Детектив Франции -1 - сборник

– Да нет, Луис, это я договаривался с доном Амадео, — поспешил вмешаться я.

Тореро удивленно посмотрел на меня.

– Ты? Значит, ты тоже принимаешь меня за нервную барышню, Эстебан?

Он медленно выпрямился.

– Послушайте меня внимательно, вы все. Я тореро, и только тореро. Воспоминания — одно, бой — совсем другое. Если бы нам вздумалось не выступать там, где какое-нибудь несчастье случилось либо с нами, либо с кем-то из наших друзей, то за один сезон пришлось бы отказаться чуть ли не от всех арен Испании. Сеньор Рибальта, если вам не удастся наверстать упущенное и подписать контракт в Линаресе, я с вами расстанусь, пусть даже вы потащите меня после этого в суд!

Я покинул поместье в Альсире за сутки до Луиса и Консепсьон. Мы договорились на следующий день встретиться в Мадриде и уже всей компанией ехать в Арагон. А сегодня я обещал Ламорильо пообедать с ним и его женой.

Мануэль и Кончита встретили меня как брата. Жена Ламорильо родилась в Валенсии и готовила удивительно вкусную паэллу[36]. Оба считали, что нынешним благополучием обязаны мне, и поэтому изо всех сил старались высказать свою искреннюю благодарность. И все же я видел, что Кончита нервничает.

– Мы стали жить лучше, это правда… но ценой каких тревог! Каждый раз, когда Мануэль уезжает, я считаю часы, пока не получу телеграмму с сообщением, что все закончилось благополучно. Теперь же, после гибели его товарищей, я испытываю все муки ада!

Ламорильо нежно обхватил жену за талию и прижал к себе.

– Послушай, Кончита миа, ты же обещала мне быть умницей!

– Клянусь тебе, Мануэль, — простонала она, — я очень стараюсь выполнить обещание, но это выше моих сил!

После обеда Ламорильо вышел немного проводить меня. Ночь выдалась светлой, а ветер доносил с северных гор удивительно чистый и свежий воздух.

– Дон Эстебан… если со мной что-нибудь случится… помешайте Кончите совершить глупость! Я рассчитываю только на вас.

– Какая бредовая мысль! Что это на вас нашло, Мануэль? Вы же старый вояка!

– Не знаю… Может, это из-за Гарсии и Алохи… но у меня такое чувство, будто над нашей куадрильей тяготеет проклятие.

– Не говорите глупостей, Мануэль! Счастье еще, что Кончита нас не слышит.

– Я нарочно вышел проводить вас.

Мои собственные ощущения полностью совпадали с тем, в чем только что признался Мануэль, и я едва сдерживал нервную дрожь.

– И откуда такой пессимизм?

– Трудно сказать, дон Эстебан… Но впервые в жизни я выйду на арену со страхом в сердце… Какое-то чувство нашептывает мне, что коррида в Уэске станет для меня последней.

Я слишком хорошо знал Ламорильо, чтобы не отнестись к его словам всерьез.

– В таком случае, Мануэль, хотите, я скажу, что у вас грипп и что я вас заменяю? Через несколько дней вы сумеете взять себя в руки.

Он покачал головой.

– Это ровным счетом ничего не изменит, дон Эстебан. Бык ждет меня, и если это случится не завтра, то уж послезавтра наверняка.

– Тогда давайте разорвем контракт!

– Снова вернуться к нищете? Никогда! Если я погибну, Кончита, по крайней мере, получит триста тысяч песет страховки.

Я дружески хлопнул его по плечу.

– Выкиньте поскорее из головы всю эту чепуху, Мануэль.

– Невозможно… Я уже вижу, как с арены в Уэске меня уносят на носилках.

Ламорильо ошибся всего на пять дней.

Вопреки опасениям Ламорильо, коррида в Уэске прошла гораздо лучше, чем мы смели надеяться. Пикадор, заменивший Алоху, оказался очень толковым малым, да и двое бандерильеро, нанятых в начале турне, уже вполне прижились в нашей куадрилье. Теперь появилась надежда, что у нас вновь получится хорошо слаженная команда. Дон Амадео, позабыв о недавних страхах, опять видел жизнь в розовом свете. Таким образом, мы готовились к «южной кампании», а именно к выступлениям в Уэльве, Малаге, Линаресе и Севилье (последнее должно было стать для нас апофеозом) в самом лучезарном настроении. После Севильи мы собирались немного сбавить темп. А потом всех ожидал зимний отдых.

Из всей куадрильи только Мануэль оставался по-прежнему мрачным. Тщетно я пытался как-то подбодрить его. Бандерильеро явно страдал, но я никак не мог докопаться до причины. Во все его разговоры о предчувствиях я не особенно верил и после успешного выступления в Уэске нарочно отозвал в сторонку.

– Ну, Мануэль, коррида прошла без сучка и без задоринки?

– На сей раз да.

– Теперь вы поняли, что ваши мрачные мысли — чепуха?

– Я лишь ошибся числом, только и всего.

