Великолепные Эмберсоны - Бут Таркингтон

— Я бы его тут же пристрелил, — сказал он с натужной игривостью. — Но я должен забыть про эгоизм. Я бы выстроил тебе чудесный дом поблизости, например, вон там.

— Ну уж нет! Это было бы совсем как… — вырвалось у Люси, но она сразу одумалась. Она помнила, как Джордж Эмберсон сравнивал их георгианский особняк с Эмберсон-Хаус, и поняла, что новый дом, построенный рядом с домом отца, будет напоминать о том, что сделал Майор для Изабель.

— Как что?

— Ничего. — Она была очень серьезна, и когда Юджин проворчал, что однажды придется отдать ее жениху, Люси тут же выдумала легенду.

— Знаешь, как индейцы называли буковую рощу за нашим домом? — спросила она.

— Нет… да ты и сама не знаешь! — Он засмеялся.

— Не угадал! Я сейчас читаю гораздо больше, чем раньше, готовлюсь к вечерам с книгами: придется как-то коротать время, когда меня перестанут приглашать на танцы даже самые зеленые юнцы, для которых считается особым развлечением потанцевать с самой старой из "девушек постарше". Роща называлась "Лома-Нашах", что означало "ничего не поделать".

— Что-то звучит непохоже.

— С индейскими названиями всегда так. Когда-то, еще до прихода белых поселенцев, там жил злой вождь. Это был самый плохой индеец на свете, и звали его… звали его Вендонах. Что означало "втаптывающий в прах".

— Как ты сказала?

— Вендонах, то же самое, что "втаптывающий в прах".

— Понятно, — глубокомысленно произнес Юджин. Он украдкой глянул на дочь и вперил взгляд туда, где кончалась тропка. — Продолжай.

— Вендонах был чудовищем. Такой гордый, что носил на ногах железные башмаки и растаптывал ими головы. Он всегда убивал людей таким способом, и наконец племя решило, что хватить думать, что он просто юн и неопытен, надо его прогнать. Они поволокли его к реке, усадили в каноэ и пустили по течению, а потом бежали по берегу, не давая ему высадиться до тех пор, пока течение наконец не вынесло его на середину реки, а затем в океан, откуда он так и не вернулся. Естественно, они не желали его возвращения, и если бы он ухитрился вернуться, они бы взяли другое каноэ и опять пустили бы его по реке. Но племя осталось без вождя. Это очень удивляло соседние племена, и наконец все решили, что буковая роща заколдована, а народ боится, что новый вождь, поселившись там, тоже станет чудовищем и наденет железки, совсем как Вендонах. Но они ошибались, потому что на самом деле племя так волнительно и разнообразно жило при Вендонахе, что более спокойный вождь был бы им не по нраву. Он был ужасен, но жизнь, пусть и ужасная, при нем кипела и бурлила. Они ненавидели его, но так и не нашли воина, способного его заменить. Вероятно, это как выпить стакан крепчайшего вина, а потом пытаться избавиться от его вкуса с помощью ячменного отвара. Они просто не могли ничего поделать с этим.

— Ясно, — сказал Юджин. — Поэтому они и назвали рощу "Ничего не поделать".

— Думаю, так оно и было.

— Поэтому ты предпочитаешь оставаться здесь, в саду, — задумчиво сказал он. — Полагаешь, что лучше продолжать гулять по залитым солнцем гравийным дорожкам между клумбами и походить на печальную даму с викторианской гравюры.

— По-моему, я как то племя, обитавшее здесь, папа. Моя жизнь слишком кипела и бурлила. Это было неприятно, но это было захватывающе. Я больше не хочу такого, мне никто не нужен, кроме тебя.

— Разве? — Он любящими глазами посмотрел на дочь, а она засмеялась, качая головой. Юджина озадачило ее поведение. — Как называлась роща? — спросил он. — По-индейски.

— Мола-Хаха.

— Нет, ты говорила по-другому.

— Уже забыла.

— Вижу, что забыла, — по-прежнему удивленно произнес он. — Наверное, ты помнишь, как звали вождя.

Она покачала головой:

— И этого не помню!

Тут Юджин рассмеялся, но рассмеялся не от души, и медленно пошел к дому, оставив Люси у розового куста с тенями более мрачными, чем на любой самой мрачной викторианской гравюре.

На следующий день этот самый "Вендонах", или "Втаптывающий в прах", стал темой случайного разговора Юджина и его старого друга Кинни, отца огнеголового Фреда. Оба джентльмена оказались на соседних кожаных креслах в клубе, выкуривая послеобеденные сигары у большого окна.

Мистер Кинни сказал, что на День независимости повезет семью на побережье, и, непроизвольно развивая мысль, вдруг замолк и усмехнулся, добавив:

— Надо же, про праздничный салют подумал и вспомнил. Ты не слышал, чем сейчас занимается Джорджи Минафер?

— Нет, — ответил Юджин, но друг не заметил, как решительно и сухо прозвучала эта реплика.

