Том 4. Материалы к биографиям. Восприятие и оценка жизни и трудов - Александр Сергеевич Пушкин

там бывает,

Где на доверенность прекрасную души

Предательством злодей коварный отвечает.

Хоть тысячу зоил пасквилей напиши,

Не вероломным свет хулителя признает,

А злым завистником иль попросту глупцом.

Позволь же заклеймить хером

Твое мне вероломство.

«Не трогай! (ты кричишь) я вижу, ты хитрец;

Ты в зтой тяжбе сам судья и сам истец;

Ты из моих стихов потомство

В свои стихи отмежевал

Да в подтверждение из Фебова закона

Еще и добрую статейку приискал.

Не тронь! иль к самому престолу Аполлона

Я с апелляцией пойду

И в миг с тобой процесс за рифму заведу!»

Мой друг, не горячись, отдай мне вероломство;

Грабитель ты, не я,

И ум — правдивый судия

Не на твое, а на мое потомство.

Ему быть рифмой дан приказ,

А Феб уж подписал и именной указ.

Поверь, я стою не укора,

А похвалы.

Вот доказательство: «Как волны от скалы,

Оно несется вспять!» такой стишок умора.

А следующий стих, блистательный на взгляд:

«Что век зоила — день! век гения — потомство!»

Есть лишь бессмыслицы обманчивый наряд,

Есть настоящее рассудка вероломство.

Сначала обольстил и мой рассудок он;

Но… с нами буди Аполлон!

И словом, как глупец надменный,

На высоту честей фортуной вознесенный,

Забыв свой низкий род,

Дивит других глупцов богатством и чинами,

Так точно этот стих-урод

Дивит невежество парадными словами;

Но мигом может вкус обманщика сразить,

Сказав, рассудку в подтвержденье:

«Нельзя потомству веком быть!»

Но станется и то, что и мое решенье

Своим «быть по сему»

Скрепить бог Пинда не решится;

Да, признаюсь, и сам я рад бы ошибиться:

Люблю я этот стих наперекор уму.

Еще одно пустое замечанье:

«Укрывшихся веков» — нам укрываться страх

Велит, а страха нет в веках, —

Итак, «укрывшихся» — в изгнанье.

«Не ведает врагов» — не знает о врагах.

Так точность строгая писать повелевает

И муза точности закон принять должна,

Но лучше самого спроси Карамзина:

Кого не ведает или о ком не знает,

По самой точности точней он должен знать.

Вот все, что о твоем посланье,

Прелестный мой поэт, я мог тебе сказать.

Чур, не пенять на доброе желанье;

Когда ж ошибся я, беды в ошибке нет —

Прочти и сделай замечанье.

А в заключение обоим вам совет:

«Когда завистников свести с ума хотите

И вытащить глупцов из тьмы на белый свет —

Пишите!»

II

Preambule

На зтой почте все в стихах,

А низкой прозою ни слова.

Вот два посланья вам — обнова,

Которую для муз скроил я второпях.

Одно из них для вас, а не для света:

В нем просто критика и запросто одета

В простой, нестихотворный слог.

Другим я отвечать хотел вам на «посланья»,

В надежде заслужить рукоплесканья

От всех, кому знаком парнасский бог,

Но вижу, что меня попутала поспешность;

В моем послании великая погрешность:

Слог правилен и чист, но в этом славы нет;

При вас, друзья, писать нечистым слогом стыдно,

Но связи в нем не видно,

А видно, что спешил поэт;

Нет в мыслях полноты и нет соединенья,

А кое-где есть повторенья.

Но так и быть,

«Бедой своей ума нам можно прикупить!»

Так Дмитриев, пророк и вкуса и Парнаса,

Сказал давно,

И аксиомой быть для нас теперь должно:

«1. Что в час сотворено,

То не живет и часа.

2. Лишь то, что писано с трудом, читать легко.

3. Кто хочет вдруг замчаться далеко,

Тот в хлопотах умчит и глупость за собою.

4. Спеши, не торопясь, но твердою стопою,

И ни на шаг вперед,

Покуда тем, что есть, не сделался довольным,

Пока назад смотреть не можешь с духом вольным,

Иначе от задов переднее умрет

Или напишутся одни иносказанья»[317].

Простите. Ваши же «посланья»

Оставлю у себя, чтобы друзьям прочесть,

У вас их список есть;

К тому же Вяземский велит жить осторожно:

Он у меня свои стихи безбожно,

На время выпросив, на вечность удержал,

Прислать их обещал,

Но все не присылает,

Когда ж пришлет,

Об этом знает тот,

Кто будущее знает.

Милостивые государи, имею честь пребыть вашим покорнейшим слугою В. Жуковский.

7. Записка к баронессе Черкасовой

И я прекрасное имею письмецо

От нашей долбинской Фелицы.

Приписывают в нем и две ее сестрицы;

Ее же самое в лицо

Не прежде середы увидеть уповаю;

Итак, одним пораньше днем

В володьковский эдем

Во вторник быть располагаю —

Обедать, ночевать,

Чтоб в середу обнять

Свою летунью всем собором

И ей навстречу хором

«Благословен грядый» сказать.

Мои цыпляточки с Натальею-наседкой

Благодарят от сердца вас

За то, что помните об них, то есть об нас.

Своею долбинскою клеткой

(Для рифмы клетка здесь) весьма довольны мы:

Без всякой суетной чумы

Живем да припеваем.

Детята учатся, подчас шалят,

А мы их унимаем,

Но сами не умней ребят.

По крайней мере, я — меж рифмами возиться

И над мечтой,

Как над задачею, трудиться…

Но просим извинить: кто в праве похвалиться,

Что он мечте не жертвует собой?

Все здесь мечта — вся разница в названье,

Мечта — веселье, мечта — страданье,

Мечта и красота;

И всяк мечту зовет, как Дон-Кихот принцессу,

Но что володьковскую баронессу

Я всей душой люблю… вот это не мечта.

Р.S.

Во вторник ввечеру

Я буду (если не умру

Иль не поссорюсь с Аполлоном)

Читать вам погребальным тоном,

Как ведьму черт унес[318],

И напугаю вас до слез.