Апокалиптическая фантастика - Майк Эшли

Л узнать надо.

В темных глазах сомнение.

Конечно, дурацкие огоньки показывали, что сточная труба пробита, но внешнее питание сохранилось. Это все, что требуется знать. Мы в безопасности.

Пока что.

Конни осталась внутри, работала за панелью связи, просматривая на экране изображение с наших нашлемных камер. Даже Джулия наконец выбралась из долбаного бункера, хотя говорить с ней теперь было не о чем. Пустой взгляд. Пустышка.

Все кончилось скорее, чем мы ожидали, последний удар более или менее выровнял капсулы, и тот же удар разорвал сточную трубу, а потом только стонал и стонал ветер, все тише и тише, пока не стал почти неслышным.

И совсем затих.

Система освещения восстановилась без труда — флуоресцентные лампы просто разбились. Их заменили, и вот они мы. Поли в джинсах, пальто, военных ботинках, словно они чем-то помогут, если рванет капсула. Я опять голый.

Я дрогнул, когда он сказал:

— Снаружи тихо потому, что воздуха не осталось.

Конни заставила меня одеться, и мы поели, в первый раз вскрыв неприкосновенный запас — ужасно соленые продукты; я сомневался, что когда-нибудь сумею к ним привыкнуть. Если у нас будет время привыкать. Мы прибрались, еще раз поели, повозились с коротковолновой рацией. Снова поели. Обсудили, что делать. Ни камер, ни спутниковых тарелок. Ничего.

Клапан шлюза визжал, пока воздух вырывался наружу, а потом и он стих. Поли уставился на меня сквозь окошки в двух шлемах, и я задумался, через какую камеру видит это Конни. Что она предпочла: видеть меня или то, что вижу я?

— Ну, — сказал я, — нет лучшего времени, чем сейчас.

Поли ухмыльнулся:

— Мне вдруг стало больше по нраву прошлое.

Я спросил:

— Конни, что показывают приборы?

Ее голос в шлеме прозвучал жестко, но утешительно знакомо:

— Давление держится постоянно, так что, думаю, герметичность не нарушена. У вас в шлюзе двадцать три миллибара.

Поли чуть скривился:

— Намного больше, чем на Марсе.

Возможно, поддерживается на высоком уровне благодаря выпуску газа из баллонов PLSSЯ произнес «плисс» совсем как астронавты с «Аполлона». Господи, вы бы слышали мое чертово сердце! Галопом скачет. Страх? Волнение? Или просто тяжесть проклятого скафандра?

Я занялся рычагом запора, вытащил болты-заглушки. Ничего не случилось. Я кивнул Поли:

— Порядок.

Он протянул руку в неуклюжей перчатке, поколебался и дернул за рукоять люка.

Дверь откинулась и распахнулась, мы не успели ее перехватить, петли щелкнули о стопор. Господи. Невероятно!

Конни позвала:

— Я слышала. Вы в порядке, ребята? Давление вдруг упало до девяти миллибаров.

О, станция «Мир». Так они в тот раз взламывали дверь шлюза. Я отозвался:

— Все хорошо.

Порядок.

Звук прошел через систему капсулы, и я услышал его по радио, только и всего.

Почему-то я ожидал, что снаружи будет темно. Темно, как в фильмах о космосе. Снаружи светилась бледная бирюза. Очень бледная. Очень смутная, но светилась. Дымка повисла над мягким белым ландшафтом. Кое-где нанесло сугробы снега. Или чего-то похожего на снег.

Я вылез первым, оттолкнув Поли. Пригнулся в дверях и все-таки царапнул антенной шлема. Я стоял на маленькой площадке вроде парадного крыльца с рваными краями. Кусочек бетона еще держался на корпусе капсулы. Дальше начинался пологий склон, постепенно становившийся круче, переходя в край каньона примерно в двухстах футах от меня. На половине этого расстояния виднелись перекрученные остатки чего-то похожего на нож бульдозера.

Бульдозера, впрочем, не было.

Туман немного поднялся. Небо над ним было темным, с булавочными проколами по-прежнему белых звезд. Звезд было много. Поли уже стоял рядом со мной и молча оглядывался.

Падали мелкие восковые снежинки — падали редко, опускаясь вертикально и чувствительно ударяя о землю. Воздуха едва хватало, чтобы замедлить их падение. Какого воздуха? Благородных газов?

— Смотри!

За туманом мерцал вихрь: призрачный белый фонтан, еле видный на фоне черного неба. За окошком скафандра Поли ярко блестели его глаза.

— Это азотный гейзер. Как на Тритоне!

Короткий смешок чистой радости немного напугал меня.

В наушниках резко прозвучал голос Конни:

— Ну, каков прогноз? Долго мы продержимся?