— Ну, сэр, — Кинли хохотнул, — вот чудеса-то! Мой сын Фред как раз вчера рассказал. Он дружит с молодым Генри Экерсом, сыном Ф.П. Экерса из "Химической компании Экерса". Кажется, юный Экерс спросил Фреда, не знаком ли он с парнем по фамилии Минафер, потому что помнил, что Фред из этих краев, а сам Экерс от кого-то узнал, что Минаферы когда-то были здесь уважаемым семейством, и заинтересовался этим. Ну, сэр, помнишь, что юный Джорджи после смерти деда вроде бы исчез и никто почти ничего не знает, что с ним сталось, хотя я краем уха слышал, что он еще где-то в городе. Так вот, сэр, он работает на в компании этого Экерса, на заводе, расположенном на Томасвиль-роуд.

Он сделал паузу, будто ожидая уточняющего вопроса, и Юджин задал его, но только после того как холодно взглянул поверх очков, которые в последнее время был вынужден носить:

— Так чем он занимается?

Кинни засмеялся, похлопывая рукой по подлокотнику кресла:

— Работает со взрывчаткой!

Ему понравилось, что Юджин удивился, если не сказать, поразился новости.

— С чем работает?

— Со взрывчаткой. Ну не чудеса? Да, сэр! Молодой Экерс сказал Фреду, что этот Джордж Минафер работает как черт с самого прихода на завод. У них особое отделение по производству нитроглицерина, в стороне от основных корпусов, да, где-то в лесу, и Джордж Минафер там работает, а недавно они сделали его начальником цеха. Еще он отвечает за взрывы при нефтяных скважинах, а иногда даже сам взрывает. Ты знаешь, что нитроглицерин нельзя возить по железной дороге, нужны грузовики. Так молодой Экерс говорит, что Джордж сам садится за руль с грузом в триста кварт нитроглицерина и едет по тряским проселочным дорогам! Господи! Вот ведь романтический кульбит! Но даже если в один прекрасный день он подорвется, взлетев до облаков, то падение оттуда на землю всё равно не сравнится с тем, что он уже пережил! Ну не чудеса? Молодой Экерс утверждает, что у Минафера стальные нервы. Правда, это за ним всегда водилось, с самого детства, когда он на белом пони да дрался с ирландскими сорванцами, не боясь, что те его за длинные локоны оттаскают. Экерс говорит, что жалование у него хорошее, надо думать — с такой работенкой! Кажется, кто-то говорил, что средний срок службы на этом месте около четырех лет, а агенты отказываются страховать таких работников. Правда?

— Да, — ответил Юджин. — Полагаю, это так.

Кинни собрался уходить.

— Да уж, вот дела-то, чудеса, но если его разорвет, то оно по старушке Фанни пребольно ударит. Фред сказал мне, что они живут вместе где-то в многоквартирном доме и Джорджи ее обеспечивает. Он собирался стать адвокатом, но тогда у него не хватало бы денег, чтобы заботиться о Фанни, и он отказался от юриспруденции. Это Фреду сказала жена. Говорит, Фанни ничего не делает, только в бридж играет. Влезла в долги, да в такие, что предпочла при Джорджи о них помалкивать, взяв взаймы у старого Фрэнка Бронсона. Хотя уже всё отдала. Не знаю, откуда это жене Фреда известно. Иногда женщины такое услышат!

— Это так, — согласился Юджин.

— Я думал, ты обо всем знаешь, потому что жена Фреда наверняка рассказала что-нибудь твоей дочке, тем более они в родстве.

— Это вряд ли.

— Ну, я в свой магазин, — коротко сказал мистер Кинни, но еще чуть задержался: — По-моему, надо будет скинуться и, если Джордж подорвется, не дать старушке Фанни попасть в богадельню. Насколько я понимаю, это всего лишь вопрос времени. Поговаривают, что своих денег у нее нет.

— Кажется, нет.

— Ну, я тогда подумал, — Кинни замешкался, — подумал, почему бы тебе не подыскать для него место на твоем заводе. Говорят, работник он замечательный и, несмотря на все его коленца, человек приличный. А ты так дружил с его семьей, вот я и подумал, что… конечно, я знаю, он странноват, но…

— Да, он странный, — сказал Юджин. — Нет. Я не могу ничего ему предложить.

— Понимаю, — задумчиво ответил Кинни. — Я и сам вряд ли поступил бы иначе. Ну, если он работу не сменит, скоро прочитаем про него в газетах!

Однако имя Джорджа так и не мелькнуло в газетах в связи со взрывом, хотя он каждый день подвергал себя этому риску. Фортуна склонна к нелепым выходкам, и Джорджу было суждено безопасно работать с тоннами ужасных взрывчатых веществ и пасть жертвой самого обыденного и до смешного незначительного происшествия. Судьба приготовила для него последнее оскорбление: он попал под колеса одной из "швейных машинок", каким когда-то сам кричал вслед "Купи коня!" В этом была роковая ирония, ведь попал он не под большой, быстрый и роскошный автомобиль, подобный тем, что выходили из цехов Юджина, а под шумную букашку, одну из заполонивших всю страну, под самую дешевую, простую и тяжелую машинку из существующих.