Жюстина - Донасьен Альфонс Франсуа де Сад

– Ax! – воскликнул Ромбо, в восторге от таких ужасных максим. – Я согласен с тобой, друг, твоя мудрость восхищает меня, но вот твое безразличие удивляет: я полагал, что ты влюблен в свою дочь.

– Я … влюблен в женщину? Эх, Ромбо, я думал, ты меня лучше знаешь… лучше понимаешь мои вкусы и весь ужас, который мне внушает пол, служащий нам для распутства. Расположение, которое я питаю к седалищам, безумие, в которое ввергают меня задницы, заставляют меня в одинаковой степени наслаждаться всеми существами без разбора, если у них эта часть тела отличается особыми достоинствами, и чтобы умножить мои удовольствия, я никогда не интересуюсь ни возрастом, ни полом. Разве сам ты не ощущаешь искренности моих слов, Ромбо? Ведь несмотря на твой преклонный возраст, – сорок пять лет, твои превосходные ягодицы время от времени воспламеняют меня. Все дело здесь в распутстве, но вовсе не в любви. Мое сердце никогда не знало такого мерзкого чувства. Случается, что какая-то девица или какой-нибудь юноша довольно долго владеют моим воображением, но в конце концов появляется отвращение, и я всегда пользовался единственным способом с приятностью развеять иллюзию: я их убивал, друг мой, в этом и заключается последнее удовольствие, которое может доставить нам предмет сладострастия и которое одновременно можно назвать наивысшим. Семь лет моя дочь служит моим наслаждениям – пора ей расплатиться за то, что моё опьянение кончилось, и расплатиться своей жизнью… И Роден, возбужденный сверх всякой меры, вложил свой фаллос в руки друга, который не замедлил сделать то же самое со своим.

– Мне сдается, – сказал при этом Ромбо, – что мы вполне готовы исполнить задуманное.

– Да, – согласился Роден, – члены наши взывают об этом; поднимайся, я побалуюсь с твоей задницей, которая мне никогда не надоест. С этими словами развратник, спустив с друга панталоны, принялся ощупывать, похлопывать, покусывать ему ягодицы, чем занимался добрых четверть часа. Ромбо возвратил Родену те же самые ласки, и сластолюбцы расположились в таком положении, которое позволяло им ласкать друг другу член и облизывать задний проход. Роден этим не удовлетворился; он склонил своего друга на диван и вогнал ему в задницу свое древко по самые яички, не прекращая возбуждать его руками.

– Если бы ты мог так же как и я, удержаться от извержения, – сказал он,

– кстати, нам надо поберечь силы, так вот если бы ты был такой же стойкий, я бы вызвал кого-нибудь, чтобы привести тебя в соответствующее состояние, а через час, после потрясающих утех, мы могли бы заняться нашей жертвой.

– За себя я отвечаю, – сказал Ромбо. – Я, как никто, могу контролировать свой оргазм.

– Прекрасно! Кого ты предпочитаешь?

– Мальчиков… В этот момент Роден извлек свой член из седалища друга и позвонил гувернантке, которая тотчас появилась на пороге получить распоряжения. Жюстина решила, что пора ей уходить; она подслушивала эту беседу только затем, чтобы выяснить судьбу Розали, и теперь было более, чем ясно, что спасать её надо как можно скорее; наша героиня помчалась к подруге с намерением погибнуть или помочь ей вырваться из заточения.

– Нельзя терять ни минуты! – проговорила она через дверь. – Негодяи!.. Ты оказалась права… это должно случиться нынче вечером… они придут за тобой. Бормоча эти слова и задыхаясь от напряжения, жалостливая до самопожертвования Жюстина прилагала отчаянные усилия, чтобы вышибить дверь. После одного из толчков с притолоки что-то упало: это был ключ; она схватила его, поспешно открыла дверь, обняла подругу и торопливо вытолкнула её наружу. Но Розали на несколько мгновений задержалась, желая показать Жюстине ужасный каземат, в котором она находилась, и труп, служивший настенным ковром. И вот эта злополучная задержка погубила все предприятие. Было потеряно драгоценное время. Розали, спохватившись, бросилась бежать. О небо! Недаром говориться, что добродетель должна уступить, что самое справедливое и самое искреннее сочувствие сурово карается. Внезапно появились Роден и Ромбо, предупрежденные гувернанткой, оба в растрепанном виде, который красноречиво свидетельствовал о роде их недавних занятий. Роден схватил дочь за руку в тот момент, когда она выскочила за порог, но не успела пробежать тех нескольких шагов, которые должны были сделать её свободной.

– Ты куда? – крикнул взбешенный отец, крепко держа Розали, в то время как Ромбо завладевал Жюстиной. – Ага! – продолжал он. – Значит эта шлюха помогала тебе сбежать… Мерзавка, вот каковы принципы твой добродетели! Подумать только: ты захотела украсть у отца его дочь! Вот благодарность за милость, которую я оказал тебе тем, что не зарезал на месте, когда благодаря твоим стараниям моя девочка оказалась у ног священника!

– Я сделала то, что должна была сделать, – твердо заявила Жюстина. – Когда отец дошел до того, что хочет убить свою дочь, ничего другого не остается, чтобы не допустить такого неслыханного злодейства.

– Ну хорошо, – сказал Роден, – налицо шпионаж и попытка соблазнения: самые опасные пороки для служанки. Пойдемте все наверх, необходимо судить преступницу. Розали и Жюстина, подталкиваемые палачами, вошли в дом. Их встретила Селестина, почти голая, и набросилась на несчастных с ругательствами. Марта тщательно заперла все двери и присоединилась к участникам предстоящего события, которое обещало быть самым ужасным, самым жестоким и отвратительным. Попытаемся описать его, правда, нашему перу недостает той живости, какая здесь требуется, поэтому мы постараемся компенсировать её максимальной правдивостью и точностью.

– Надо начать с выпивки, – скомандовал Роден, – я люблю приступать к таким делам в приподнятом состоянии. Стол оставался накрытым, поэтому требовалось лишь выбить пробки, и в течение четверти часа было опустошено шесть бутылок лучшего шампанского.

– Принеси-ка нам ещё шесть штук, – сказал Роден сестре, – мы их выпьем за работой. Итак. мадемуазель Жюстина, – продолжал злодей, подходя к нашей милой девушке, которая беззвучно плакала и прекрасно понимала, какой конец ей уготован, – вот, значит, как вы воруете девочек у их отцов, вы, которая великолепно изображает из себя весталку! Ты не поверишь, Ромбо, но я сделал все, чтобы добиться её благосклонности, хотя так и не смог. Но теперь она наша, черт побери, наша! Пусть теперь попробует улизнуть. А вы, маленькая блудница, – сказал он, наотмашь ударив дочь в лицо, – вы дали соблазнить себя этой твари?.. Я думаю, их надо вскрыть обеих, Ромбо: на моей дочери мы проведем опыты с девственной плевой, а Жюстина поможет нам изучить сердечные сокращения.