Я сказал:

— Восемь недель на запасах капсулы. Больше, если…

Я отвернулся от гейзера, взглянул левее, туда, где прежде была штаб-квартира. Ни следа. Двадцать футов постройки, сорок футов засыпки, фундамент — все пропало. На месте кладовой осталась смятая груда металла, часть почему-то синяя. Мой «камри»?

Поли все таращился на гейзер, шевеля губами. Говорил сам с собой — о чем? Я шагнул вперед, глядя через его голову на рваный край бетонной стены и плавный изгиб частично открывшейся капсулы. Надо что-то делать. Попробовать засыпать ее землей или еще что.

Откуда мы возьмем лопаты, черт бы их побрал?

Почему не запасли в капсуле инструментов?

Дальше земля горбилась на высоту капсулы, прикрывая кусочек бетонного пола и отрезок стены с ржавой стальной дверцей. Сердце у меня зачастило, перевернулось в груди, как говорится. Ладно…

Я спрыгнул вниз, тяжеловесно приземлился, чуть не упал. С чего это я ожидал понижения гравитации? С того, что на мне чертов скафандр? Может, я вообразил себя на Луне? Я с трудом дотащился до земляного горба и попытался взобраться на крыльцо. Черта с два. Если я отсюда сумею дотянуться до нижней кромки двери и…

Она застряла, поднялась косо, и мне послышался визг замерзших роликов по направляющим. Тишина. Она подалась всего на пару дюймов и крепко застряла, но я сумел посветить внутрь фонарем шлема и заглянуть туда.

— Ну, дерьмо вонючее!

Конни позвала:

— Скотт?

Теперь уже я безумно расхохотался.

— Скотти?

Я снова повернулся к Поли и с облегчением убедился, что привлек его внимание.

— Похоже, отсек с Кэт уцелел. Похоже, у нас будет вакуумный вездеход.

Он осторожно спустился с площадки капсулы и навалился мне на плечо.

— Часть нашего снаряжения не могла пропасть. Воздушные баллоны и тому подобное.

— И что?

Он сказал:

— Ручаюсь, в этой щели полно дерьма, которое можно спасти.

Взглянув в ту сторону, я увидел сквозь туман еще один азотный гейзер, а вдалеке третий, отсюда совсем маленький. Вот это, подумал я, и называется адским холодом.

После этого мало что случилось.

«Робинзон Крузо». «Швейцарская семья Робинзонов». Или «Свободное владение Фарнхэма»[71]. Почти что «Остров в море времени», помните? Только без Нантакета[72].

Я проснулся на следующее утро, чувствуя, что пузырь готов лопнуть, ощущая на губах вкус Мэриэнн. Она свернулась рядом, крепко спала и тихо похрапывала, а солнце над горами поднималась как большой розовый воздушный шар.

Я встал, с хрустом потянулся — все суставы закоченели от сна на холодной-холодной земле — и задумался, почему чертовы боги оставили меня пятидесяти летним. Конечно…

Я отыскал узкий проход в изгороди, уже раздвинутой кем-то другим, прохромал несколько шагов вниз и бодро помочился. Рядом, в нескольких шагах, мочился Джонас. Поймав мой взгляд, он весело подмигнул:

— Глубоко там!

Ниже по склону что-то зашевелилось, и я, обернувшись, увидел необъятно толстую женщину, шагавшую к нам. Груди ее подскакивали, валики на животе извивались. На ляжках очень неплохие мускулы.

За ней вприпрыжку, бочком поспевал Поли, причитая:

— Ольга, ну пожалуйста, Ольга, я не хотел…

Она вдруг остановилась и развернулась, расставив ноги дюймов на восемнадцать, размахнулась сплеча, и ее кулак звучно врезал Поли по носу. Она двинулась дальше, направляясь к лесу, где вчера видели слона.

Поли опрокинулся навзничь, зажимая лицо руками. Когда он отвел ладони, под ними оказалось много крови, нос его искривился, может был сломай.

— Оу!

Он снизу взглянул на меня — кровь текла из обеих ноздрей, по губам, по подбородку и по груди — и расплакался.

Вот вам и небеса!

Оставшись с одной спасательной капсулой, притом что температура все падала, нам ничего не оставалось, как откопать Кэт и попробовать добраться до Национального Редута. До самого Колорадо. Полагаете, они нас впустят — теперь? Господи!

Думаю, мы одолели сотню миль.

Чуть быстрее пятнадцати миль в час проклятая штуковина начинала подскакивать, дергаться и крениться, Поли орал, что ни черта не разбирает на экране компьютера, Джулия бранилась, стонала и уверяла, что ее сейчас стошнит. Мы делали остановку, Конни требовала выпустить ее из скафандра, мы двигались дальше, останавливались на обед, снова двигались…

Так прошло, может быть, часов десять, и я крепко спал, когда это случилось.