что такие тернии в борьбе с царизмом есть и будут у всякого террориста, ибо эта борьба не на живот, а на смерть! И вот опять: - один из членов партии получил письмо явно полицейского происхождения, на которое, разумеется, мы не обратили внимания. За ним - предатель Татаров оговаривает лучшего, светлого борца партии на пути к революции! Но с Татаровым за это партия рассчиталась, доказав, что предатели к сожалению в партии есть, но это не Азеф, а - Татаров. И он нами убит!
