Орден Ультрамаринов: Омнибус - Грэм Макнилл

Она посмотрела туда, где должны были быть глаза Каста, чтобы увидеть, осталось ли там хоть что-нибудь человеческое. Ей показалось, что она смогла разглядеть за угрожающим блеском черты лица, глаза, что когда-то были человеческими.

«Возможно, это мой единственный шанс» — подумала она. «Возможно, это последний раз, когда я смогу спросить его».

Спросить о том, о чем она многие годы медитировала, чего просто не могла понять. О том, от чего она просыпалась по ночам, и вот теперь, когда у нее была возможность, она просто должна была спросить.

— Почему ты предал? — спокойно спросила она. — Почему ты сдался и оставил своего Императора?

В остатках разума Каста мелькнуло что-то и пробудилось воспоминание. Он видел эту женщину раньше, давно, возвышавшуюся на столбе пламени. Что-то, о чем Парменид ему не рассказывал. Возможно, он не всегда был слугой благостного Нургла? Было ли что-то еще, прежняя его жизнь?

Но искра узнавания мгновенно утонула. Ничего не было. Ничего, кроме вечности прекрасного разложения, неизбежного пути всего живого: прогнить, ослабеть, умереть.

— Почему? — мрачным басом откликнулся Каст. — Почему нет? Он не мой Император. Его Империя умирает под его властью.

Эскарион постаралась удержать его взгляд, но он тут же пропал, сменившись чем-то нечеловеческим. Она медленно подняла успокаивающе тяжелый силовой топор, готовясь ударить и зная, что он, не мешкая, убьет ее так же быстро, как и ее Сестер.

— Она умирает из-за слабых душ вроде твоей. Ты оскверняешь дух человечества. Когда-нибудь тебя даже не будет волновать победа или поражение — останется важна лишь льющаяся вокруг кровь. Твое проклятие в конце концов пожрет тебя.

Из шлема Каста раздалось нечто, вероятно, бывшее смехом. Он поднял моргенштерн и приготовился опустить его могучим взмахом.

— Мой дорогой хозяин Парменид был прав. — ухмыльнулся он, вспоминая слова, которых он вроде как раньше и не слышал никогда. — У тебя нет воображения.

— Да ты что? — Эскарион сняла с пояса маячок телепорта и включила передачу. — Позволь не согласиться.

В пространстве и времени открылось несколько разрывов, когда телепорт принял сигнал и послал свой груз. Три отделения боевых сестер с грохотом проявились.

За то время, что им понадобилось, чтобы нажать на спусковые крючки болтеров, Каст осознал, что женщина воспользовалась его уверенностью в победе. Воздев руки к небу и проревев злобное хаоситское проклятье, он ударил щитом и моргенштерном по полу с такой силой, что тот раскололся, и упал в лабиринт палуб и тьмы внизу.

Боевые сестры всаживали в дыру очередь за очередью, но навстречу языкам болтружейного огня взметнулась спиралью с нижних палуб колонна мух. Их было так много, что рой маленьких тел поглощал все снаряды. Насекомые потоком падали на пол, многие сгорали, но к тому времени, как последние выжившие рассеялись, от призвавшей их мрази не осталось и следа.

Все еще живая Иоанна подтянулась к краю пролома, заглянула внутрь и харкнула в темноту комком кровавой мокроты.

— Час от часу не легче.

Изможденная Эскарион опустилась на колени позади нее.

— Его хозяин потянул за нити, и марионетка перенеслась через Искажение в Саафир.

Она повернулась к старшей сестре первого отделения.

— Обыщите корабль. Убейте всех.

Когда Сестры убежали исполнять приказ, Эскарион задумалась. Она потеряла его. Но один раз она его уже нашла и сможет найти снова. Связь между ними укрепилась. И если у Каста и есть слабость, то это эта связь.

Говорят, на Земле даже воздух другой, с ароматом древности и чести. Говорят, что он наполнен силой. И правильно говорят.

Церковный дворец возвышался на материке, словно бы сама земля породила огромный готический рифленый горный хребет со множеством шпилей, храмов и монастырей, бесчисленных отделений Адептов Служения.

Глубоко в комплексе находился штаб Эбеновой Чаши, Святой Монастырь. А уже в нем были покои канонисы Тасмандер. Эскарион была немолода, но Тасмандер определенно была стара. Это была седая невероятно крепкая женщина с грубым лицом и внушительным глубоким голосом. Ее военная карьера была окончена, и она управляла бытом и ритуалами Сестер моложе ее. Когда-то она была на редкость искусной и яростной воительницей, настолько упорной и непреклонной в исполнении своего долга, что она добилась уважения даже от грызущихся друг с другом бюрократов Администрации и невероятно гордых космодесантников.

