Яков Брюс - Александр Филимон

Петр во главе гвардейских полков, а также с ранеными, с трофейной артиллерией (17 пушек), 78 знаменами и тысячью пленными отправился в Смоленск, где был встречен пушечной и оружейной пальбой. Туда же доставили денежную казну, которую Левенгаупт вез для раздачи офицерам и солдатам. Накануне царь, проявляя заботу о раненых, отправил два указа смоленскому губернатору Петру Самойловичу Салтыкову. В первом из них, от 1 октября, Петр велел, «не мешкав», испечь и доставить навстречу раненым полторы тысячи буханок хлеба и две бочки вина, а во втором распорядился о том, чтобы подготовили для больных палаты «и давали б им вино и пиво». Заботу о раненых царь проявлял и в последующие дни. 6 октября он писал Головкину: «Впрочем, я сам бы к вам тотчас был, но для раненых, которых провожаю ныне до Смоленска (которые ангельское, а не человеческое дело делали), вскоре быть не могу». Сражение потребовало огромного напряжения сил и от самого царя, что явствует из этого же письма: «Також которые и не ранены, так устали (меж которыми и я), что Бог свидетелем есть и Озеров донесет, и для того некоторое время побудем в Смоленску».

Известно, что Я. В. Брюс принимал непосредственное участие в сражении. В собственноручной записке («Службы генерала-фельдцейхмейстера Брюса»), составленной в 1721 году, Я. В. Брюс о своем участии в сражении при Лесной записал следующее: «1708. Был под Лесным на левенгоуптской баталии и командовал левым крылом». Петр 1 высоко оценил заслуги начальника артиллерии и пожаловал ему крупную вотчину — Брянские слободы, состоящую из 219 дворов, с 903 четвертями земли и 286 рублями годового дохода.

Однако победа русских войск в баталии при Лесной еще не означала перелома в войне. Оба полководца — царь и король — понимали значение происшедшего и, естественно, отнеслись к нему по-разному. В «Гистории Свейской войны» имеется вставка, написанная рукой Петра I, в которой дана оценка победы у Лесной: «…сия у нас победа может первая назваться, понеже над регулярным войском никогда такой не бывало, к тому же еще гораздо меньшим числом будучи пред неприятелем, и поистине оная виною всех благополучных последований России, понеже тут первая проба солдатская была и мать Полтавской баталии как ободрением людей, так и временем, ибо по девятимесячном времени оное младенца щастие произнесла, егда совершенного ради любопытства кто желает исчислить от 28 дня сентября 1708 до 27 июня 1709 года». Точно так же отзывался о баталии при Лесной сподвижник царя в области церковной реформы знаменитый публицист Феофан Прокопович: «…и мощно рещи, что самая Полтавская жатва под Пропойском была сеяна, ибо неприятель, ово толикой себе силы отъятием и аки бы другой руки отсечением немощи сотворився, ово же и новые помыслы о российских силах восприяв, не с таковым уже упованием, с каковым начал, к вершению дела своего приступал».

Оба высказывания оценивали сражение при Лесной с высоты победоносно закончившейся Северной войны. Ретроспективно определить значение событий и соответствующим образом их ранжировать, как известно, намного легче, чем сразу после того, как они совершились. Но должно заметить, что современники Лесной не страдали недооценкой влияния одержанной победы на ход войны. Скорее наоборот — Петр и его соратники ожидали от нее более радикальных последствий, чем те, которые произошли.

Правительство Петра позаботилось о том, чтобы весть о победе стала достоянием не только населения страны и иностранных дипломатов, аккредитованных в Москве, но и всех европейских дворов, с которыми Россия поддерживала дипломатические отношения. Князь Василий Лукич Долгоруков, русский посол в Копенгагене, извещал Меншикова: «Победу над шведским генералом Левенгауптом здесь приписывают к великой славе и к упреждениям интересов царского величества, королю же шведскому — к крайней худобе».

В ознаменование победы у Лесной были выбиты две медали, прославлявшие, как было принято в то время, царя: на лицевой стороне обеих медалей изображен скачущий на коне Петр; на оборотной — атрибуты победы: слава, лавровые венки, литавры и т. д. Вероятно, такую же медаль получил и Я. В. Брюс.

В неприятельском лагере итог сражения у Лесной вызвал уныние. Даже король, никогда не выказывавший своей слабости, бодрившийся и при неудачах, утратил спокойствие. Он не мог скрыть своей подавленности, когда получил известие о катастрофе у Лесной. О случившемся ему рассказал солдат, прибывший в ставку 1 октября. Король не поверил солдату, сочтя его рассказ чистым вздором: разве мог его лучший боевой генерал, командовавший к тому же отборными полками, потерпеть поражение от московитов, которые, в его представлении, не способны были сопротивляться и привыкли, подобно полякам и саксонцам, завидев шведов, показывать спины? Все же новость заронила сомнение, тревожные думы не покидали Карла XII ни днем ни ночью. Король лишился сна, его удручало одиночество, и он коротал ночи в покоях то одного, то другого приближенного, пребывая в грустном молчании.

12 октября в ставку короля прибыл сам Левенгаупт, но не во главе 16-тысячного корпуса и колоссального обоза со всякой снедью и военными припасами, а с 6500 или 6700 оборванными, грязными и изможденными солдатами, чудом избежавшими плена. Карл XII, выслушав рассказ Левенгаупта, понял, что солдат не ошибся. Не мог король не уразуметь и того, что его расчеты оказались эфемерными. Если бы печальный рассказ Левенгаупта слушала трезвая голова, считавшаяся с реальностью, то она пришла бы к неутешительному выводу: надобно, пока не поздно, искать путей к возможному еще выгодному для шведов миру. Но король, лишенный государственной мудрости, полагался в отношениях с другими государствами только на силу оружия. Поэтому вопреки интересам своей страны он упрямо желал продолжать войну. Королю были присущи азарт и даже легкомысленное отношение к судьбам собственной армии. Современник, наблюдавший Карла XII, заметил: он «очень капризен и своенравен… он рискует своею армиею, подобно тому как иной охотник до дуэли».

Русское командование продолжало внимательно следить за передвижением армии Карла XII. Я. В. Брюс по распоряжению Петра I писал генералу Р. X. Боуру: «Приказал Его Царское Величество к вам отписать, дабы вы приказали кого надежного человека приискать и послать его для проведования шведов».

Об оперативной деятельности русской разведки свидетельствует интересный документ, отложившийся в бумагах Я. В. Брюса. Это черновик перевода, сделанного, по-видимому, самим начальником артиллерии, с перехваченного письма английского резидента Джеймса Джеффериса (Джеффриса) при шведском короле Карле XII государственному секретарю Великобритании Бойлю. Заметим, что английский дипломат был человеком весьма осведомленным, сочувствовавшим делу шведского короля. После Полтавской баталии Джефферис бежал вместе с ним в Турцию и даже состоял уполномоченным при Карле XII в Бендерах. В 1719 году Джефферис был направлен резидентом в Петербург к русскому двору, однако в том же году после обострения русско-английских противоречий был выслан из страны вместе с ганноверским резидентом Ф. X. Вебером.