Красотки кабаре - Олег Суворов

– Успокойтесь. – И Берта положила свою руку поверх его руки.

Они замолчали, причем Морис смотрел прямо перед собой, а Берта искоса наблюдала за его сосредоточенным лицом. И тут над их головами послышался крик чайки. Через мгновение, заглушая этот крик, взревела пароходная сирена. Оба испуганно вскинули головы, но тут же поняли причину:

– Земля!

Впереди, прямо по ходу корабля, горизонт закрывала плотная и темная полоса.

– Это Большие Антильские острова. Мы почти у цели! – закричал Морис. – Осталось миновать Кубу, Флоридский пролив и Мексиканский залив. Берта!

Они обменялись сияющими взглядами, и вдруг Берта первой обняла его за шею, и они впервые – неловко, смущенно, но радостно – поцеловались.

– А, господин Вондрачек! Признаться, я ждал вашего визита. Ведь это вы прислали ко мне капитана Гильбо?

Приветливость Сильверстоуна ошарашила комиссара. Он кивнул, насупился и молча вошел в каюту англичанина, не преминув окинуть ее беглым взглядом. Сильверстоун перехватил этот взгляд и усмехнулся.

– Присаживайтесь. Я вижу, как у вас слегка оттопыривается правый карман. Что вы для меня приготовили – наручники или револьвер?

– Вы заслуживаете и того, и другого, не говоря уже о виселице…

– В самом деле? И в чем же вы меня обвиняете или подозреваете?

– В убийстве фрейлейн Берты Тымковец, а также господина Ласло Фальвы.

– Давность лет, недоказанность, отсутствие свидетелей, не говоря уже о полном отсутствии у вас всяких законных полномочий… господин комиссар полиции не существующих больше на карте Европы государств – Австро-Венгерской империи и Чехословацкой республики.

– О нет, свидетели все-таки есть.

– Вы имеете в виду Адольфа Гитлера? – В голосе англичанина послышалась нескрываемая насмешка.

– Нет, – раздраженно буркнул Вондрачек, – вас видела служанка гостиницы «Майстринг», что в Кальтенбрюндльберге, где вы убили фрейлейн Тымковец. Кроме того, вы оставили отпечатки пальцев в номере Фальвы и в каюте господина Вульфа. – Последнее заявление было откровенным блефом, ибо Вондрачек и сам понимал всю шаткость своих обвинений.

– О нет! – И англичанин протестующе покачал головой. – К смерти последнего я имею лишь косвенное отношение. Да, не отрицаю, что я находился в каюте господина Вульфа в тот момент, когда с ним случился сердечный приступ. Поняв, что случилось, я сам попытался оказать ему первую помощь, поскольку имею медицинское образование, но, к сожалению, все мои усилия оказались тщетны. Поверьте, мне искренне жаль, что я разволновал нашего бедного русского друга и тем самым поневоле стал косвенной причиной его смерти…

– Искренне жаль? – отчетливо выговаривая слова, переспросил Вондрачек. – А разве существует нечто такое, к чему бы вы относились искренне?

– Не будем вдаваться в эти психологические тонкости, – поморщился Сильверстоун. – Итак, вы можете предъявить мне что-нибудь еще?

– Фальшивый германский дипломатический паспорт на имя Герберта фон Хаусхофера.

– С чего вы взяли, что он фальшивый?

– Накануне прошлой войны вы были секретным агентом Британской империи и, помнится, звались лордом Льюисом Сильверстоуном.

– Ну и что? Разве я не имею права переменить свое имя, тем более что Хаусхофер – это девичья фамилия моей матери, которая была австрийской немкой. А разве человек не волен менять свое подданство, убеждения…

– Скажите короче – хозяев!

Сильверстоун зло блеснул глазами.

– Да, я космополит, и моя единственная отчизна – это власть. Но ведь и вы служите только одному богу – закону.

– Который является воплощением справедливости!

– Ошибаетесь, комиссар. Закон – это инструмент власти, и только она решает, что считать справедливым, а что нет.

Вондрачек с сожалением покачал головой.

– Вы умный человек, господин Сильверстоун. Почему же вы так презираете свободу, что готовы служить любой диктатуре?

– Философский вопрос, комиссар, не слишком уместный в контексте нашего разговора. Однако я вам отвечу. Все дело в том, что всемогущество, даваемое абсолютной властью, – это единственное, что может заменить человеческую тягу к бессмертию, естественную даже у атеиста!

– Кстати, эта штука вам знакома? – И комиссар показал свастику, увитую змеями, – тот самый медальон, который когда-то был на груди покойного Фальвы.

– Какая ерунда! – усмехнулся Сильверстоун. – Да, это масонский символ. Но знаете, господин Вондрачек, в наш век массовых коммуникаций все эти игры в масонов пора оставить детям. Сейчас, чтобы прорваться к власти, надо не тайные общества создавать, а стараться постоянно быть на виду.

