Ноябрьский дождь - Владимир Владимирович

   - Тяжело ведь, наверное, с этой оравой хулиганья?

   - Да нет, что вы, - тут Ниночка непроизвольно улыбнулась. - Они все очень хорошие ребята.

   - Верю-верю, - Ахремов улыбнулся в ответ. Он чувствовал, как озябшие женские руки в его ладонях постепенно теплеют. В кончиках пальцев уже ощущался едва заметный зуд. Оба входили в рабочее состояние.

   - Костя, а вы придете к нам еще? - спросила Ниночка. - Ребятам вы понравились.

   - Хм, - Константин прищурил один глаз. - Раз понравился, то грех не прийти.

   - Мальчишка понравилось, как вы про войну рассказывали.

   - На то они и мальчишки.

   За этой болтовней дух старых знакомых никто не мог бы разглядеть технический процесс. Но именно он сейчас и происходил. Разговаривая с Ахремовым, Ниночка медленно опускала веки, закрывая глаза. Руки ее, поначалу безучастно обмякшие, сейчас окрепли и ответно сомкнули свои ладони с мужскими. Мужчина тоже постепенно начинал говорить медленнее и тише. Глядел Ахремов прямиком в лоб Ниночке, как будто заснувшей и видевшей сон.

   - Мальчишки... - повторил он. - Видите мальчишек, Ниночка?

   - Вижу, - едва слышно отозвалась она, шевельнув пальцами.

   - А девчонок?

   - Тоже. Они все очень напуганы.

   - Вижу. А еще они все словно одурманены. Видите?

   - Вижу. Но это обычный дурман, не глубокое зомбирование.

   - Будем прорывать.

   - Только осторожно.

   - Ну, давайте работать.

   Вот уже оба русских, и мужчина, и женщина, сидели с закрытыми глазами, тихо переговариваясь и надолго замолкая. Мастер зябко передернул плечами. Сколько раз уже случалось работать с Ахремовым и его парой, а все равно каждый раз брала дрожь. Уметь то, что умели они с Ниной... Это, наверное, страшно даже для них самих. И очень тяжело.

   Тихое бормотание перебил предупредительный гул. Кто-то выходил на связь. Рефлекторно дернув мочку правого уха, Мастер отвернулся от Константина с напарницей. Зрачки его судорожно сузились и тут же расширились.

   На балконе, где заложников держали рядом с двумя смертоносными снарядами, воздух словно стал плотнее и труднее пробивался в легкие. Сюда сгоняли артистов. Следуя какой-то им одним ведомой логике, террористы тасовали людскую массу подобно картам в колоде. Сначала отделить мужчин от женщин, затем отогнать детей, после чего вдруг выбрать оставшихся со зрителями участников шоу и усадить их ближе всего к бомбам. Зачем? Почему?

   Только вот подобными вопросами задаваться было особенно некому. С поразительной быстротой сознание каждого из тех, кто оказался под прицелом всего пару часов назад, размякло до такого состояния, что думать уже не получалось. Поэтому большинство просто смотрело глазами жвачных животных, как ведут актеров и танцоров, многие из которых до сих пор были в гриме и сценических нарядах. Группу знаменитых и не очень мужчин и женщин рассадили меж зрителями. Кэтрин Винтерс оказалась усаженной рядом с дамой лет пятидесяти, совершенно нелепо смотревшейся в длинном платье. Открытые костлявые плечи мелко подрагивали, обильно нанесенная на лицо косметика потекла и была неоднократно размазана вместе со слезами по щекам. В итоге зрительница напоминала собой одновременно разукрашенного причудливым племенным узором индейца и персонажа какой-то сюрреалистической картины, повествующей о смерти и муках. В пользу второго варианта говорили и заломленные руки, и безумные глаза. Когда Кэтрин опустилась на соседнее сиденье, женщина тихо ойкнула, боясь поднять глаза на ближайшего захватчика с автоматом. Когда же мужчина в камуфляже шагнул в сторону, казавшаяся совсем старухой зрительница дрожащим голом шепнула:

   - Вы... кто?

   - Какая разница? - так же тихо ответила Кэтрин. Сидеть было хорошо. Ноги, даже захоти голова, сейчас бы не подняли ее снова. Слишком было страшно, слишком тяжело. Слишком сильно напрягалась она, сдерживая внутренний ужас. Сначала для себя, чтобы не впасть в истерику, затем для двух молоденьких девчушек, одна из которых, похоже, сошла с ума, а вторая держалась изо всех сил. Почему-то перед ними не хотелось расплываться лужицей. А очень хотелось. Кэтрин много лет надеялась, что несчастья и опасности наконец-то начнут обходить ее стороной. Но вы! Погиб, пусть нелюбимый, но муж, похитили четырехлетнего сына, к счастью, спасенного. А теперь вот она сама оказалась взятой в заложники. Везет как утопленнице.

