Величие и падение Рима. Том 2. Юлий Цезарь - Гульельмо Ферреро

Из всех удач Цезаря эта внезапная смерть Помпея была, конечно, самой важной. Соперник, который никогда бы не сложил оружия, вдруг пал жертвой жалкого заговора восточных евнухов, причем Цезарь не мог упрекнуть себя в пролитии его крови. Действительно, когда известие о смерти Помпея было в середине ноября[709]доставлено в Италию Диохаром, одним из самых быстрых курьеров Цезаря, все посчитали, что Цезарь окончательно победил, и произведенное впечатление было гораздо сильнее, чем мог предполагать сам Цезарь. Статуи Суллы и Помпея были сняты. Общество впало в удивленное восхищение перед Цезарем, которого шесть месяцев тому назад оно презирало как преступника.[710]По предложению его друзей и без всяких возражений ему воздали необычные почести и дали чрезвычайные полномочия, не ведомые самому Сулле. Его не только признали диктатором на весь 47 год, чего он желал,[711]но и дали возможность председательствовать на всех выборах магистратов, на которых председательствовал консул, т. е. на выборах всех магистратов, исключая трибунов и народных эдилов; дали возможность самому распределять провинции преторам вместо назначения их по жребию и, наконец, — оставаться в течение всей своей жизни народным трибуном.[712]Цезарь вообще заместил Помпея в общественном представлении и стал вместо него господином республики с быстротой, характеризующей великий социальный и моральный кризис, жертвой которого была Италия.

Горячее желание мира, нервозность и непостоянство общественного настроения, удивление умеренностью, которую выказывал до сих пор Цезарь, конечно, содействовали этому взрыву отчасти искреннего, отчасти притворного энтузиазма. Но настоящую причину такого странного поворота надо искать в том изменении италийского общества, благодаря которому в Италии не было уже классов и партий, достаточно сильных политически и экономически, чтобы сопротивляться политической клиентелле, группировавшейся вокруг могущественных личностей. Пока существовало много соперничавших клиентелл, масса людей могла сохранять известную независимость, ловко переходя от одной к другой. Но теперь, когда клиентелла Помпея распалась при Фарсале, а клиентелла Цезаря, казалось, одна господствует над республикой и государственными должностями, выгода заставляла большинство примкнуть к ней. Большая часть политического мира жила магистратурами, и следовательно, продолжать составлять оппозицию победоносной клике значило для нее идти на гибель. Доказательством этого является то, что произошло тогда с Цицероном.

После Цезаря и Помпея он был самым знаменитым человеком в римском мире, однако в этом году он находился в очень затруднительном положении: все считали его политически скомпрометированным, никто не хотел более давать ему взаймы денег, напротив, многие из его кредиторов настаивали на уплате им долгов. Поэтому его домашние дела осложнились. Он вынужден был приостановить уплату приданого Туллии и боялся, как бы Долабелла не потребовал развода. Теренция должна была прибегнуть к интригам. Кредиторы угрожали объявить Цицерона несостоятельным, пустить с молотка его имущество, и, быть может, он действительно был бы объявлен банкротом, если бы Аттик не пришел к нему на помощь и если бы как раз в это время он не получил наследства.[713]Если даже экономическое положение Цицерона зависело от положения политического, то можно представить, каковы были затруднения большого числа неизвестных сенаторов. При этих условиях невозможна была сильная принципиальная оппозиция победоносной клике. Каждый был так тесно связан с государством, что господствовавшая в республике партия на мгновение привлекла всех на свою сторону.

Никогда за всю свою жизнь Цезарь не был в таких благоприятных условиях. Ему следовало бы воспользоваться этим всеобщим и временным энтузиазмом, возвратиться в Италию, попытаться приспособить республиканские учреждения к торговому обществу, примирить империализм и свободу, латинские традиции и новые потребности, привнесенные восточной цивилизацией. Но если Цезарь был гениальным человеком, то он все же не был полубогом: он не мог различить все то, что так ясно для нас в перспективе двадцати веков. В этот решительный момент он легко мог заблуждаться под влиянием преходящих случайностей и непосредственных потребностей положения. Он нуждался в деньгах; Египет был богатой страной, и Птолемей не уплатил ему всей суммы, условленной за оказанную Габинием помощь. Он задумал идти в Александрию — предъявить в качестве консула свое право решить спор брата с сестрой и истолковать завещание Птолемея таким образом, чтобы сразу до возвращения в Рим заставить оплатить долг отца и собственные услуги.[714]Правда, у него было только несколько тысяч солдат, но после своих великих побед он не сомневался, что предприятие должно было удасться ему очень быстро и без большого затруднения.[715]Послав Клеопатре и Птолемею приказание распустить свои войска и подчиниться его суду, он поселился в царском дворце и наложил подать на жителей Александрии.