– Мне тоже приходили в голову подобные мысли, – пробормотал Вондрачек. – Слушайте, Сильверстоун, я не знаю, как вы оказались на «Бретани», но абсолютно уверен в том, что это неспроста. За кем из пассажиров этого парохода вы ведете слежку?

– А, так вы этого еще не поняли! Прекрасно, значит, я смогу спокойно довести свое дело до конца. – И Сильверстоун победно-снисходительно посмотрел на сурового комиссара. – Признаться, я ожидал встретить в вас более проницательного противника…

– И не слишком ошиблись! – Вондрачек сделал быстрое, но неуклюжее движение – словно бы передернул плечом после укуса осы, – после чего в его руке оказался револьвер.

– Что это? Вы жаждете моей крови? – издевательским тоном поинтересовался англичанин.

– Точнее сказать, возмездия!

– Значит, вы решили сами вершить правосудие? Но согласитесь, что размахивать револьвером, чтобы добиться признаний обвиняемого, – это топорная работа…

– Если вы не скажете мне, с какой целью находитесь на борту «Бретани»…

Комиссар не успел договорить, как вдруг почувствовал столь резкую, обжигающую боль в руке, что охнул и, скривившись, выронил револьвер на пол. Во время разговора Сильверстоун ухитрился незаметно нащупать рукой тонкий и острый стек, лежавший на постели позади него. Не вставая с места, он первым же стремительным движением выбил револьвер, а вторым – ногой – отбросил его к входной двери. Револьвер с грохотом откатился, а Вондрачек, продолжая морщиться от боли и унижения, молча взглянул на него.

После этого противники несколько мгновений пристально смотрели друг на друга.

«Какой у него удивительный, немигающий взгляд, – подумалось Вондрачеку. – Это глаза не преступника, а правителя… Впрочем, нет, для этого в его глазах не хватает фанатизма. Скорее, это глаза подручного тирана, „серого кардинала“, цинично использующего глупость и недальновидность своего официального повелителя во имя собственных целей… В сущности, он прав – что я такое? Лысый старик в потертом костюме и с пышными, старомодными бакенбардами, за которым уже не стоит полиция крупнейшей центрально-европейской империи… Даже револьвером разучился пользоваться – выбили, как у мальчишки». Комиссар продолжал держаться за окровавленную кисть руки, с бессильной злобой уставившись на своего противника.

– Сами виноваты, – по-своему истолковав его взгляд, заметил Сильверстоун. – Как видите, реакция у вас уже не та, кроме того, я моложе и сильнее. У вас нет никаких шансов, комиссар…

Его слова прервал рев корабельной сирены. Стоило ей смолкнуть, как в коридоре раздались быстрые шаги, которые затихли у двери, после чего послышался условный стук: два раза – пауза – еще два раза.

– Войдите! – скомандовал Сильверстоун.

В дверном проеме возник тот самый тип, следивший за фрау Лукач и ее дочерью, когда его приметил Вондрачек. Подручный англичанина явно не ожидал увидеть комиссара, а потому замер на пороге, вопросительно глядя на Сильверстоуна.

– Говори, – приказал тот, – что означает эта сирена?

– На горизонте показалась Куба.

– Прекрасно, – не сдержался Вондрачек, – теперь вам конец!

– Вы в этом уверены? – Англичанин зло стиснул зубы и вдруг отрывисто приказал своему подручному: – Выпроводи отсюда этого старого болвана!

Глава 7.

Гаванский тупик

На радиозапрос портовой службы Гаваны капитан Гильбо отвечал, что конечный пункт «Бретани», на борту которой находятся эмигранты из Европы, – мексиканский порт Веракрус. Кроме того, француз запросил разрешение бросить якорь на рейде, чтобы пополнить запасы пресной воды и угля. Особая необходимость была именно в угле, поскольку Мексиканский залив славился штормами, а в условиях сильного шторма потребление угля резко возрастало.

Разрешение было получено, и «Бретань» застыла в километре от берега, на расстоянии прямой видимости от кубинской столицы. Неподалеку бросили якорь американский эсминец и три торговых судна, между которыми сновали катера береговой охраны.

Тропический сезон дождей, продолжавшийся с мая по октябрь, был в самом разгаре, а потому окрестный пейзаж застилала плотная серая пелена сильного ливня. Стоило тучам рассеяться, как пассажиры «Бретани» высыпали на палубы, чтобы полюбоваться «жемчужиной» Карибского моря. Одиночные пальмы, которые росли по краям песчаных пляжей и овевались теплым береговым бризом, лениво шевелили своими раскидистыми кронами, похожие на осьминогов, насаженных на палки. Поздно вечером вспыхнули огни Гаваны, издали казавшиеся невольным узникам парохода – а сход на берег был запрещен – недостижимым раем.