Манхэттен - Джон Дос Пассос
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Да ведь война продлится не более двух недель, и я не вижу, какое она имеет к нам касательство.
— Она имеет касательство ко всему миру… Хелло, Джо, какого черта вы здесь?
— Мне надо поговорить с вами наедине, сэр. Есть важные новости.
Бар постепенно пустел. Джимми Херф все еще стоял в углу, прислонившись к стене.
— Вас никогда не увидишь пьяным, мистер Эрф. — Конго Джек сел в глубине бара выпить чашку кофе.
— Я предпочитаю наблюдать.
— И хорошо делаете. Нет никакого смысла выбрасывать уйму денег, чтобы на следующий день встать с головной болью.
— Неподходящие речи для владельца бара.
— Я говорю, что думаю.
— Послушайте, я давно собираюсь спросить вас… Если вы не имеете ничего против, скажите мне, откуда у вас это имя — Конго Джек?
Конго рассмеялся грудным смехом.
— Сам не знаю… Когда я был мальчишкой и впервые вышел в море, меня называли Конго, потому что у меня были курчавые черные волосы, как у негра. Потом, когда я приехал в Америку и служил на американском пароходе, меня как-то спросили: «Как ты себя чувствуешь, Конго?» А я ответил: «Джек». С тех пор так и прозвали меня — Конго Джек.
— Стало быть, прозвище… А я думал, что вы навсегда останетесь моряком.
— Нет, у моряка несладкая жизнь. Знаете, мистер Эрф, меня всю жизнь преследуют несчастья. Самые ранние мои воспоминания — о том, как меня ежедневно избивает какой-то человек, не мой отец. Потом я удрал и работал на парусниках в Бордо. Знаете Бордо?
— Кажется, я в детстве бывал в Бордо…
— Наверно, бывали… Вы эти вещи понимаете, мистер Эрф. Впрочем, такой человек, как вы, — образованный, воспитанный и прочее такое — не знает, что такое жизнь. Когда мне стукнуло семнадцать лет, я приехал в Нью-Йорк. Ничего хорошего… Я думал только об удовольствиях и веселой жизни. Потом я опять попал на корабль и побывал всюду, в самом аду. В Шанхае я научился говорить по-американски и принюхался к трактирному делу. Возвратился в Фриско и женился. Теперь я хочу быть американцем. И все-таки я несчастный человек… До женитьбы я жил с моей девочкой целый год вместе, и жил замечательно, а когда мы поженились — все пошло прахом. Она издевалась надо мной, называла меня французиком, потому что я плохо говорил по-американски, гнала из дому… Ну, я и сказал ей, чтобы она убиралась к черту. Забавная штука — человеческая жизнь.
J’ai fait trois fois le tour du monde
Dans mes voyages, —
пропел он низким баритоном.
Кто-то положил руку на плечо Джимми. Он повернулся.
— Элли, что случилось?
— Со мной тут один сумасшедший. Вы должны мне помочь избавиться от него.
— Позвольте вам представить Конго Джека. Вы должны познакомиться с ним. Он хороший человек. А это — une très grande artiste,145 Конго.
— Не угодно ли анисовой, сударыня?
— Выпейте с нами… Теперь, когда все ушли, тут очень уютно.
— Нет, благодарю, я пойду домой.
— В разгар вечера?
— Хорошо, я останусь. Только вам тогда придется заняться моим сумасшедшим спутником. Слушайте, Херф, вы видели сегодня Стэна?
— Нет, не видел.
— Он не пришел, а я ждала его.
— Я бы хотел, чтобы вы отучили его пить, Элли. Меня это начинает беспокоить.
— Я не нянька.
— Я знаю, но вы ведь понимаете, что я хочу сказать.
— Ну а что же думает наш друг о войне?
— Я не пойду воевать… У рабочего нет родины. Я приму американское гражданство… Я служил когда-то во флоте, но… — Он хлопнул себя по колену и рассмеялся. — Moi je suis anarchiste, vous comprenez, monsieur?146
— Но тогда вы не можете быть американским гражданином.
Конго пожал плечами.
— Он мне очень нравится, он интересный, — шепнула Эллен на ухо Джимми.
— А вы знаете, почему они воюют?.. Чтобы рабочие не сделали революции… Война отвлечет их. Вот потому-то Вильгельм, и Вивиани,147 и L’Empereur d’Autriche,148 и Крупп,149 и Ротшильд,150 и Морган, все кричат: «Давайте войну!» И что же они делают прежде всего? Они убивают Жореса, потому что он социалист. Правда, социалисты изменили Интернационалу, но все же…
— Но как же они могут заставить людей воевать, если те не хотят?
— В Европе люди были рабами тысячи лет. Не то, что здесь… Я уже раз был на войне. Очень забавно! Я держал бар в Порт-Артуре, совсем еще мальчишкой. Это было очень забавно.
— Я бы хотел быть военным корреспондентом.
— А я могла бы быть сестрой милосердия.
— Быть корреспондентом — хорошая штука… Сидишь себе, пьяный в лоск, где-нибудь в Америке в баре за тысячи миль от сражения.
Они рассмеялись.
— А мы разве не за тысячи миль от сражения, Херф?
— Правильно! Давайте лучше потанцуем. Вы уж меня простите в случае чего — я очень плохо танцую.
— Я толкну вас ногой, если вы собьетесь.
Когда он обнял ее, его руки были как из гипса. Высокие серые стены с грохотом рушились внутри него. Он парил, как воздушный шар, над благоуханием ее волос.
— Следите за вашими ногами и двигайтесь в такт музыке. Двигайтесь по прямой линии, в этом весь секрет.
Ее голос резал воздух, как тонкая, острая, гибкая стальная пила. Локти, лица, выпученные глаза, жирные мужчины и тонкие женщины, тонкие женщины и жирные мужчины вертелись вокруг них. Он был крошащимся гипсом, что-то болезненно грохотало в его груди, она была сложная стальная зубчатая машина, ярко-белая, ярко-синяя, ярко-бронзовая в его руках. Когда они остановились, он почувствовал, как ее грудь и бедро плотно прижались к нему. Он, как скаковая лошадь, вдруг наполнился кровью, дымящейся потом. Ветерок, подувший из открытой двери, вымел табачный дым и спертый розовый воздух из ресторана.
— Херф, я хочу взглянуть на коттедж, где произошло убийство. Поведите меня туда, пожалуйста.
— Я видел достаточно мест, где совершались преступления.
В вестибюле перед ними вырос Джордж Болдуин. Он был бледен как мел, его черный галстук сполз набок, ноздри его тонкого носа, испещренные маленькими красными венами, раздувались.
— Хелло, Джордж!
Его голос хрипел прерывисто, как клаксон.
— Элайн, я искал вас. Я должен поговорить с вами… Может быть, вы думаете, что я шучу?.. Я никогда не шучу.
— Херф, простите, пожалуйста, на одну минуту… Ну, что случилось, Джордж? Вернемтесь к столу… Джордж, я тоже не шутила… Херф, будьте добры, наймите мне такси.
Болдуин