   Один из террористов снимал сидящих на ручную камеру. Не на камеру наладонника, а именно на хорошую видеокамеру. Видимо, хотел качество повыше. На лицах особенно известных актеров он задерживался. Кэтрин ощущала назойливый холодный глаз объектива так отчетливо, словно террорист прижимал камеру к ее затылку. Почти как дуло.

   Суетливое напряжение, возросшее в момент, когда их начали перемещать, так и не спадало. Террористы о чем-то переговаривались между собой. Раскисшая биомасса невольно подобралась. Правда, тем, у кого ни душа, ни тело не были достаточно крепки, уже давно приходилось нелегко. Костлявая раскрашенная соседка Кэтрин всего минут через десять после ее прихода принялась тихо постанывать. Как и в зале, здесь было немало тех, кому становилось плохо от долгого сидения на одном месте в не самой здоровой обстановке. Самой Винтерс сильно хотелось пить.

   Как будто ответив на стоны и причитания, в конце концов, он пришел. Врач. Массивный мужчина, на первый взгляд, никоим образом к медицине не относящийся, но держащий в руках чемоданчик с красным крестом. Внушительное круглое лицо с короткой бородой и блестящая в свете ламп залысина складывались в достаточно мирный и дружелюбный облик. Детишки его, наверное, любили. Полюбили, от всего сердца, и сидевшие на балконе заложники, когда доктор, переданный под надзор террористам-охранникам, принялся обходить ряды и спрашивать, у кого что болит. Доктор Филгуд - так его звали. Кэтрин помнила новости, которые смотрела вчера по телевизору. Он руководил каким-то там благотворительным фондом, и в перерыве крутили их рекламу. Надо же, не чурается сам, под дулами автоматов, помогать людям. Любой гонящийся за рекламой лицемер из числа руководителей большинства подобных фондов струсил бы. А Филгуд - вот он. Как раз взял соседку за руку, проверяя пульс.

   В зале хозяйничал оперативно прихваченный Филгудом коллега, сам же бородатый крепыш осматривал заложников на балконе. Как выяснилось, тем пришлось значительно легче, чем товарищам по несчастью внизу. Их выводили в нормальный туалет, им было удобнее сидеть. Только бомбы располагались совсем близко и нервировали сильнее, чем загадочная штуковина на сцене.

   Осматривая несколько наигранно охающую женщину, Филгуд вдруг едва заметно косанул взглядом в сторону Кэтрин. Она бы не заметила, не будь тело и разум напряжены до предела. Да и вообще, Кэти с детства была наблюдательна. А доктор явно внимательно рассмотрел ее украдкой. Нет, льстит, конечно, но разве время и место сейчас засматриваться на певичек?

   Присматривавший за ходившим от больного к больному доктором автоматчик зорко следил за каждым движением бородача. Вот он сделал укол какому-то пожилому седовласому мужчине, у которого критически поднялось давление. Вот успокаивающе похлопал по плечу позеленевшего паренька, сказав, что это просто несварение на почве стресса. Вот нахмурился, глядя на пожилую даму. Предынфарктное состояние. Вот сказал, что мальчику с головокружением и слабостью нужно попить. Ни на кого Филгуд не тратил лишней секунды.

   А Кэтрин, повернувшая голову в сторону прошедшего мимо доктора, снова заметила, как бородач украдкой посмотрел на нее. Да что ему неймется-то? В этот раз борода врача чуть дрогнула. Он что-то тихо сказал себе под нос. Странный какой-то медик.

   Автоматчик неслышной тенью скользил за врачом. Ему сильно хотелось и самому попросить медицинской помощи. Вот уже минут пять голова сильно ныла, отдаваясь гудением в ушах. Видимо, общая нервозность, театральная акустика и затянувшееся на часы напряжение давали о себе знать. От левого виска к уху и челюсти расходились прохладные, чуть щекочущие волны. Ничего особенного, но, если не обращать внимания, скоро может начать резь в глазах. Или уши заложит. Головные боли коварны и отдаются в самых неожиданных местах. Однако сейчас, пока врач помогал их жертвам, требовать анальгина или еще чего-нибудь было бы несколько неправильно. Не потому, что перед овцами неудобно, просто нельзя показывать слабость. Когда он закончит, вывести в коридор и попросить таблетку какую-нибудь. Точно.

   В зале, пока коллега Филгуда по фамилии Ортега оказывал помощь многочисленным жалобщикам на здоровье, одна из женщин-смертниц, после нескольких часов стояния радом, разговорилась с заложницей. Так бывает иногда: люди вдруг ощущают тягу к общению в стрессовых ситуациях. Просто потому, что надо разгрузить забитый мыслями и эмоциями мозг.