Она сидела в своих покоях за столом из того же черного мрамора, что и стены. Пол комнаты покрывала сложная мозаика с символом Ордена, а на стенах висели древние знамена и литании, хранимые от времени силовыми полями. В каком-то смысле сама канониса тоже была реликвией, старой и чтимой — и все еще могущественной.

Канониса Тасмандер видела лица многих прилетавших на Землю и улетавших с нее. Она научилась распознавать изменения. Лицо Эскарион изменилось больше, чем у многих.

Снявшая доспех и одетая лишь в простые одеяния Сестры, что убавило ее фигуру вдвое, Эскарион стояла в центре комнаты. Она была стройной, но жилистой, и обладала странной внутренней энергией, делавшей ее прекрасным лидером. Ее несколько раз до этого вызывали к канонисе, но тогда только лишь для похвалы. Сейчас все было по-другому, и она это знала.

— Сестра Эскарион, — начала канониса, — ты знаешь, что я ценю тебя, как стойкую последовательницу нашего учения. В Служении нет никого, кто мог бы поставить твою веру под сомнение. Нет никаких сомнений — ты один из столпов, на которых построен Орден Эбеновой Чаши.

— Благодарю Вас, канониса. — Эскарион знала, что Тасмандер не одобряет ее погоню за Кастом. Она рассматривала это как личный долг, акт возмездия, тогда как канониса настаивала на том, что Орден всегда должен действовать как единое целое. «Но, конечно же, уничтожение таких врагов, как Каст, было причиной существования Военных Орденов» — сказала себе Эскарион.

Канониса подалась вперед, ее голос стал ледяным.

— Есть пути, по которым может повести нас наша вера, что являются ложными. Я видела подобное множество раз, и это одна из самых печальных граней моей должности, да простит Он меня. Для служанки Императора преследовать вредные цели с таким упорством, не меньше, — трагедия. Я долго одобряла твою целеустремленность и чистоту ненависти к Тьме, что грозит нам всем. Но если ты заглянешь в себя, то обнаружишь, что так деятельно охотиться за Кастом тебя заставляет личная ярость, а не благо Империи или мои приказы. Верность Сестры принадлежит Императору и Имперской Вере, Адепткам Сестринства — но не ее собственной жажде мести. Твой гнев уводит тебя от нашего учения, а ты для меня слишком ценный кадр. Больше ты не будешь частью какой-либо военной операции, которая может столкнуть тебя с Кастом. Приказ ясен?

Эскарион опустила глаза. Она знала, что сделала все правильно. Ее вера была крепка. Она знала, что не причинит Ордену никакого вреда. Но сейчас ей не давали действовать в согласии с верой.

«Что важнее?» — подумала она. «Приказы моей канонисы, которые были для меня законом с тех пор, как я была всего лишь девчонкой? Или вера, которая вела мою душу по этой жестокой Вселенной и никогда раньше меня не подводила?».

— Слушаю и повинуюсь. Но, если позволите, это крайне важно для меня. Перевербовка Каста Парменидом была величайшим по омерзительности актом из всех, что я видела.

Тасмандер кивнула.

— И ты не могла так этого оставить. Я не говорю, что ты что-то сделала неправильно, Эскарион. Но Эбеновая Чаша — Военный Орден. Я не приемлю ничего, кроме абсолютного подчинения. Этот Орден — это легион Сестер, действующих как единое целое. Я не могу позволить тебе разрушить эту связь. Итак, ты подчинишься слову Служения и оставишь эту опасную погоню?

Эскарион подняла глаза и встретилась взглядом с грозной канонисой. Битва внутри нее закончилась. Решение было принято.

— Разумеется. — солгала она.

Остановившись подумать, чем он стал, Каст не узнал человека. Он умер и не заметил этого. Вместо когда-то текшей в нем крови был застывший солоноватый ил. Вместо когда-то бившихся жизнью внутренностей были сухие клубки окаменевшей плоти. Он не жил по-настоящему, просто был скреплен и оживлен миллионами болезней, насланных нечистым касанием Нургла.

Кожа, служившая щиту обивкой, выработала чувства — он чувствовал боль, отбивая удары. Моргенштерн стал его частью, хрустальный кулак прирос к рукояти. Шлем медленно плавился и менял форму, пока не стал единым целым с черепом. Сквозь прорезь он видел только размытые зелено-лиловые тени, тем более яркие, чем более больные. Он уже не узнавал то, чем стал.

Но что это значило? Он отверг жалкое человечество. Он был величайшим из людей. Он увидит, как Империя падет, и живет, чтобы отпраздновать на ее останках. Он должен принять жалкие изменения и радоваться. Разве нет?