Но пока Цезарь вел переговоры с министрами царя, желавшими принудить его покинуть Александрию, а сильно негодовавший на поборы и высокомерие римских солдат[716]народ начинал волноваться, Клеопатра тайно вошла в город и проникла во дворец.[717]Сама совершенно холодная и бесстрастная, по природе неспособная к искреннему чувству, молодая царица была одной из женщин, одаренных безошибочным инстинктом для привлечения мужчин. Она могла притвориться и скромной девушкой, слишком стыдливой для того, чтобы проявить свои подсознательные чувства ревности, покорности и самозабвения, и женщиной, увлеченной порывом пылкой и беззаветной страсти. Она могла щекотать эстетическое чувство своих жертв богатыми и пышными празднествами, фантастическими украшениями своего дворца и своего костюма или блестящими разговорами о литературе и искусстве. Она могла возбуждать все самые низменные их инстинкты грубым бесстыдством речи со свободной шутливостью лагерной проститутки. Цезарь как раз миновал тогда один из наиболее бурных периодов своей жизни, его стремление к наслаждению было усилено его недавними успехами, ожиданием еще больших в будущем, долгам периодом воздержания и суровыми лишениями походной жизни. Когда неожиданно вечером Клеопатра оказалась в комнате Цезаря, ночью ей вполне удалось убедить его в своей правоте. Положение дела изменилось в мгновение ока. Птолемей и его министры, узнав, что Клеопатра провела ночь у Цезаря, поняли, что их дело проиграно. Министр финансов Потин, боявшийся, что на смену Цезарю придет новый Рабирий, возбудил народ к мятежу и побудил полководца Птолемея прийти в Александрию. Цезарю была объявлена война. Египетская армия была разновидностью иностранного легиона, составленного из прежних солдат Габиния, негодяев, беглых рабов и дезертиров из всех стран Средиземноморья.[718]Эта маленькая армия скоро принудила Цезаря укрыться со своими солдатами за высокими стенами царского дворца и выдержать там осаду в ожидании подкреплений, потребованных Цезарем у Гнея Домиция Кальвина, оставленного в качестве правителя в Азии.

Таким образом, 13 декабря Цезарь продолжал управлять Италией и Империей; он еще имел время назначить Антония начальником конницы и обнародовал закон, запрещавший всем помпеянцам, за исключением Цицерона и Д. Лелия, возвращаться в Италию.[719]Потом зима и война блокировали его в царском дворце в Александрии, отделив от всего мира до такой степени, что первые шесть месяцев 47 года Италия и Империя совершенно не имели о нем известий.[720]Это долгое отсутствие Цицерон не без основания полагал причиной многих несчастий, происшедших впоследствии.[721]Сенаторы, которые, покинув армию Помпея, скрывались в различных городах по берегам Средиземного моря и с целью получить доступ в Италию ожидали там возвращения Цезаря, были осуждены на бездействие, оставлявшее им слишком большой досуг для размышлений о своих моральных и материальных проблемах, осложненных междоусобной войной. Мы можем представить себе неопределенное и скорбное состояние души у большого числа лиц в эти месяцы по тому, что говорит нам о себе Цицерон, проведший зиму и весну в Брундизии в размышлении о своих умерших на войне друзьях; о своей ссоре с братом Квинтом, обвинявшим его за принуждение покинуть Цезаря; об активах эфесского казначейства, которые он одолжил Помпею и которые пропали; о бедности, в которой он оказался вместе с женой и дочерью; о несчастьях Туллии, о грубом обращении с ней Долабеллы; о дерзком презрении, выказываемом ему наиболее грубой частью партии Цезаря; наконец, об исчезающем расположении публики.[722]Фарсала привела к раздору в его семье и лишила его состояния; она уничтожила его политический авторитет и, наконец, набросила покрывало на славу «De Republica». Можно ли было еще рассматривать его как великого мастера политического искусства?