– Вот уж не предполагал, что такой человек, как вы, Мануэль, способен бояться призраков!

До последнего часа не забуду взгляд Мануэля, когда он сказал мне:

– Вы же знаете, дон Эстебан, приближение смерти всегда чувствуешь… Я уже ощутил ее дыхание…

Я предложил Ламорильо выпить и ласково подтрунивал над ним, но на самом деле никак не мог избавиться от тяжелого впечатления. Мануэль был моим старым другом, и я не мог не верить его словам. Парень переживал трудную полосу, а я был не в состоянии ему помочь.

Луис опять обрел уверенность в себе и, хотя выступил в Уэске довольно средне, уверял, будто вполне готов совершить подвиги, достойные войти в историю тавромахии. Консепсьон оставалась невозмутимой. Я не понимал, радуют ее успехи мужа или нет. Что до Марвина, то он по-прежнему не покидал нас, но со мной не разговаривал. Отлично зная, что он наблюдает за мной, я тоже не рвался к задушевным беседам.

В Толедо отцы города встретили нас наилучшим образом. Выпавшие нам при жеребьевке быки не внушали особых опасений, и я не сомневался, что Валенсийский Чаровник выйдет из этого испытания с честью. Когда бы не Ламорильо с его похоронным видом, я бы, пожалуй, впал в блаженный оптимизм. За завтраком перед боем Мануэль почти ни к чему не притронулся, и, когда мы встали из-за стола, я попросил его подняться к себе в комнату и лечь, пообещав, что замену ему я найду. Бандерильеро отказался.

– От судьбы не уйдешь, дон Эстебан… Сколько бы ты ни оттягивал срок, рано или поздно придется платить.

На корриду я приехал с тяжелым сердцем, так и не решив, надо ли нам распрощаться с Ламорильо. Конечно, его мрачное настроение не может в конце концов не передаться другим, но выгнать Мануэля — значит снова обречь их с Кончитой на нищету, от которой они так страдали до моего появления. Имел ли я право так поступить?

Во время боя с первым быком Луис сорвал восторженные «оле!», зато Ламорильо держался хуже некуда. Его робость, колебания и неловкость вызвали недовольные крики, и это очень осложнило задачу матадора, вынужденного работать с особым напряжением, чтобы восстановить доброжелательную атмосферу. После своего жалкого выступления бандерильеро прислонился к загородке возле меня, дона Амадео и Марвина.

– Ноги не держат, — признался он. — Сам не знаю, что со мной творится…

– Идите раздевайтесь, Мануэль. Я заменю вас.

– Нет-нет, дон Эстебан. Мне необходимо победить эту слабость, иначе я начну бояться быка, и тогда все будет кончено.

Во время выступления других тореро ко мне подошел Луис. Я объяснил ему, что Ламорильо не по себе.

– Побереги его… Дай сделать одну-две вероники, а потом пошли кого-нибудь на замену… Пусть лучше думает, что ты торопишься покончить со зверем, чем сообразит, что ты больше ему не доверяешь.

– Ладно, положись на меня.

– Как, по-вашему, что с ним? — спросил дон Амадео.

– Не знаю.

Я не солгал. С этими словами мы расстались, поскольку смотреть на работу двух других, довольно посредственных матадоров не имело смысла. Вернулись мы, когда на золотистый песок арены выскочил второй бык Луиса. Я сразу же заметил отсутствие Мануэля и уже собирался бежать выяснять, в чем дело, как вдруг увидел его. Бандерильеро с лихорадочно блестящими глазами подбежал ко мне.

– Не волнуйтесь, дон Эстебан, теперь все будет хорошо! Мне сделали укол, и я готов проглотить этого быка живьем!

Такое вовсе не свойственное Ламорильо возбуждение не очень-то обнадеживало. Но не успел я ответить, как Марвин, резко оттолкнув меня, крикнул бандерильеро:

– Кто сделал вам укол?

Вопрос так удивил Мануэля, что он ответил не сразу. Потом наконец решился:

– Но это же…

И тут раздался голос Луиса.

– Быстро, Мануэль, ваша очередь! — приказал он.

Бандерильеро повернулся к нам спиной и побежал к быку.

– Вы не знаете, кто сделал ему укол? — спросил меня Марвин.

– Нет.

– А вы, дон Амадео?

– Право же, не знаю… а что?

– Просто меня это очень беспокоит!

Рибальта пожал плечами.

– Нельзя во всем подозревать злой умысел, дон Фелипе! К тому же поглядите-ка! Ламорильо снова обрел всю свою…

Но слова замерли у него на губах, потому что Мануэль, едва вонзив бандерилью, пошатнулся и не успел вовремя отбежать от быка. Зверь на бегу толкнул бандерильеро, потом развернулся и кинулся на него. Мануэль стоял, опустив руки, и его поза живо напомнила мне о том, как держался перед смертью Гарсия. Теперь я точно знал, что Ламорильо сейчас погибнет. Вцепившись в загородку, я закричал что было сил: